Колин Маккалоу - Тим

Рон встал, так как она уже натягивала перчатки, готовая уехать. Он крепко пожал ей руку и улыбнулся.

— Почему вы не называете меня Рон, мисс Хортон? Тогда я смогу называть вас Мэри. Как-то глупо продолжать называть друг друга мистер и мисс.

Она засмеялась и на минуту положила ему руку на плечо:

— Да, я согласна, Рон. Пусть теперь будет Рон и Мэри.

— Когда мы увидим вас, Мэри? — спросил Рон, не зная, должен ли он, как гость, проводить ее до границ ее владений или надо просто вернуться в кресло, где он сидел.

— Вечером в пятницу, но не ждите меня с ужином. Возможно, мне придется остаться в городе и пойти на ужин с моим боссом.

Проводил ее до машины Тим. С удивлением Рон понял, что его сын обиделся, что его забыли. Рон понял это и уселся, взяв в руки газету, а Тим пошел с Мэри.

— Жаль, что ты уезжаешь, Мэри, — сказал Тим, и взгляд у него был такой, какого она раньше у него никогда не видела, и который не смогла истолковать.

Она улыбнулась, похлопав его по плечу.

— Я не могу не поехать, Тим, правда. Но это значит, что я полагаюсь на тебя и надеюсь, что ты позаботишься об отце, потому что он не знает ни дома, ни сада, а ты знаешь. Будь к нему внимателен, хорошо?

Он кивнул:

— Я позабочусь о нем, Мэри, обещаю, я позабочусь о нем.

Он стоял, пока машина не исчезла среди деревьев, затем повернулся и вошел в дом.

Как Мэри и ожидала, неделя была очень трудной. Из нескольких встреч, которые проводило правление компании «Констэбл Стил энд Майнинг» в течение года, эта была самой важной. На встречу прибыли три представителя центрального отделения компании из Нью-Йорка. На секретаря свалилась куча обычных проблем, связанных с жалобами на неудобные отели, недостаточно разнообразное питание и так далее. Скучающие жены высказывали свои претензии, кто-то ворчал на сбои в программе — словом, все было, как обычно. Когда подошел вечер пятницы, Мэри и Арчи Джонсон вздохнули, наконец, с облегчением. Они сидели в офисе на верхнем этаже небоскреба, положив ноги повыше, и смотрели на панораму огней, раскинувшуюся до усыпанного звездами горизонта.

— Елки-палки, Мэри, как я рад, что все кончилось, — воскликнул Арчи, отодвигая от себя пустую тарелку. — Ты хорошо придумала, что заказала прислать сюда китайскую еду, молодец.

— Я подумала, что тебе понравится, — она с наслаждением шевелила пальцами ног. — Как в колодках. Целый день умирала, хотела снять туфли. Думала, что миссис Хичам Шварц так и не найдет свой паспорт и опоздает на самолет. Передо мной уже маячила ужасная перспектива возиться с ней в выходные.

Арчи усмехнулся. Туфли его образцовой секретарши валялись в дальнем конце комнаты, а сама она, почти исчезнув в надувном кресле, положила ноги в одних чулках на высокую кушетку.

— Ты знаешь, Мэри, тебе следовало усыновить умственно отсталого ребенка много лет назад. Провалиться мне на месте, как ты изменилась! Я никогда не мог обойтись без тебя, но, признаюсь, мне гораздо интереснее работать с тобой сейчас. Я никогда не думал, что наступит день, когда я скажу, что я просто получаю удовольствие от твоего общества, старая ты крыса! Думаю, что ты все это держала внутри и никогда не решалась показать. И не стыдно тебе, дорогая?

Она вздохнула:

— Возможно. Но знаешь, Арчи, все происходит в свое время. Встреть я Тима в молодые годы, я бы им никогда не заинтересовалась. Некоторым нужна чуть не вся жизнь, чтобы, наконец, пробудиться.

Он закурил сигару и с удовольствием попыхивал ею.

— Мы были так заняты, что я даже не смог тебя спросить, что же произошло в прошлую пятницу? Его мать умерла?

— Да. Было ужасно, — она содрогнулась. — Я увезла Тима и его отца в мой коттедж в прошлое воскресенье и оставила их там. Собираюсь поехать к ним сегодня вечером. Надеюсь, что все в порядке, потому что иначе они позвонили бы мне. Тим еще не осознал того, что случилось. Он знает, что его мать умерла, но он еще не начал тосковать о ней. Рон говорит, что он справится с этим быстро, и я надеюсь, что так и будет. Мне жаль Рона. Его дочь устроила сцену, когда я приехала за Тимом в пятницу.

— Да?

— Да, — Мэри встала и подошла к бару. — Выпьешь бренди или что-нибудь другое?

— После китайской еды? Нет, спасибо. Вот если чашечку чая, то пожалуйста.

Он следил за тем, как она зашла за стойку бара и направилась к раковине и маленькой плите.

— А что за сцена?

Ее голова склонилась над чайником.

— Даже неловко говорить. Отвратительная сцена, лучше не вспоминать об этом. Она… О, в общем, неважно…

Послышалось звяканье чашек.

— Она — что? Давай, Мэри, выкладывай! Ее глаза смотрели на него с вызовом и уязвленной гордостью.

— Она намекала, что Тим — мой любовник.

— Вот говно собачье! — он откинул голову и расхохотался. — Ну и сказанула! Я бы ей выдал, если бы она при мне такое сморозила.

Он с трудом встал, подошел к стойке бара и облокотился на нее.

— Не позволяй себе расстраиваться, Мэри. Ну, должно быть, и дерьмо эта девка!

— Да нет, она не дерьмо. Она за такого замуж вышла, и он ее превращает в дерьмо. Я, честно говоря, думаю, она просто повторяет, как попугай, то, что шепчет ей в ухо эта семейка. Вообще-то она очень привязана к Тиму и старается его оберегать.

Она наклонилась, ее голова исчезла за стойкой бара, и слова долетали приглушенно:

— Видишь ли, они все думали, что я гораздо старше, чем я есть, поэтому, когда я приехала за Тимом, для них всех это был просто шок.

— Почему это они вообразили, что ты стара?

— Тим сказал им, что у меня седые волосы и он решил, что я старая, по-настоящему старая. Он сказал им это.

— Но разве ты с ними не встречалась до того, как умерла мать? Не похоже на тебя, Мэри, пытаться идти окольными путями! Почему ты не исправила этого заблуждения?

Она сильно покраснела.

— Я честно не знаю, почему я не представилась его родителям. Если я и побаивалась, что они пресекут мою дружбу с Тимом, если узнают мой возраст, уверяю тебя, эти страхи были подсознательными. Я знала, что Тиму со мной ничто не угрожает. Я очень любила, когда он рассказывал мне о своей семье и, думаю, как-то откладывала эту встречу, потому что боялась, что они окажутся совсем не такими, как говорил Тим.

Он протянул руку через стойку и похлопал ее по плечу.

— Ну не огорчайся. Ты говорила, что сестра Тима очень привязана к нему?

— Да и Тим к ней. Все было хорошо, пока она не вышла замуж. Ему казалось, что она его бросила, хотя я и пыталась все ему разъяснить. Из того, что он говорил, я поняла, что она разумная, здравомыслящая и добрая девушка. Блестящего ума. Странно, правда?

— Не знаю. А что ты сделала?

Опять она опустила голову.

— Я была в отчаянии. Я даже плакала. Можешь меня представить плачущей?! — она подняла голову и попыталась улыбнуться. — Не хватает воображения, не так ли? — Затем она вздохнула. Ее лицо было задумчивым и грустным.

— Но за последнее время я немало поплакала, Арчи, немало. Наверстала упущенное.

— Да, представить себе трудно. Тем не менее, мы должны плакать время от времени. Я и сам плакал, — признался он величественно.

Она вздохнула с облегчением:

— Ох, Арчи…

Он следил за тем, как она разливает чай, во взгляде его читалось сочувствие. Какой удар для ее гордости, думал он, когда такой прекрасный душевный порыв истолковывают так примитивно и оскорбительно. Для нее ведь сама мысль о физической стороне их отношений унижала ее достоинство, она была монашка в душе. Она вела странную, одинокую, отделенную от остального мира жизнь. Мы то, что мы есть, думал он, и что сделали из нас обстоятельства.

— Спасибо, дорогая, — сказал он, беря чай. Вернувшись в кресло у окна, он заговорил: — Я хотел бы встретиться с Тимом, если можно, Мэри.

Последовало долгое молчание, затем он услышал тихий ответ:

— На днях.

Голос, казалось, звучал откуда-то издалека.

Только после полуночи Мэри остановила свой «бентли» у коттеджа. В гостиной все еще горел свет, и Тим, выскочив, бросился открывать дверцу машины. Он дрожал от радости, увидев ее, почти поднял и чуть не задушил в объятиях. В первый раз его эмоции при встрече с ней проявились так открыто, и это сказало ей больше, чем что-нибудь другое, какой тяжелой для него была эта неделя.

— О, Мэри, как я рад тебя видеть! Она высвободилась из его объятий:

— Боже мой, Тим, ты сам не знаешь, какой ты сильный! Я думала, что ты уже лег спать.

— Но не раньше, чем ты приедешь. Я должен был дождаться тебя. О, Мэри, как я рад! Ты мне так нравишься, так нравишься!

— И ты мне тоже, и я тоже рада тебя видеть. Где твой папа?

— В доме. Я не разрешил ему выйти, я хотел увидеть тебя первым, — он танцевал вокруг нее, но она все же почувствовала, что его радости что-то мешало, что она каким-то образом не оправдала его ожиданий. Если бы только она могла понять, в чем дело!

— Мне тут не нравится без тебя, Мэри, — продолжал он. — Мне нравится тут, когда ты тоже здесь.

К тому времени, как они вошли в дом, он успокоился, и Мэри пошла поздороваться с Роном. Она протянула ему руку:

— Как дела? — мягко спросила она.

— Все в порядке, Мэри. Рад вас видеть.

— Я рада, что приехала, наконец.

— Вы уже ели?

— Да, но, тем не менее, приготовлю чаю. Будете пить?

— Спасибо, выпью.

Мэри повернулась к Тиму, который стоял на некотором расстоянии от них. У него опять был потерянный вид. «В чем дело, — спрашивала она себя опять. — Что я сделала, что он так смотрит, или чего я не сделала?»

— В чем дело, Тим? — спросила она, подходя к нему.

Он покачал головой:

— Ни в чем.

— Ты уверен?

— Да.

— Боюсь, тебе пора ложиться спать, друг мой.

Он кивнул с несчастным видом:

— Я знаю.

У дверей он оглянулся, в глазах его была мольба.

— Ты придешь укрыть меня как следует? Пожалуйста, приходи!

— Конечно, непременно, так что поспеши! Я приду через пять минут.

Когда он ушел, она посмотрела на Рона.

— Ну, как тут было?

— И хорошо, и плохо. Он много плакал о своей матери. И плачет он не так, как раньше, а тихо. Он просто сидит, а слезы текут по лицу ручьями, и его невозможно ничем отвлечь.

— Пойдемте на кухню. Вам, наверное, было очень трудно. Жаль, что я не смогла быть здесь и снять хоть часть груза с ваших плеч.

Она наполнила чайник, потом посмотрела с тревогой на часы:

— Я должна пойти и сказать Тиму «спокойной ночи». Я скоро вернусь.

Тим был уже в кровати и напряженно смотрел на дверь. Она подошла к нему, повозилась с покрывалами, пока они не легли ровно и не закрыли его до подбородка, потом туго подоткнула вокруг. Затем наклонилась и поцеловала его в лоб. Он начал отчаянно возиться, пока не вытащил руки. Он обнял ее за шею и нагнул вниз так, что она была вынуждена сесть на край кровати.

— О, Мэри, я не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал он, прижавшись лицом к ее щеке.

— Я тоже не хотела уезжать. Но теперь все в порядке, Тим. Теперь я здесь. И всегда буду здесь с тобой, когда смогу. Я больше всего на свете люблю быть с тобой. Ты скучал по маме, да?

Руки на ее шее сжались.

— Да. О, Мэри, как тяжело знать, что она никогда не придет! Иногда я забываю, а потом вспоминаю опять, и я так хочу, чтобы она вернулась, и знаю, что она не может вернуться, и все это так спутано у меня в голове. Но я хочу, чтобы она вернулась, я так хочу, чтобы она вернулась!

— Я знаю… я знаю. Но скоро, мой дорогой, будет немного легче. Так плохо тебе не будет всегда, печаль отойдет. Мама будет все дальше и дальше, и ты привыкнешь к этому и не будешь так страдать.

— Но мне больно, когда я плачу, Мэри! Мне так больно, и это не проходит!

— Да, я знаю. У меня тоже так бывает. Как будто бы из груди вырвали целый кусок.

— Да, именно, именно так! — он неловко водил руками по ее спине. — О, Мэри, я так рад, что ты здесь! Ты всегда обо всем знаешь и можешь мне рассказать, и я чувствую тогда себя лучше. Без тебя мне ужасно!

Ее нога, прижатая к кровати, затекла, и ее свело сильной судорогой. Мэри вытащила голову из его рук.

— Я здесь теперь, Тим, и буду здесь все выходные. Потом мы все вместе поедем в Сидней. Я тебя здесь одного не оставлю. Ну, теперь повернись на бок и спи, потому что у нас завтра в саду много работы.

Он послушно повернулся.

— Спокойной ночи, Мэри. Ты мне нравишься, ты мне нравишься больше всех, кроме папы.

Рон уже приготовил чай и нарезал кекс с тмином. Они сели друг против друга за кухонный стол. Хотя Мэри встретилась с Роном только после смерти Эсме, она инстинктивно поняла, что за последнюю неделю он постарел и как-то высох. Рука, когда он подносил чашку ко рту, дрожала. Жизнь как бы ушла из его лица. Появилась какая-то прозрачность, потерялась живость. Она положила свою руку на его руку.