— Что ты делаешь? — изумленный, как ребенок, прошелестел тенор Лео.

— Ты говорил, что если сунуться в источник с нехорошими мыслями, то заболеешь. Вот и посмотрим, какие у меня мысли и чего они стоят.

— Вода холодная! — выставил вперед ладони молодой человек, пытаясь остановить меня. — Ты… ты ведь не закаленная. Ты не можешь сюда забраться…

— Почему же? Могу, — одежда разлетелась прочь, и Лео опустил глаза, хватая воду в кулаки, но она выскальзывала.

— Я… я же говорил, что ты должна быть стыдливой, — с каплей осуждения взмолился он, но переживал сейчас не за мой моральный облик, а за то, что переворачивается внутри него.

— А ты должен избавляться от стыда, — напомнила я, подойдя к краю и пощупав кончиком большого пальца ноги температуру источника. Лед. Будда, помоги мне пройти это испытание! Я же ради благого дела. То есть, светлого чувства. Затаив дыхание и стиснув зубы, я ринулась вперед, пронзаемая иглами холода. Мороз сковывал и обжигал.

— Пожалуйста, не делай этого! — повторял Лео. — Ты заболеешь!

— Ничего, вылечите ещё раз, — едва смогла произнести я, потому что посиневшие губы отказывались подчиняться, не дрожа. Я закрыла глаза, потому что так показалось немного легче. Воды уже по пояс, по нижние ребра, выше… В легких закончился кислород. Дышать, не забывать дышать! Как же холодно… ещё чуть-чуть… Вместо ледяной воды моей груди коснулась теплая грудь Лео. Я открыла глаза. Он подплыл ко мне и, встав передо мной, прижал к себе, пытаясь и вытолкнуть назад и согреть одновременно.

— Сумасшедшая! Куда ты лезешь? — грозно и одновременно мягко отчитал меня он. Я вцепилась в него, обняв вокруг торса и трясясь. Ни одно слово не получалось выговорить. Челюсть свело. Но я терпеливая, я добьюсь своего. Я уперлась, чтобы он не сдвигал меня с места. — Хо, прекрати упираться! — я уткнулась носом в его грудь. Как он держится здесь? Как умудряется быть таким безмятежным? Он же не просто окунулся и вылез, он торчит тут по полчаса! А то и больше. Плавает, моется. — Хо, вылезай!

— Нет! — Интересно, я задницу себе не отморожу? Ноги вот начинает сводить судорогой. Но их я хотя бы ещё чувствую, и это успокаивает. Лео оторвал меня ото дна и, подхватив на руки, потащил прочь из источника. — Эй! Верни меня на место! Ты ещё не убедился, насколько серьёзно я настроена! — он молча нес меня, а мне хотелось сопротивляться и колотить по нему, и я бы сделала это, разогнись в должной мере мои скрюченные от холода руки и ноги. Лео вынес меня на берег, и только на поверхности я стала осознавать, что мы оба абсолютно голые. Вот уж впрямь, Адам и Ева. Положив меня на свои вещи, он присел на корточки, умудряясь двигаться так, и располагаться относительно меня так, чтобы я ничего лишнего не увидела. Дотянувшись до пледа длинной рукой, он встряхнул его и укутал меня в него от шеи до пяток. Сам даже не шелохнулся. Что в воде, что на воздухе, не мерзнет. Стуча зубами, я стала чувствовать, как кровь опять разгоняется по венам. Сквозь теплую и плотную ткань, он опять прижал меня к себе. Я положила нос на его плечо, медленно и верно согреваясь, пока его большие ладони поглаживали мою спину. Когда-то ко мне в ванную забрался Джин, а сегодня я сама сыграла его роль. Только в этот раз целью были вовсе не сексуальные удовольствия. Я и не думала о них, а уж Лео — подавно. — Если ты себя не будешь беречь, — прошептала я ему в ухо, — То и я не буду, понял? — отстранив от себя, монах взял меня за плечи и посмотрел в мои глаза. Они горели настоящим убеждением и правдой. Что сказала — тому и быть. Он перенес ладони на лицо, обхватив его и продолжая воспитательно на меня глазеть. Долгий свет назидания сменился вспышкой отчаяния и потух, оставив темноту вожделения в черноте его очей. Лео коснулся моих губ поцелуем и, крепко обнимая, невольно толкнул меня назад своим напором. Упав на спину, я утянула его за собой, не разорвав поцелуя, и оказалась под ним. Испугавшись позы, Лео прекратил целоваться сам. Мы посмотрели друг на друга. Он сверху. Обнаженные плечи, соблазнительные ключицы, коснуться этого всего… Но, завернутая в кокон пледа, я была не очень подвижна. — Наконец-то, — промямлила я ошарашено-радостная. — Ты поцеловал меня…

— Разве это первый раз? — не понял моей очарованности Лео.

— Я имею в виду… без моих просьб. Сам. — Он провел пальцами по моей щеке, в который раз глядя на меня, как будто впервые видел. Поцеловал висок, ближе к внешнему уголку глаза. Мне уже было жарко, и я забыла про то, что пять минут назад едва не умерла от холода. Он ещё плутал губами возле моего лица, когда я поймала их своими и призвала вернуться к так хорошо начатому. Лео продолжал поцелуй, осторожно лаская уста, не решаясь ввести в дело язык, как то было с… да не важно! Какая разница, как целовали меня другие, когда именно эти поцелуи лишают меня дара речи и заставляют терять контроль над собой.

— И всё равно это плохо, — оторвавшись, изрек он над моим ухом.

— Это было замечательно, — исправила его я.

— Пусть мы не на территории монастыря, но я всё ещё монах, — поелозив от неудобства скомкавшейся подо мной его одежды, я ощутила, что сверху в меня упирается нечто, не могущее быть локтем и коленом, слишком уж посередине оно находилось. О! О-о… Неужели… Лео?.. Мысли тут же закружили каруселью, и я нервно облизнула губы.

— Без обмундирования монаха, мне кажется, — сделав паузу, чтобы убедиться, что чувствую то, что чувствую, я закончила: — Ты всего лишь мужчина, Лео. А мужчине подобное скорее в плюс.

Примечание к части * игра слов. Хан не только фамилия мастера, но и во многих азиатских странах титул правителя.

27 октября

Я усердно шинковала капусту и морковь, готовя обед и думая о том, как вчера закончилась очередная суббота с Лео. Именно та половина дня с ним, потому что без него ещё прошло полдня субботы. Стоило мне заговорить о сокровенном, о приближенном — ближе некуда — к совокуплению, как он отстранился и, ловко, как дикий Маугли, развернулся спиной, прижав ноги к груди и уставившись в сторону источника. Я подсела к нему сзади и, разведя руки, укрытые пледом, создававшим эффект крыльев, обняла его голую спину, пышущую силой, прекрасную в своей искусной лепке мышц, с бороздкой позвоночника, разделяющей широту крепкого тела посередине. Лео не воспротивился, терпеливо приняв моё кроткое, но возбужденное дыхание за плечом.

— Что опять произошло? — поинтересовалась я у него.

— Это слишком…

— Слишком для чего? — Если бы я не сидела на его одежде, он бы оделся и попытался спровадить меня, но в данном случае всё было не так-то просто. И себя одеть, и меня, и всё это надо сделать как-то так, чтобы ничем не осквернить глаза и не обесчестить руки. Видимо такова задумка Лео.

— Я нарушил многое. Но не пойду на святотатство. И тебя к нему толкать не стану, — он обернулся через плечо туда, где было моё лицо. — Ты ведь и сама не пошла бы на это, правда? — хотел он уверовать в мою невинность. Была ли готова я ему здесь отдаться? Мне нужно подумать об этом подробнее, но для его спокойствия отвечу сразу:

— Нет, конечно, нет, — Так пошла бы или не пошла? Если бы он развернул меня из пледа и дал коснуться кое-чему меня напрямую, я бы испытала страх неизведанного, но, боясь спугнуть Лео, не стала бы противиться, не стала бы противиться ничему, что он захотел бы от меня. Приняла бы это с радостью, получила бы удовольствие, о чем дали мне понять стесненные обстоятельствами ласки Джина. Мне бы понравилось. Но Лео не продолжил, ничего не сделал, совладал с собой, ни на миг не забывая о том, где он, кто он, что он должен делать, а чего не должен. Неподалеку от его босых подошв лежали мелкие камешки, и любой другой парень, да и я, стали бы их нервно хватать и бросать в воду, заряжая так, чтобы он отскочил хоть разок, прыгнул, а потом уже утонул. Но Лео никогда не нарушит покой святого источника такой глупой забавой. — Тебе неприятно то, что ты захотел?.. — робко предположила я.

— Там, где я родился, — тихо сказал он и я вздрогнула. — Говорили так: "Желание способно поднять ураган, который сметет на своём пути всё", — я затаилась, ожидая продолжения и переваривая. Не сомневаюсь, что проститутки развивали в себе именно это мастерство — пробуждения желания, и тем сильнее оно должно было быть, чем больше они хотели получить от клиента денег. Да и вообще, многие такие женщины всеми правдами и неправдами ублажают мужчин и сводят их с ума, в надежде стать неповторимой, чтобы прекратить работать, чтобы на ней женились, забрали из этого вертепа. — Я обучен для того, чтобы разрушать, — выговорил Лео и договорил: — Но обучен также и тому, ЧТО нужно разрушать, а что созидать. И сейчас не тот случай, когда урагану позволено подняться, — я чуть не пошутила, что кое-что уже поднялось, и назад пятками не ходят, но прикусила язык. Он хотел, чтобы я была невинна. Чтобы берегла себя и дорожила своей честью. Как дорожат своею честью воины, хоть для них она и заключается в другом. — Оденься, пожалуйста. Я отведу тебя назад.

— Я не хочу! Я хочу провести с тобой как можно больше времени! Прежде чем… прежде чем мы уйдем и…

— Время нужно тратить не на себя, — заметил он на моё рассуждение о том, что совместный досуг был бы лучшим решением. — Время нужно тратить с умом.

— И что же ты предлагаешь?

— Не ходи со мной оставшиеся субботы. Пожалуйста, не ходи! — вопреки своим словам, он сжал мою ладонь своей, прижав к телу. В этом выразилась вся противоречивость его внутренней борьбы, его желание следовать избранному пути и зудящее желание попробовать то, что подавалось в моём лице. Он отталкивал меня от себя, чтобы стало легче двигаться по направлению к цели, к судьбе воина, но тут же показывал, что я тоже нужна и важна ему. Хотелось верить в это. Но удовлетворит ли меня вторая роль? На первом будет его стезя карателя, мессии или кого там ещё, а я, как Пенелопа… Рубанув ножом, я чуть не порезала себе палец, хмурясь и вымещая злость на остатке моркови. Рядом с разделочной доской приземлился кулак, и я вздрогнула, подняв глаза.

— Да-да, я к тебе обращаюсь, — стоял у стола Сандо, недовольный тем, что я что-то прослушала. — И какой ты после этого ученик Тигриного лога? По тебе можно танком проехать, ты и не заметишь. Хотя должна слышать приближение кого-либо за километр.

— Я задумалась, — перебирая утреннюю тренировку в мыслях, я силилась вспомнить, не напортачила ли, что он пришел ко мне на кухню? Чем-то провинилась?

— Вообще-то, помимо владения телом, истинный воин владеет и разумом. Трезвость ума. Поэтому, наверное, сюда берут только мужчин, — Сандо ехидно улыбнулся. — Девушки ведь пустые мечтательницы и совершенно не умеют сосредотачиваться.

— Я сосредоточусь на твоей тарелке, когда буду сыпать туда перец и класть васаби, — пробурчала я в ответ.

— Да, именно как завхоз ты мне и нужна, кстати. — проигнорировал парень мой выпад, как настоящий самурай.

— Какой ещё завхоз? — сгребла я с доски в котел овощи, поглядывая на него.

— Ну, ты же владеешь доступом к пищевым запасам и знаешь, что тут есть, а чего нет.

— И что тебе нужно? — мне вспомнился Хонбин. — Наркотиков не держим, в достатке только сухофрукты и крупы.

— Мне нужен алкоголь, — я ошалело уставилась на Сандо. Он безмятежно уточнил: — Можно чистый спирт. Я разведу.

— Ты решил спиться? Тут и близко нет подобного.

— Это не для удовольствия, а в лечебных целях. Я прошу тебя, — пересилив себя, снизошел он до просьбы, как однажды снизошел до извинений. Хоть бы зафиксировался в этой оседлавшей его вежливости! — Добудь, и чем больше, тем лучше.

— Да откуда мне взять?.. — подумав о Хенсоке, я притормозила. А кто знает? От старика можно ожидать чего угодно. Вдруг и бутылочку вина припас? — Что собрался лечить? Свою душу?

— Мою не надо, — покривился Сандо на бок спесивой улыбкой. — Я не хрупкий мальчик, как-нибудь перебьюсь.

— А чью же?

— Кидо, — сказал он, опустив взгляд и подтянув губы в узкую нить. — Ты же слышала его историю…

— Да, у него никого не осталось. Я знаю.

— Я хотел расшевелить его хоть немного, — плечи передернулись, как перезаряд автомата. — Вышла небольшая драка… То есть, я думал, что мы подеремся и ему полегчает. Ему же надо как-то выйти из своей ракушки. Заговорить с кем-нибудь. Но он даже сопротивляться не стал. Просто дал себя бить… — Сандо сердито и грозно свел черные брови. Было ощущение, что он собой недоволен в большей степени, чем тем, кто терпел удары. — Остаётся одно средство, которым пользуются все нормальные люди — напиться, забыться, выплакаться, и начать жизнь заново.