Для него в новинку обида Наташи и то, что она делается плаксивой, дуется, пытается отстраниться. Тодда это утомляет. Джоди так себя не ведет. А с Наташей что? Ему хочется спросить об этом, но он благоразумно держит язык за зубами, и, хотя времени ни на что не хватает, он уговаривает ее пообедать вместе.

Когда Тодд появляется в «Маленькой Италии» Франчески – где они обедают регулярно, потому что этот ресторан находится недалеко от университета, – Наташа сидит у колонны, изучает меню. Он усаживается напротив, но она его как будто не замечает, все смотрит в меню, хотя уже, наверное, знает его наизусть. Почему бы ей не перестать вести себя как ребенок и не поговорить с ним? Пусть поругается и забудет. С другой стороны, Наташа проявила щедрость, согласившись прийти после того, как он с ней разговаривал. Тодд аккуратно извлекает меню из ее рук и откладывает в сторону.

– Прости, – говорит он, – давай не будем ссориться.

По ее виду – она не улыбается, смотрит с опасением – Тодд понимает, что Наташа собирается с ним порвать. Но виной всему такая мелочь! Наверняка дело в чем-то еще. Несомненно. Есть что-то еще, то, чего он всегда боялся. Это, наконец, случилось, да и как могло быть иначе, ведь ее в университете ежедневно окружают толпы молодых претендентов. Тодд никогда и не верил, что она останется с ним навсегда, что бы она ни говорила. Весь этот разговор о свадьбе был просто игрой, она лишь примерялась. Наташа ведь такая. Ей нравится строить предположения, просто чтобы посмотреть, что будет. Да почему бы и нет? У нее вся жизнь впереди, и надо понять, чем она будет заниматься и с кем. А у него уже больше чем полпути пройдено. Сорок шесть. Уже пожилой. Еще пара лет, и виагру придется пить. Соперник вдвое моложе ему не по зубам. Придется примириться с этим фактом и отпустить ее.

– Я не могу тебя отпустить, – говорит Тодд. – Я тебя люблю.

У Наташи глаза на лоб лезут, она хихикает.

– Не будь дурачком, – говорит она.

– Ты разве не хотела со мной порвать?

– Нет. Хотя ты заслужил.

Появляется официант, она заказывает сэндвич с фрикадельками, Тодд просит то же самое, хотя аппетита у него нет. Затем он нарушает собственное правило и заказывает к обеду пиво. Наташа его не бросает, он должен бы испытать облегчение, но все-таки тут что-то не так.

– Что такое? – спрашивает Тодд.

Пропустив мимо ушей этот вопрос, Наташа начинает говорить об учебе: о лекции, что была в девять часов, как был одет преподаватель, что он сказал о последователях фовизма[8]. Ну, она хотя бы теперь с ним разговаривает. Но когда приносят еду, Наташа впивается в сэндвич и снова смолкает. Он принимается рассказывать, как прошло утро, о череде своих злоключений, начавшихся с потери ключа. Тодд пытается ее развеселить, рассмешить, но она думает о чем-то другом. Выпив пиво, он заказывает еще одно. И только доев все до последней крошки, когда перед ней остается лишь чашка чая, Наташа ставит его перед фактом. И это как обухом по голове.

– Как такое могло случиться? – вопит Тодд. – Я думал, ты пьешь таблетки.

Наташа шикает. Она побледнела и как будто смущена.

– Я думала, ты хочешь детей.

– Конечно, хочу! – орет он.

Конечно же, он хочет детей, хотя, наверное, «дети» – неподходящее определение для его желания. Наташа хочет «детей», подразумевая под этим несчастных беспомощных созданий, которым постоянно нужно ее внимание и которые взамен дают чувство родства и связи с чем-то большим. А он хочет другого. Ему нужны потомки, наследники, или хотя бы один, желательно сын, у которого будет его ДНК, новый он, который займет его место, когда его самого не станет. В молодости Тодд этому большого значения не придавал, да так бы и не задумался на эту тему, если бы не проснулся однажды утром со страстным желанием иметь потомство. Оно поселилось в нем, словно вирус, и потом, когда он познакомился с Наташей, мутировало в безудержное и никогда не покидающее устремление. Тодду стало казаться, что его жизнь на данный момент – пустырь. И именно поэтому он неустанно ее добивался. Ее любовь к нему означала, что еще не слишком поздно.

– Конечно, я хочу детей, – повторяет он. – Но не так.

– Как так?

– Вот так. Чтобы ты вываливала на меня такие новости за обедом.

– А когда мне надо было на тебя это вывалить?

– Мы эту тему даже не обсуждали.

– Обсуждали. Ты хотел детей.

– Это к делу не относится.

Тодд снова перешел на крик, и теперь по ее лицу он понимает, что теряет ее. Наташа встает, берет рюкзак со спинки стула, уходит. Тодд хватает бумажник, кладет под тарелку несколько банкнот и поспешно выходит за ней, испугавшись, что она уже убежала, но Наташа спокойно стоит неподалеку.

– Мне надо на занятия, – говорит она.

Тодд обнимает ее за плечи, и так они идут по Лумис-стрит к Гаррисон.

– Могу сделать аборт, – предлагает Наташа.

– Можешь сделать?

– Если ты этого хочешь.

Эти слова для него как луч света, надежды, и паника немного отступает. Тодд останавливается и разворачивает Наташу лицом к себе.

– Какой срок? – спрашивает он. – В смысле, можно еще сделать?

Она смотрит на него с такой яростной ненавистью, что он в буквальном смысле отскакивает.

– Ты же сама об этом сказала.

Они продолжают препираться, и Тодд даже забывает выяснить, как это вообще произошло. Ему и в голову не приходит, что Наташа могла сделать это нарочно. Он по природе своей не подозрительный и не мстительный, так что, ни в чем ее не обвиняя, Тодд переходит к попыткам решить задачу, точно так же, как он разбирался бы с текущей трубой или серьезным долгом. «Не переживай… мы все уладим… все будет хорошо», – говорит он, но эти слова не находят отклика.

– Ты все еще говоришь об этом так, будто это проблема, – отвечает Наташа.

– Ладно, ладно. Но мне уже не двадцать один год. С учетом моего прошлого все не так просто. И вообще я в данный момент не свободен.

– И чья в том вина? Ты должен был рассказать ей все уже давно.

Тодд не понимает, правда ли это. Не помнит, чтобы он соглашался признаться во всем Джоди. Но помнит, что Наташа точно пыталась его заставить.

– Не уверен, что я собирался ей рассказывать, – отвечает он. – Но теперь точно придется.

На него вдруг снисходит озарение. Если Наташа не сделает аборт, все узнают. Может, не прямо сразу, но обязательно. Джоди. И Дин.

– Отцу, наверное, лучше об этом не знать, – говорит Тодд. – По крайней мере, сейчас.

Наташа пошла дальше. Он отстает от нее на несколько шагов.

– Я уже сказала ему, – бросает она через плечо.

Тодд догоняет ее большими шагами.

– Ты сказала Дину? Когда?

– После того, как с тобой поговорила.

– Не могу поверить.

Наташа пожимает плечами, и до него доходит, что она просто решила ему отомстить, когда он нагрубил ей по телефону в ответ на ее вопрос, поговорил ли он с юристом.

– Что именно ты сказала? Ты же не рассказала, что я… про нас.

– А ты как думаешь? Я все расскажу, не уточнив, от кого?

– Вообще не обязательно было это делать.

Она снова пожимает плечами, и в этом дерзком жесте все – уязвленное самолюбие, гордость, жестокость. Наташа нарочно не сбавляет шаг, чтобы ему приходилось чуть не бежать за ней. Тодд чувствует себя тараканом у ее ноги.

– Постой, – говорит он, – давай поговорим.

– О чем тут говорить?

– О многом. Нам многое надо обсудить. Какой срок? Ты когда узнала?

– Срок не знаю. Поняла сегодня утром.

– Утром? У тебя же занятия были.

– С самого утра. Как только проснулась. Это именно так и делается.

Тодду ничего даже не известно о тестах на беременность.

– Что именно случилось, когда ты проснулась?

– Я пописала на пластиковую палочку. В аптеке продается. Если результат положительный, появляется розовая полоска.

– Пластиковая палочка?

– Не только. И месячных нет.

– Но ведь чтобы убедиться, надо к врачу сходить.

– А ты мечтаешь, чтобы это было не так.

Теперь они идут по Харрисон-стрит на восток. В обе стороны спешат толпы студентов, они застревают в толчее.

– А как отец воспринял? – интересуется Тодд.

– А ты как думаешь?

– Не обрадовался.

– Да.

– Что сказал?

– Что шею тебе свернет.

– И все?

– А этого мало?

– Наверняка же что-то еще сказал.

– А, да, чуть не забыла. Обещал поговорить с Джоди.

Тодд провожает ее взглядом до дверей Генри Холла, после чего направляется к машине, уже сожалея о том, какую фигню наворотил. Ясное дело, ситуация деликатная и будет его какое-то время преследовать, и ему следовало бы быть тактичнее. Хотя всерьез это ничего бы не изменило. Женщины рожают или не рожают исключительно по собственной прихоти, и что хочет какой-то там мужик, пусть даже ответственный, вообще никого не интересует. И никуда от этого не деться. Мужики – племя лохов, даже не осознающих, что самый большой риск в их жизни – это секс. Теперь весь его мир меняется, а он ни черта не может с этим поделать. Что бы кто ни говорил, правила устанавливают женщины. В его случае Наташа. И на данный момент он ее расстроил, а предстоит еще и разговаривать с Дином и Джоди. Вопреки его желанию стать отцом сына, наследника, называйте, как хотите, сию минуту все слишком уж сложно, чревато весьма неприятными последствиями, и развивается ситуация чересчур стремительно. Тодд как будто оказался в машине, которую выносит на встречную полосу. И неважно, что он даже не понимает, как в нее попал. Ответственность нести ему.

Дойдя до спорткомплекса «Ю-Ай-Си Павильон», Тодд достает телефон и набирает номер Дина. Ему надо бы привести мысли в порядок, придумать, что сказать, но время-то идет, а он хочет поговорить с другом раньше, чем тот свяжется с Джоди, если уже не слишком поздно. Надежда еще есть, ведь Дин сам узнал лишь несколько часов назад. Самое главное, что Тодд готов к унижениям, готов дать Дину высказаться, выслушать оскорбления. Дин может психануть, его, бывает, заносит, но он не совсем упертый. Скорее всего, он не в восторге от случившегося, но со временем смирится, потому что уж что-что, а Дин верный друг, к тому же, Тодд его самый старый товарищ.

Но Тодд ошибается, если думает, что Дину хватило этого времени, чтобы успокоиться и взглянуть на ситуацию рационально. Так что он огребает, не успев ни слова произнести.

– Паршивый сукин сын, я думал, ты мне друг. На хрена тебе моя дочь?

Тодд хочет извиниться, сказать, что сам не ожидал такого поворота, что не хотел его обидеть, не хотел ставить их дружбу под угрозу, что Дин, конечно, вправе злиться. Ему очень хочется объяснить это и получить прощение, но в данный момент ему еще важнее попросить Дина не говорить ничего Джоди, позволить ему самому сделать это. Но тот не настроен его слушать.

– Я тебе голову оторву, дерьмо вонючее. Засужу за изнасилование, – и вешает трубку.

Тодд уже начинает злиться. Этот сукин сын его довел. Ему не мешало бы остыть, хорошо, что он идет пешком. Это известный способ взять себя в руки. Так даже говорят – пойди пройдись. Проветрись. Сегодня лучи солнца прорываются сквозь низкие тучи, временами брызжет дождь, капли свистят, ударяясь об асфальт. Кратковременные дожди. Голова и плечи уже мокрые, на территории университета с ее огромными газонами стоит первозданный запах влажной травы. Надо сфокусироваться на мыслях о будущем. Не о далеком – хотя оно сейчас тоже поставлено на кон, а о том, что будет через несколько часов. Где он будет ужинать? Джоди собиралась готовить. А спать? Что-то надо сделать, но что?

Мысли в его перенапряженном мозгу звучат болезненной какофонией, пульсируя в висках. Но параллельно происходит и что-то еще. Даже в таком встревоженном и раздраженном состоянии Тодд замечает и некоторое противоположное чувство. Мысли устремлены в одном направлении, но не всецело. Среди всего этого ужаса слышится еще и слабый колокольчик чего-то приятного, забавного или, может, даже комичного, это похоже на бодрую частушку на фоне громогласного оркестра, и это связано с Наташей, с тем, что он к ней чувствует.

Тодд же знает Наташу всю жизнь – с самого дня ее рождения – и в некотором, уже устаревшем, плане все еще видит ее несчастным ребенком, оставшимся без мамы, крикливой девчонкой в школьной форме, прыщавым подростком с брэкетами – все одновременно. Если бы Тодду тогда сказали, что она родит ему ребенка, он бы расхохотался. До колик.

Тодд вспоминает, как впервые увидел ее уже сформировавшейся, словно новое и до сих пор удивляющее переиздание, с которым он сблизился и которое полюбил. Он сидел в баре «Дрейка», ждал Дина и как раз обернулся, когда вошла она, прекрасная незнакомка, которая сразу же привлекла его внимание и поплыла к нему во всем своем сочном великолепии, возмутительно шикарная – бедра покачиваются, груди подпрыгивают, серьги качаются – в общем, она не оставила ему ни единого шанса. Когда она поцеловала его в губы, в его плодородных мыслях расцвел сад надежд и мечтаний.