Детективу, коренастому мужчине с квадратным лицом, глазами цвета чернозема и прямыми линиями бровей, лет где-то под сорок. Под расстегнутым пальто коричневый костюм, голубая рубаха и галстук в бескомпромиссную косую полоску. Джоди понимает, что он человек семейный – даже раньше, чем замечает кольцо на пальце – у него трое-четверо детей не старше двенадцати и жена, которой нравится жить в безопасности, которую он, несомненно, обеспечивает.

– Мисс Джоди Бретт? – спрашивает он.

Она кивает.

Он достает бумажник, раскрывает его и вытягивает на уровне ее глаз, чтобы Джоди могла прочесть, кто перед ней.

– Сержант уголовной полиции Джон Скиннер. Можно войти?

Джоди отходит в сторонку, пропуская его в прихожую.

– Простите за беспокойство в столь ранний час, – говорит он, имея в виду, что она еще в банном халате. – Позвольте выразить соболезнования. Мне рассказали, какое на вас впечатление произвели эти новости. Плохо, что пришлось сделать это именно так – я имею в виду, по телефону. Мы связались с полицией Джексонвилля, но произошли некоторые накладки.

– Это вы со мной разговаривали? – спрашивает Джоди.

– Нет, мэм. Вам звонил Дэйви. Но он рассказал, в каком вы были шоке.

У нее в голове мелькает коварная мысль, что, упав в обморок, она завоевала некоторое сочувствие, так что, возможно, именно поэтому он с ней так преувеличенно вежлив. Джоди проводит детектива в гостиную, на данный момент очень красиво освещенную утренним солнцем. Он показывает на вид из окна.

– Наверное, это сплошное удовольствие.

– Да, нам очень нравится вид, – говорит Джоди. – Точнее, нравился. – Голос у нее обрывается, но она собирается с чувствами. – Меня он очень радует, и Тодд тоже им наслаждался. Во многом именно поэтому мы и выбрали эту квартиру, хотя она была меньше, чем некоторые другие, которые мы с ним… – она не договаривает, внезапно смутившись такой роскоши и подумав о крошечном убогом домике, который можно позволить на зарплату полицейского, особенно при семье из пяти-шести человек. – Налить вам кофе?

– Не надо так утруждаться.

– Ничего страшного, у меня уже сварен.

– Черный годится, – говорит он.

Вернувшись с кружкой кофе, Джоди просит ее извинить.

– Всего на минутку, мне надо одеться.

Возможность сбежать в спальню дает ей короткую, но крайне необходимую отсрочку. Ладони холодные и мокрые; корни волос влажные; и несмотря на то, что она только что из душа, Джоди чувствует себя грязной. Если бы она воображала себе, что к ней придут из полиции, то картинка у нее была бы совсем другой. Во-первых, их было бы двое – разве они не всегда работают в паре? – и они давили бы на нее, воспользовались бы тем, что она неодета, чтобы чувствовала себя не в своей тарелке, обратили бы диалог против нее, как оружие. Джоди тогда хотя бы проявила темперамент и начала защищаться. А так… один совершенно скромный детектив – что это все может означать?

Она возвращается в гостиную в отглаженных брюках и чистой рубашке. Помимо этого Джоди положила немного румян на щеки и забрала назад волосы. Детектив, смотревший в окно, поворачивается к ней. Джоди вошла беззвучно, но он заметил ее периферийным зрением. Они оба садятся, она на диван, он – на стоящее напротив кресло с подголовником.

– Я понимаю, что известие вас шокировало, – начинает он. – По-хорошему, надо бы дать вам время прийти в себя, прежде чем заявляться с вопросами, но мы вынуждены действовать безотлагательно. Зацепок у нас мало, и с каждым часом след становится все более призрачным. Думаю, вы понимаете, в каком положении мы оказались.

Детектив вскидывает открытые ладони, словно моля его понять.

– Даже не осознавая этого, вы можете обладать информацией, которая поможет нам в расследовании. Подробности из жизни погибшего, что он делал в последние дни и недели перед преступлением. Это может оказаться крайне важным для составления общей картины случившегося. Какие-нибудь его слова или поступок, на которые вы в свое время не обратили внимания, могут быть важным элементом этой мозаики. Я даже не в состоянии передать, насколько вы могли бы помочь нам в раскрытии этого преступления. Вы для нас очень важный человек, и я хочу, чтобы вы тоже так же себя воспринимали.

Джоди к собственному ужасу понимает, что она не в состоянии смотреть ему в глаза. Для такого мужчины, доблестного, опытного, ее виновность должна быть очевидна. Зачем еще ему изводить ее всей этой болтовней о том, насколько она для них важна?

– Извините, я забыла, как вас зовут, – говорит она.

Он повторяет – «сержант уголовной полиции Скиннер», – Джоди тут же забывает это опять, но снова думает, что он человек семейный.

– Я понимаю, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, – продолжает он, – поверьте, мне жаль, что это единственный способ. Человек умирает, вы это еще едва осознаете, а мы уже за вас схватились и просим воскрешать воспоминания, на этом этапе исключительно болезненные.

Голос у него тихий и убаюкивающий, и это действует Джоди на нервы. Детектив сдержан, любезен, уверен в себе, словно кошка, играющая с мышкой. Джоди смотрит на его прямоугольные пальцы с чистыми ногтями, на целомудренные полоски галстука, маленькие мочки ушей, без лишней обвислости.

– Это тяжелая часть нашей работы, – говорит он, – нам самим все это нравится не больше, чем вам. Мы стараемся вести диалог как можно деликатнее, но некоторые все равно обижаются, хотя винить их в этом нельзя.

Джоди одновременно бросает в жар и холод: голова раскаляется, конечности замерзают. В любую секунду она может расхохотаться. Она встает с дивана и начинает рыться в тумбочке в поисках сигарет – там должна быть пачка «Мальборо». Вообще она не курит, но сейчас эта идея кажется привлекательной.

– Будете? – предлагает она, протягивая пачку.

Семейный человек отказывается. Джоди находит спички, прикуривает. Последний раз она курила лет двадцать назад, или даже больше, еще в школе, но все равно делает глубокую затяжку. И, естественно, комната начинает кружиться. Она ждет, когда это пройдет, а потом снова садится, в одной руке сигарета, в другой – пепельница-сувенир из Мон-Сен-Мишель, которую Джоди хранит, потому что она внушает радостные чувства.

– Я хотел бы прояснить, – говорит он сквозь дым, – каковы были ваши отношения с погибшим.

Джоди испытывает искушение сказать ему правду – что она погибшего едва знала, или что он, по крайней мере, оказался не тем, за кого она его принимала. Но вместо этого она отвечает, что они прожили вместе двадцать лет. Детектив хватается за эту информацию и выжимает из нее все возможные версии, спрашивая, почему они так и не поженились, было ли это для нее важно, как она отреагировала на его уход, предвидела ли его. Он проявляет жуткое любопытство к тому, почему они не смогли произвести на свет детей; в его картине мира это непременно что-то значит. Интересуется, знакома ли она с невестой Тодда, с женщиной, с которой он жил на момент смерти. Когда Джоди начинает казаться, что уже все, он начинает с начала, по кругу. Какие обстоятельства привели к его уходу? Общалась ли она с ним после этого? Обращалась ли к юристу? Знала ли Джоди, что на момент смерти Тодд готовился стать отцом?

И так далее, и так далее, вопросы становятся все назойливее, детектив подается вперед с серьезным и целеустремленным видом. Расспрашивает о работе, узнает, что Джоди принимает несколько часов в день на дому, что во Флориду поехала на конференцию.

– Очень жаль, что вам пришлось оттуда вернуться, – говорит он. – Вы улетели погреться, а тут такое. Если вы не против, я хотел бы узнать, что это была за конференция.

Джоди выжимает последнее из окурка, щурится от дыма, глаза слезятся. Изменение сознания, вызванное первой дозой никотина и угарного газа, сменилось давлением в груди.

– Она была посвящена стрессу и старению, специализация для психологов.

– Были какие-то особые причины, почему вы туда поехали? – спрашивает он. – Может, вас пригласили выступить?

– Нет, я не выступала.

– Вы регулярно бываете на подобных мероприятиях?

– Не регулярно.

– А как часто?

– Трудно сказать. Когда появляется что-то, важное для работы.

– Когда была предыдущая?

– Надо подумать.

– Я не тороплю.

– Я ездила на конференцию в Женеву, года два-три назад. Да, прилично времени прошло, – Джоди, не сдержавшись, издает виноватый смешок.

– Как женевская конференция была связана с вашей работой?

– Она была посвящена теме коммуникации, что крайне важно для любого психолога.

– Значит, до Флориды вы были на конференции по теме коммуникации в Женеве, два или три года назад. Я правильно понял?

– Может, и четыре.

– Ладно. Значит, четыре?

Джоди понимает, к чему он клонит. Что ее отъезд на конференцию именно в эти дни – слишком уж удобно, слишком удачно. Несмотря на то, что в газете развиваются версии про подростков-наркоманов и организованную преступность, этот человек точно знает, с чем имеет дело, и ее безупречное алиби ее как раз и выдает, оно обернулось против Джоди, хотя оно и не было ей нужно – никто не заподозрил бы ее в стрельбе из окна машины. И десятилетнему ребенку будет понятно, что убийство заказное.

– Черт, да откуда же я помню? – рявкает она. – Может, и пять. Как я могу думать об этом в такой ситуации?

– Мэм, постарайтесь успокоиться, – говорит детектив невозмутимо. – Я понимаю, насколько вам тяжело, но, как я уже сказал, иногда какая-нибудь на первый взгляд мелочь может оказаться важной подсказкой. Ничего нельзя упускать из виду. Простите, что вынужден вас этому подвергнуть, мне искренне неловко, но ведь раскрытие дела и в ваших интересах.

Джоди кажется, что в комнате вообще нет воздуха и совсем нечем дышать, она начинает бояться, что сейчас рухнет. Она думает о том, чтобы встать и открыть окно, но вместо этого берет из папки журналов «Аркитекчерал Дайджест» и начинает им обмахиваться. А детектив переходит к более прямолинейным вопросам. Сколько вы зарабатываете? Сколько зарабатывал погибший? Обеспечивал ли он вас деньгами после ухода? Какова общая стоимость его недвижимого имущества? Известны ли вам условия его завещания? И на этом еще не все. Потом он расспрашивает о ее родителях, друзьях, записывает их имена. Но Элисон Джоди не упоминает.

Наконец поднявшись, детектив снова любуется видом из окна, замечая образовавшиеся над озером облака.

– Перисто-слоистые, – говорит он. – Будет снег.

Джоди смотрит на белую дымку. Ему теперь еще о погоде поговорить приспичило. А потом на обед напросится. Она демонстративно выходит в прихожую, не оставляя ему выбора, кроме как последовать за ней. Выходя из двери, детектив дает ей визитку.

– Звоните, если что. Как я сказал, мы рассчитываем на вашу помощь. Мы раскрываем преступления благодаря мелочам, которые нам рассказывают. Даже если вспомните что-то на ваш взгляд незначительное, звоните. А я разберусь. Тут мой номер.

Джоди стала следить за некрологами в «Трибьюн», и вот он появляется. Короткий, всего несколько строк, в конце информация о похоронах. Ни слова о том, как Тодд погиб, и она, Джоди, тоже не упоминается. Наташа (а написала это, несомненно, она) главными скорбящими называет себя и свой плод. «Тодд Джереми Джилберт, 46 лет, предприниматель, покинул любящую несостоявшуюся жену и еще не рожденного сына». Двадцать лет, которые прожила с ним Джоди, ее забота и внимание, преданность и терпеливость, не заслужили упоминания, да и от самого Тодда в собственном некрологе остался лишь «предприниматель». Наташе наверняка известно его прошлое: что вырос он в бедной семье, успеха добился собственными силами, в одиночку. Тодд, что называется, «сделал себя сам». Если уж когда и стоило воздать ему по заслугам, то как раз именно сейчас.

Джоди еще не решила, пойдет ли на похороны. Она пока не принимает клиентов, много спит, по большей части сидит дома. Может, она за время заточения просто отвыкла выходить, или, может, ей нужно время прийти в себя. Иногда у нее пропадает память – из головы довольно надолго вылетает тот факт, что Тодд от нее вообще уходил. Даже его смерть для нее пока остается расплывчатым понятием. Как будто она не совсем знает о ней – или просто отказывается в это верить. Однажды даже, находясь между сном и явью, Джоди решила ему позвонить и спросить напрямую, жив он или мертв. «Скажи мне правду, – собиралась спросить она, – мне надо это знать».

И не раз ей снилось, что он ожил. Как правило, все очень прозаично. Они садятся ужинать, Джоди говорит: «Я думала, ты умер», а Тодд отвечает: «Я действительно был мертв, но теперь уже нет». Или же она едет в лифте с кем-то незнакомым, а это оказывается он. Всякий раз она испытывает от этого облегчение. Произошло что-то ужасное и неправильное, но теперь все хорошо, жизнь может вернуться в привычную колею. Именно эти повторяющиеся галлюцинации влияют на ее решение насчет похорон. Хотя Джоди и не хочется появляться на людях в роли брошенной жены, и она предпочла бы сохранить свою гордость, но все же надо закрыть этот гештальт. Чтобы до нее как-то дошло, что Тодд умер.