Ольга Горовая - Тетрада Величко

Но его руки при этом продолжали обнимать и сжимать ее тело. А возбужденный, твердый пах Кузьмы был вдавлен в ее бедра, и она ощущала пульсацию его напряженной плоти. Он явно не потерял настроения.

— Хочу тебя от всего защитить, — неожиданно сипло прошептал Кузьма, жадно прижавшись ртом к ее виску. Прошелся по скуле. Наклонился и легко прикусил кожу на плече. Так, что Кристина застонала, еще плотнее прижавшись к его телу. — Даже от себя, от любых последствий…

— Любимый мой! — ее почему-то затрясло от того чувства, которое переполняло слова, хриплый голос Кузьмы. У самой горло перекрыло такими сильными эмоциями, которые Кристина еще не умела выпускать из себя, и они, казалось, вот-вот грозились разорвать грудь, изнутри вскрыть. Но любимый удачно переключил ее внимание на иное, вновь накрыв горячими и жадными губами грудь Кристины.

А потом она только стонала, кажется. И мыслей не осталось. Лишь немного напряглась, когда он навис над ней, опираясь на руки, уже плотно прижимаясь к ее телу своим, совершенно раздетым. Ну, кроме презерватива, конечно…

— Потерпи, малышка, пожалуйста, — кажется, у него голос сел еще больше. — Останавливай меня, не бойся. Сразу говори, если выдохнуть надо будет… Поняла, мавка?

Он нахмурился. Возможно потому, что она просто не в силах была ответить: засмотрелась на него. Волосы, уже немного отросшие после армии, как это раньше бывало, падали на лоб, покрытый испариной от того, наверное, что Кузьма так отчаянно старался сдерживаться. А она видела в его глазах такое, что губы пересохли, и сердце из груди выскакивало, кажется, прямо через ребра. И уже не страшно было, и сил ждать — не имела.

— Мавка? — еще больше нахмурился Кузьма, наклонив лицо ближе к ней.

— Я поняла, любимый. Все поняла, — кивнула Кристина, осознав, что и у самой голос хрипит.

Уцепилась за его плечи, уткнулась лицом в грудь, сама обхватила бедра Кузьмы своими ногами, раскрываясь для него настолько, насколько могла это себе представить. Вся влажная сама была, от такой же испарины, покрывшей напряженное тело, кожу, ставшую вдруг слишком чувствительной; от возбуждения… Все что угодно готова была ему позволить, только бы стать наконец-то его частью. От этой нужды все тело сотрясалось крупной дрожью.

И он понял это. Уже не оттягивая то, к чему оба однозначно стремились, Кузьма одной ладонью крепко обхватил ее затылок, зафиксировав голову Кристины, так и прижатой к его груди. А второй сжал ее бедра и…

Это было неожиданно больно. Сложнее и страннее, чем она могла себе представить или вообразить. Кристина сама не поняла, что укусила его кожу, выгнувшись, словно грудью пыталась отстраниться. Но бедра даже и не подумала с места сдвинуть.

— Подождать?

Господи, она даже не думала, что у него может быть настолько хриплый голос. И безумное, дикое напряжение буквально сочилось из кожи Кузьмы, пропитывая и ее тело. Но Кристина вовсе не хотела, чтобы он так за нее волновался. Ей хотелось, чтобы ему хорошо было… Тем более что она ощущала то бешеное напряжение, которое его при этом скручивало. Но он ждал. Хоть и его тело трясло. Сильно, мощно. Грудь Кузьмы ходила ходуном.

— Нет, — ох, и она хрипела. Но Кристина уверенно и открыто глянула любимому в суженные, внимательно вглядывающиеся в нее глаза. — Не останавливайся, пожалуйста. Зачем тянуть? Это ведь только раз так. А я до конца хочу с тобой, для тебя… И для меня тоже, — легонько поцеловала то место на его груди, которое сама и укусила.

Прямо над сердцем, кажется.

— Люблю тебя, мавка. Даже не представляешь, как… Сам не думал, что бывает так…

Он рыкнул. Самым настоящим образом. Никогда такого звука от Кузьмы не слышала. Сжал ее тело еще сильнее. И резким, сильным, даже немного жестким толчком проник в ее тело до конца. Кристина тихо ойкнула все же, хоть и старалась сдержаться. Ее трясло и тело разрывало надвое, кажется. А все равно так хорошо было, что это — он, ее любимый, в ней, над ней, вокруг… И она им дышит. Вцепилась в его плечи, стараясь делать короткие, едва ощутимые вдохи. Пытаясь притупить эту боль, это странное ощущение вторжения и какой-то полноты, совсем непривычной и такой будоражащей одновременно.

— Легче? — словно ощутив, что она прислушивается к своим ощущениям, как-то отвлекается от боли, тихо прошептал ей Кузьма на ухо.

Он все еще нависал над ней, не опускаясь полностью, держа свой вес на руках.

— Ага, — Кристина прерывисто вздохнула, потерлась щекой об него. — Легче.

Запрокинула голову и прижалась губами к его шее. Он застонал, словно она этим движением нарушила что-то. Прижался к ней всем телом, обхватив Кристину руками в плотное кольцо, придавил собой, но ей так даже лучше стало, понравилось больше. Подалась к нему навстречу. И он будто сдался, забыв про контроль или потеряв тот. Погрузился еще сильнее, почти до давящего саднения. Отодвинулся, и вновь толкнулся в нее, поглощая при этом рот Кристины, так алчно целуя ее губы, лаская языком, что она потерялась в ощущениях. Не могла понять, где у нее какая клеточка, что болит, а что горит от возбуждения. Ей было и больно, и хорошо одновременно. Некомфортно и так потрясающе, что не могла, не хотела его останавливать. Ни за что! Тем более при виде того удовольствия, хоть и с мукой от попыток сдержаться, причинить ей как можно меньше страданий, которое явно проступало в чертах Кузьмы. Да у нее в голове мутилось от самой мысли, что это из-за нее. Что она, Кристина — настолько для него нужна и желанна. И дарит ему столько наслаждения… Все равно стало до боли, несущественно. Цеплялась за его спину, его тело, уже сама подаваясь навстречу, путаясь в его волосах, царапая плечи.

А он остервенело почти, исступленно целовал ее шею, грудь, ключицы, продолжая вдавливать и себя, и ее в жалобно скрипящий из-за такого напора диван. Пока вдруг не застыл на секунду, всем телом вздрогнул, глухо застонав, но так и не разжав губ на ее груди. И словно рухнул на нее, выбив воздух из легких Кристины. Стиснул ее, как в тиски, своими руками. Придавил весом, будто обмякнув на ней. Длинно и протяжно выдохнул, вдруг подарив ей какое-то острое и невыносимое чувство своей над ним власти, невыразимой любви к нему, желания дать еще больше, всю себя ему посвятить. Что угодно для Кузьмы сделать.

Обхватила его голову руками так, что до локтей, прижала к своей груди, сама лицом в его макушку уткнулась, понимая, что задыхается, а не хочет, не может его отпустить. Не даст ему сдвинуться. Все тело, каждая клетка пульсировала. Может, и не от удовольствия физического, но от душевного, чувственного потрясения, что себе даже вообразить не могла, от этого момента. Бог с ним, с тем оргазмом, про который только читала в какой-то странной газете, которую одна из одноклассниц стащила тайком у родителей. Кристина сейчас в груди такое испытывала, что и вообразить нечто более сильное или потрясающее — была не в состоянии.

— Люблю тебя, — прошептала ломающимся голосом. — Так сильно люблю…

Он сгруппировался, перекатился на бок, потянув ее за собой.

— Придавил? — запрокинув ее голову, нахмурился Кузьма, что-то высматривая в глазах Кристины.

— Придавил, — она расплылась в какой-то безумно широкой улыбке. — Еще хочу. Мне нравится, когда ты весь на мне… Это… не описать. Просто такая… твоя тогда. Хочу так всегда себя ощущать, — она зажмурилась, прижавшись к нему всем телом сильнее.

Но это уже было не то ощущение.

Кузьма вдруг провел по ее щеке ладонью, и Кристина только теперь поняла, что у нее слезы. Странно, она точно не ощущала горя. Это от счастья? Или из-за той боли, которая сейчас отошла на второй план?

— Блин, мавка, ты мне совсем мозгов в голове не оставишь с такими признаниями, — сипло засмеялся Кузьма. Крепко поцеловал в губы, потянув на себя ее голову. — Очень больно? — она ощутила, как он осторожно отодвигает свои бедра, покидая ее тело.

Вроде и легче так. А стало грустно. И уже неправильным показалось. Покачала головой в ответ на его вопрос.

— Терпимо. Вполне нормально, — скривила гримасу. — А мозгов совсем-совсем нет? — поинтересовалась даже с каким-то любопытством.

— Совсем, — хрипло рассмеялся Кузьма, запрокинув голову. — Одна любовь к тебе в черепе и осталась. И здесь, — он постучал себе по груди, продолжая при этом обнимать ее той же рукой.

— Любишь сильно-сильно? — уже испытывая какое-то блаженное тепло во всем теле, и даже в голове, сонно прикрыла глаза. Безумно нравилось ощущать его всем телом, всей кожей. — Мой весь?

Рядом с ним было потрясающе хорошо. Так… правильно и здорово.

— Сильно-сильно, — рассмеялся Кузьма немного покровительственно. Чмокнул ее в макушку, подтянув Кристину повыше к себе на плечо. — Твой, — погладил ее обнаженную спину, плечо. — Хочешь, можешь так и написать: «тут живет Кристина», — расхохотался он, вспомнив, как она расписала этой фразой все обои в их с матерью комнате, когда только переехала.

Словно боялась, что кто-то отберет. «Застолбила» жилье. Матери тогда и смеялись, и ругались, ведь обои переклеивать не было возможности в тот момент. Они так лет пять еще простояли, все привыкли потом. А сейчас вспомнил с чего-то.

И Кристина вспомнила, рассмеялась в голос вместе с ним.

— Нет, это много, — покачала головой. — Ты слишком красивый, — уперлась ему в грудь подбородком.

И вдруг попыталась встать, чуть поморщившись от неприятного ощущения между бедер.

— Что? — теперь уже Кузьма не понял, попытался удержать ее.

— Ничего, — расхохоталась Кристина и показала ему язык. — Отпусти, — попросила.

Он позволил ей отойти. А она на секунду только — добежала до стола и схватила первую попавшуюся ручку. Вернулась к нему и забралась назад, к Кузьме под бок. И неожиданно для него вдруг, с тем же шкодным настроением, протянула руку и быстро написала букву «К» на его груди. Прямо над сердцем. Там, где краснел след ее укуса-поцелуя. Красиво написала, постаралась.

— Мое! — веско и серьезно, хоть и бросала на него смеющиеся взгляды сквозь ресницы, заявила Кристина.

Кузьма же, немного ошалев от ее выходки, оторопело разглядывал эти художества, прижав подбородок к груди. А потом сам откинул голову и рассмеялся в голос.

— Ну ты даешь, мавка! Такая собственница? — недоверчиво покачал головой.

— Такая! — подтвердила она, вновь улегшись ему на плечо.

Немного хотелось в ванную. И в то же время — уже никуда не хотелось. Век бы так лежала около него и вообще не двигалась. А Кузьма все еще разглядывал ее творение.

— Смоется же, красавица. Каждый день писать будешь? — поддел он, заметив, что Кристина на него поглядывает снизу вверх.

— Буду, — пожала она плечами и зевнула.

Ее вновь разморило, совсем как утром, когда не смогла сопротивляться усталости, проводив всех на работу. Вроде и совесть мучила, что уже полдня прошло, а она так ничего и не сделала. И в то же время так хорошо было, так потрясающе, что ну ее, совесть ту…

Кузьма хмыкнул, мягко поглаживая шею Кристины под волосами, ее плечо.

— Ясно. Чувствую, мне набить тут букву придется. Это меньше вопросов вызывать будет, чем твои «настенные росписи».

Она улыбнулась, уже не в силах раскрыть глаза. Хмыкнула, показав, что оценила шутку. Ну, или так ей показалось тогда. И задремала, оплетя Кузьму руками и ногами, так и не подумав хоть что-то на себя натянуть, кроме его рук и одеяла.

Прошлое

Матери раскусили их достаточно быстро. Да и, собственно, раньше высказали свое «благословение», так что никто морали не читал. Только напомнили про возраст, особенно Кристины, и попросили глупостей не совершать. Григорий, видимо, не считал себя вправе вмешиваться, но заметил, что если будет нужен совет или помощь — он всегда готов поделиться опытом. Правда, это больше касалось жизненных ситуаций, да работы, если что. И никто не удивился, когда Кузьма перестал спать на полу, перебравшись на диван к Кристине.

А в июле они все переехали. И их матери, пожалуй, впервые за эти годы начали спорить друг с другом. О том, с кем должны жить дети? Чтобы отпустить их куда-то на съемную квартиру — они даже слышать не хотели. Во-первых — места же море теперь, две двухкомнатных квартиры! После их малосемейки пространство казалось огромным. Во-вторых — Кристине предстоял выпускной класс и подготовка к экзаменам, а еще поступление. Девочке точно будет не до того, чтобы заниматься хозяйством в одиночку. Да и не гнал же никто, наоборот. Да и у них особо возможностей не было, если по правде сказать. В конце концов, решили, что они будут жить у матери Кузьмы, так как тетя Тома вроде бы тоже семейную жизнь налаживала. Хотя она и не то чтобы совсем была согласна. Тетя Тома ворчала, что ей дети помешать не могут.