Кристина это постоянно повторяла. Только вот сама в душе дико боялась всего того же. И ждала, наверное. Особенно тогда, когда Кузьма, не объясняя ничего, говорил, что ей стоит навестить матерей, и сам отвозил Кристину, несмотря на все просьбы и уговоры, на мольбы остаться рядом с ним.

— Не сегодня, маленькая. Обещаю, заберу, как только утрясется все, как нормально станет, — шептал обычно Кузьма в такие минуты, жадно целуя ее губы, щеки, прижимая к себе так же сильно, как и она за него цеплялась.

И все равно отвозил, не поддаваясь на мольбы.

— Нельзя, любимая. Перетерпим день-два. Не страшно ничего. Просто перестраховываюсь, — улыбался он губами.

Но Кристина смотрела в его темные глаза и видела там непоколебимое упрямство. Уже принятое решение. И понимала, что ничего не изменят ее слова. А все равно не могла — упрашивала, умоляла позволить остаться рядом с ним. Для нее любая разлука с любимым, даже на пару дней, ночей тем более, хуже самой страшной кары была. Но всегда лишь его мнение на этот счет учитывалось.

— Я же защитить хочу, не наказать, — в чем-то даже обижался Кузьма, когда она ему об этом говорила. — Обеспечить всем, чтобы нормально жили.

— Уйди, займись другим чем-то, — отвечала Кристина, хоть и редко позволяла этому вслух прорываться.

Не хотела, чтобы думал, будто упрекает его или не ценит всего, что для них делает.

— Чем, мавка? — с сарказмом и даже зло смеялся в ответ Кузьма, правда, обнимал ее все равно крепко и нежно. — Опять на завод? Чтобы едва сводили концы с концами, загибаясь от работы? Чтобы ничего не хватало? Даже на таблетки, от которых жизнь зависит? Нет уж, на фиг. Я для нас с тобой нормальной жизни хочу, ясно?! Чтоб квартиру купили через пару лет, расписались нормально, по-человечески чтобы все.

И она прекращала спорить. Только страха в душе становилось все больше, о котором Кристина вслух не упоминала.


Потому, когда Вадим с Кузьмой ввалились в коридор квартиры — не удивилась и не опешила. Просто поняла, что все плохо. Моментально. За одну секунду, пока вглядывалась в его бледное лицо, сжатые челюсти и темные глаза, полные чего-то такого, что она иногда ощущала в любимом, но никогда не видела так явно еще. Что заставляло обычно дрожь идти по ее позвоночнику.

Только не до того! Плевать!

Отодвинула на задний план все тайны и загадки. Подбежала, подставив любимому плечо с другой стороны. И начала осматривать его, едва они вместе с Вадиком довели Кузьму до кухни.

Ничего не спросила о том, почему он не отвечал на ее звонки и где был до двух часов ночи. И о случившемся — не задавала вопросов. Ее не это сейчас интересовало, а огромное пятно крови, расплывающееся на рубашке, которую Кристина ему утром с таким удовольствием гладила, потому что для любимого…

Рана показалась ужасной. Она достаточно бывала в операционной, спасибо Карецкому, который таскал ее на все операции, где сам ассистировал, договариваясь с врачами. Да и саму Кристину уже звали анестезиологи — любили рвение у студентов и желание научиться. А благодаря дружбе с Русланом, который там почти жил, и Кристина «своей» в больнице стала. И все же, одно дело — смотреть, как оперируют чужого и незнакомого тебе человека, понимать, что для его же здоровья и блага лезвие разрезает кожу и мышцы, нарушая целостность тканей. И совсем другое — видеть разверзнутую кровавую глубину на теле самого дорогого и близкого человека, того, без которого своей жизни не представляешь. Смотреть на зияющую дыру, расходящуюся при каждом его вздохе, пытаться свести ткани руками — и понятия не иметь: есть повреждение печени? Задет ли кишечник? Брюшина? Сколько артерий или вен перебито?

Она не хирург, видит Бог. Хоть Рус пару раз и предлагал Кристине вместе с ним оперировать, обещая поднатаскать, сам учил узлы вязать и ход операций проверял перед экзаменом по госпитальной хирургии — Кристина и близко не ловила в этом такого кайфа, как Руслан. А вот анестезиология была ей близка и интересна. И руки не дрожали никогда, пусть многие однокурсники бледнели при одном слове «интубация».

А сейчас ее ужасная, противная, неконтролируемая слабость одолевала, превращая руки в безвольные плети, лишая привычной уверенности и всех знаний. Словно впервые столкнулась с болезнями и травмами, никогда учебника не открывала — все забыла в этот момент, пытаясь осмотреть его рану. Ничего вспомнить не могла от страха за Кузьму. И так остро, отчетливо поняла, почему им говорили преподаватели, что врачи «своих» не берут лечить. Ужасное, разрушающее чувство страха ошибки… Сомнения в себе…

В глазах потемнело и тошнотворный комок подкатил к горлу.

Господи! Кристина в самом страшном кошмаре себе такую ситуацию представить не могла. Кузьма, ее любимый, самый родной и дорогой человек в мире — лежит перед ней на полу, тяжело дыша. Кожа покрыта мелкими каплями холодного пота. И весь в крови…

— Зашивай, мавка, давай, — хрипло велел он, поймав одной рукой ее подбородок. Заставил смотреть на него. Глаза в глаза.

У нее у самой моментом спина взмокла.

— Надо «скорую», родной, — голос предал, несмотря на то, что Кристина очень старалась сохранить выдержку. — В травмпункт. Или в хирургию.

Руки, которыми она ему живот ощупывала — дрожали так, словно ее лихорадило.

— Здесь оперировать, может, будет надо. Не просто швы. У тебя может быть внутреннее кровотечение, я так не обнаружу всего… И я же не хирург…

— Нельзя «скорую», Кристина, — Кузьма так серьезно посмотрел ей в глаза, словно это не у него брюшная стенка мышцами зияла, продолжая кровоточить.

И все еще держал ее лицо, не позволяя Кристине отводить глаза.

Вадим вышел в соседнюю комнату, с кем-то эмоционально говоря по телефону, матерясь через слово. Но Кристина никак в смысл того разговора вслушаться не могла, хоть и хотела уже несколько раз сказать, чтобы Вадик говорил тише. Соседи проснутся, ночь же на дворе…

Только это все шло по заднему плану сознания. А в разуме доминировала, прессовала ее саму одна-единственная мысль — хоть бы выжил… Хоть бы не было внутренних повреждений… Как ей проверить? За какие симптомы первыми браться?

Уже все тело трясло, не только руки. Мозги не соображали. Мысли, казалось, метались, разбегаясь от любой попытки Кристины хоть как-то сосредоточиться.

— Мавка, соберись! — Кузьма это понял. Всегда читал ее, как открытую книгу. Да и была она таковой для него. — Ты все можешь. Что я, не знаю, что ты одна из лучших на своем курсе? И какого хр**а ты тогда столько шляешься по больницам с этим Карецким? Зря я тебе, что ли, дружить с ним разрешил? Сама же говорила — ради практики, — хмыкнул Кузьма.

Поддевал ее, на их вечные пререкания все переводил. Отвлекал от страха. Не то чтобы любил Руслана, но общался пару раз, четко дав понять, кто и что собой для Кристины представляет. Да Карецкий особо и не претендовал на ее чувства вроде, что Кузьму и успокоило. А вот общности интересов и тяге к медицине был рад, и всегда с удовольствием делился всем, что сам узнавал. Искренне дружил, ни на что не намекая. Да и Кристина никогда повода не давала. Не нужен ей никто кроме Кузьмы, и не был никогда.

А он сейчас, хоть и старался показать ей, что все нормально и под контролем, так надсадно вздохнул, что у нее волосы на затылке вздыбились. Зажмурился, на секунду разорвав контакт их взглядов.

У самой волна боли по животу прошла, скрутила.

— Кузьма, родной, давай в больницу, — подхватила она его под шею, пытаясь поддержать, дать опору. — Не могу я сама тут все проверить, понимаешь? Я же не хирург, вообще. Да, Руслан меня учил швы накладывать. Да, я даже тренировалась, измучив десяток кур. Только это же не то, что хирург с опытом, который проверит все, исключит кровотечение или остановит, если что… Ты же умереть можешь. Даже если я зашью все, понимаешь?

— У нас вариантов нет, мавка, — Кузьма тяжело открыл глаза, она прямо ощутила это усилие своей кожей. — Нельзя никуда — ни в травмпункт, ни в больницу. Только тут. И говорить никому нельзя, маленькая. А в тебя я верю. Шей. Нормально все будет. Давай.

Ей очень хотелось настоять на своем. И спросить — почему нельзя в больницу? Как-то донести до Кузьмы, насколько это все серьезно: если она хоть что-то пропустит — потом уже поздно будет. Нет мелочей в такой ситуации. И она в его смерти виноватой окажется.

Только и лгать он ей не стал бы. Это Кристина тоже четко понимала. Как и глупо рисковать. И если Кузьма говорил, что нельзя никого вызывать — она ему верила. Всегда. Безоговорочно.

Наверное, именно этот факт заставил Кристину хоть как-то собраться. Она все еще не ощущала никакой уверенности. Так же боялась. Только выбора не было судя по всему. Да и ужас, что он может просто сейчас кровью тут истечь, у ее ног, подгонял.

Потому и заставила себя глубоко вздохнуть. Сжала руки в кулаки.

— Агхрррр! — бессвязным криком против воли, вырвалась из ее горла вся беспомощность и страх, все сомнения. — Будет больно, Кузьма! У меня же даже «новокаина» нет. Давай, в аптеку….

— Времени нет, маленькая. Шей. Я вытерплю, — крепко перехватил ее пальцы любимый.

И так уверенно посмотрел в глаза Кристины, что у нее отговорок не осталось. Некогда было уже сомневаться.

Поднявшись с пола, подложив ему под голову свернутое полотенце, она быстро пронеслась по комнатам, разыскивая хоть что-то. Окриком отправила уже затихшего Вадима на кухню, следить за Кузьмой. Потребовала чайник включить, чтобы закипал. У них новый был, электрический, он им и подарил на новоселье… Замерла, вспоминая, в каких ящиках валяются мотки кетгута и хирургической нити, на которых в прошлом году так долго тренировалась узлы вязать и накладывать швы на куриных тушках, а Кузьме это настолько смешным казалось, что до сих пор иногда над ней подшучивал, когда она курицу в магазине покупала для готовки. Начала хватать все, что теперь всегда в доме было: спирт, перекись, бинты. Йод прихватила.

Мысли разбегались, заставляя пульс лихорадочно скакать, барабанить в голову. Елки-палки, еще и игла самая дурацкая осталась: большая, изогнутая, толстая… Остальные отдала Руслану, наверное. Точно, что на толщу мышц хватит.

Страх живот в узел скручивал, а не имелось других вариантов. И она это себе все время повторяла, загоняя вглубь сознания противную неуверенность и все сомнения.

«Нет вариантов, нет», — бормотала, прикусывая губу. Словно этими словами принуждала свой мозг собраться и работать так, будто перед ней не самый дорогой человек на свете.

Или, наоборот, переломить собственный страх. Осознать, что некому ему помочь, кроме нее, никому она его доверить не может. А значит, сама все сделать должна так, как никто о нем бы не позаботился и не сделал!

Вернулась на кухню, вывалив все на стол. Прервала какой-то тихий разговор между мужчинами, но ей сейчас не до их секретов было, честное слово! На секунду замерла, опустившись на колени, ухватила его за руку, сжала пальцы: то ли Кузьму поддержать пыталась, то ли сама нуждалась в подпитке от него волей и уверенностью.

Чайник закипел. Подскочила, принялась переливать в кастрюльку, кипятить иглу. Наорала на Вадика, заставляя уже его искать вату, ножницы, помогать ей.

Сто раз, кажется, кожу протерла вокруг раны: всем, чем под руку попалось, если честно. Заливая и перекисью, и спиртом, и даже йодом вокруг обошла. Старалась таким уже не попадать на сам порез, только вокруг проходила. Убеждала себя не реагировать, когда он судорожно сжимал брюшную стенку под ее ватно-марлевыми тампонами. Себе руки обработала едва не по локоть. Словно в транс саму себя вводила этими действиями, постоянно повторяя про себя, что иного варианта нет, и никто ему сейчас, кроме нее — не поможет. Не сумеет. Только она может Кузьму спасти… Должна была убедить свое сознание и разум, как-то переломить страх.

И смогла, отстранилась. Руки не дрожали, когда первый прокол делала. Хотя, видит Бог, где-то глубоко внутри часть Кристины рыдала и выла от дикого ужаса перед тем, что она делает; от безумного страха пропустить кровотечение. Своими руками любимого убить…

А она новый прокол делала, игнорируя придушенный стон Кузьмы и его отрывистые, резкие выдохи, когда шла иглой в тканях, позволяя пальцам делать то, что перед экзаменами доводила до автоматизма. Пусть, как оказалось, и не проверял этого потом никто…

— Ты для себя учила, а не для преподавателей, — отмахнулся потом Рус, когда она жаловалась ему после сессии. — Им тоже требовать это от всякого — ни времени, ни желания нет. Зато ты умеешь. Да и они это поняли, уверен, даже просто расспросив. Тех, кто знает, преподаватели видят и чувствуют. Тем более хирург разберется, хватает у тебя знаний или нет.

Что ж, точно, что для себя в памяти «зарубила», выходит. Всплыло оно, умение это. Выручило.