Никарета сурово оглядела девушек:

– Все меня поняли?

Они закивали.

– А ты, Тимандра?..

Кивнула и она.

– Тогда иди! – приказала верховная жрица.

Тимандра шагнула к клетке, но на пороге замешкалась, оглянулась на Адонию. Глаза ее были полны слез, и Адония зажмурилась, потому что не знала, чем помочь.

И тогда шагнула вперед Аспазия. Она не знала, что происходит с Тимандрой, однако женское чутье подсказало ей, что этой неопытной аулетриде нужно сейчас услышать не суровые указания верховной жрицы, а совет доброй подруги. И она шепнула:

– Если станет совсем тяжко, представь, что ты с тем, по кому сгораешь. Не смотри на этого раба, зажмурься – и вообрази то, единственное лицо, которое измучило тебя. Поверь, это поможет!

И Аспазия отступила, пропуская Тимандру в клетку.

Девушка вошла туда и, встав на колени над телом раба, опустилась на него, медленно принимая в себя напряженную мужскую плоть. Она даже не взглянула в лицо этого золотоволосого юноши – глаза ее были зажмурены, лоб сосредоточенно нахмурен, губы чуть приоткрыты. Она поднималась и опускалась, сначала медленно, потом быстрей и быстрей, и пальцы ее то сжимались, то разжимались, словно повторяя судороги ее лона. Но вот Тимандра задышала чаще, закинула голову, плечи ее дрожали, движения стали судорожными… раб уже вовсю стонал, бился от наслаждения… и тогда Тимандра закричала:

– Хорес! Хорес! – и обессилено поникла на грудь своего мимолетного любовника.

– Прекрасно, – сказала Никарета, наблюдавшая за каждым мгновением этого почти мучительного и столь бурного соития. – Прекрасно…

Аспазия кивнула и отвернулась, скрывая слезы, вдруг подступившие к глазам.

– Хо-рес? – повторила Лавиния с презрением. – А кто такой Хорес? Уж не тот ли красавец, который угадал твое имя на недавнем симпосионе, а потом обладал тобой? Что, его фаллос поразил тебя в самое сердце, как стрела Эроса?

И она издевательски захохотала.

– Да, – сказала Тимандра, поднимаясь и выходя из клетки. – Хорес – тот самый, кто угадал мое имя, но не пожелал угадать твое!

Лавиния злобно сверкнула глазами и примолкла, но ненадолго.

– Теперь я понимаю, что верховная жрица хотела вразумить именно тебя своей речью, – ехидно пробормотала она. – Ты зря пришла в храм Афродиты Пандемос, Тимандра! Тебе надо найти мужа и провести жизнь прикованной цепями брака к ткацкому станку!

– Зато ты, – тихо ответила Тимандра, – даже если будешь прикована самыми тяжелыми цепями, все равно сбежишь, чтобы отдаться всем рабам твоего мужа подряд, даже если придется дважды заплатить своим телом привратнику за такое удовольствие, потом омыться в дворовом водоеме и уползти без сил в свою постель.

Лавиния отшатнулась так, словно Тимандра плюнула ей в лицо огнем, но тут же, взвизгнув, кинулась было на нее, да отшатнулась, натолкнувшись на яростный взгляд.

– Не тронь меня, – с ненавистью прошептала Тимандра. – И я не трону тебя!

– Ладно, – отвела глаза Лавиния, – не будем ссориться!

И быстро вышла из рабского двора.

– Чем это ты усмирила Лавинию? – восторженно воскликнула Адония.

– Неважно, – отмахнулась Тимандра. – Главное, что она усмирена!

Никарета и Аспазия переглянулись. Они не слышали ни слова из этого стремительного разговора, однако обе чувствовали: случилось что-то неладное.

И вдруг страж-привратник вбежал в рабский двор с самым запыхавшимся видом и склонился перед Никаретой:

– Госпожа моя! Там… там явился кто-то… кто хочет стать евнухом при школе!

Никарета всплеснула руками:

– Неужели богиня, покровительница наша, услышала, наконец, мои молитвы?! Аспазия, продолжай матиому, а я взгляну на этого человека. А вы слушайтесь наставницу и старайтесь хорошенько, не то первое, что сделает новый евнух, это выпорет всех подряд!

Впрочем, в ее голосе не было угрозы – в нем звучала откровенная радость.


Коринф, школа гетер

– Каков же этот евнух? – нетерпеливо спросила верховная жрица. – Могуч ли он? Солиден? Привлекателен ли? Уродлив?

– Госпожа, ты сама увидишь, – пробормотал привратник, потирая плечо и с каждым шагом заметно отставая от Никареты. Похоже было, что он не слишком хочет возвращаться к воротам. Да и в самом деле – едва отперев калитку, он отпрянул, попуская верховную жрицу вперед и явно не намереваясь ее сопровождать.

Никарета вышла на ступени храма и осмотрелась, ожидая увидеть внушительного, полного, бритоголового мужчину в белом одеянии – ведь именно так выглядели все евнухи, которые служили прежде в школе гетер. Однако никого подобного она не обнаружила. Чуть поодаль, сложив на груди руки, стоял высокий, широкоплечий человек в короткой, до колен, черной кожаной безрукавке, открывавшей мощные, мускулистые руки и ноги. У человека были коротко остриженные и довольно косматые волосы, словно бы он причесывался не гребнем, а пятерней. Лицо его с узкими черными глазами было бы красиво, если бы не слишком суровая складка небольшого, стиснутого рта. Его крепкое туловище опоясывал кожаный пояс, за который была заткнута плеть.

– Приветствую тебя, верховная жрица, – сказал человек низким голосом, в котором прочем, иногда прорывались высокие, словно бы истерические ноты.

– Ты женщина? – холодно спросила Никарета, которая навидалась на своем веку столько всякого, что могла с первого мгновения изобличить любую попытку изменить свой пол – в ту или другую сторону, без разницы. А уж трибаду она узнала бы и за деку стадий! [107] Именно трибадой была жалкая ошибка природы, которая сейчас стояла перед ней, расставив ноги, словно у нее там болталось нечто, что мешало их сдвинуть.

Да ладно! Ничего там у баб не болтается! А это – баба, которая только возомнила себя мужиком!

Привратник, робко топтавшийся позади, только ахнул, услышав слова верховной жрицы.

Никарета едва не рассмеялась: эта особа, видать, крепко напугала привратника и даже, наверное, стукнула его как следует. Он, небось, с перепугу даже не понял, что его так устрашила обыкновенная баба!

– Что из того, госпожа? – воинственно спросила незнакомка, выдававшая себя за мужчину.

– Ровно ничего, – пожала плечами Никарета. – Мне нет никакого дела до твоих затей, жаль только, что ты понапрасну отняла у меня время.

И она повернулась, чтобы уйти.

– Постой, госпожа! – вскрикнула женщина. – Разве тебе не нужен ведающий наказаниями?

– Нужен, – покосилась через плечо Никарета. – Еще как! Однако мне нужен евнух, а не ты.

– Почему не я?! – страстно воскликнула женщина. – Какая тебе разница, верховная жрица, кто будет на этой должности? Лишь бы это был не мужчина, который станет поганить аулетрид своим пеосом, верно? Евнух – не мужчина, но ведь и я – не мужчина тоже! И эта работенка – пороть непослушных – мне давно знакома! Я была надсмотрщицей самого большого диктериона в Пирее! Тамошние девки пикнуть против меня боялись! – Толстыми пальцами она стиснула рукоять плетки. – Можешь не сомневаться, верховная жрица, я наведу такой порядок в твоей школе, что все аулетриды будут беспрекословно слушаться тебя! Знаешь, какое прозвище я ношу? Фирио! Зверюга! Я сумею держать их в руках!

– Да ведь мне не это нужно, – вздохнула Никарета. – Мне необходим помощник, а не палач. И, уж конечно, не зверюга! Ты мне не подходишь, иди своей дорогой!

Верховной жрице очень хотелось еще сказать это твари, к которой она испытывала ужасную брезгливость, что все ее гнусные помыслы написаны на ее лице так же отчетливо, как на табличке, только что покрытой свежим воском. Эта трибада рвется в школу, потому что здесь она найдет два десятка молодых красавиц, и можно ставить живого петуха против дохлого, что какая-нибудь из них обязательно станет ее жертвой! Люди такие разные… Никарета, которая следила за тем, чтобы ее воспитанницы постигали тонкости самых разнообразных любовных искусств и сама была в них искушена самым изощренным образом, ненавидела трибад. Как-то раз, еще в молодые годы, когда Никарета звалась просто Кимоун, она была увлечена на сборище этих почитательниц Сафо… слыхом не слыхавших, к слову сказать, о ее поэзии, однако прочно усвоивших ее любовные пристрастия! Одного раза вполне хватило, чтобы Кимон возненавидела эти забавы. Довольное долго после этого она ненавидела вообще всех женщин…

Нет, даже помыслить невозможно, чтобы такая тварь проникла в школу гетер! Конечно, Афродита снисходительна ко всякому любодейству… конечно, этой Фирио удастся легко совратить Лавинию, которая чувственна, словно самка богомола, и неразборчива, будто течная сука, однако если пирейская Зверюга пристанет к таким, как Тимандра или Адония, она изувечит и искалечит их. Довольно уже слухов ходило по городу о тайных и явных сборищах трибад, чтобы одна из них, да еще такая неистовая, проникла в школу гетер!

Никарета вдруг вспомнила, что, кажется, и Алепо, жену Хореса Евпатрида, видели на таких сборищах, и ощутила острый укол прямо в сердце. И тотчас же – еще один… Это совесть, да, знала Никарета, это совесть жалит ее. За то, что именно она когда-то помогла сосватать пылкому и страстному Хоресу равнодушную к мужской любви Алепо. А второй раз совесть куснула ее при воспоминании о Тимандре, которая совеем недавно кричала исступленно, блаженно: «Хорес! Хорес!»

Нет, с этой девушкой надо еще раз поговорить. Гетера не должна любить!

Никарета настолько глубоко ушла в свои мысли, что даже забыла о Фирио. Вздрогнула, спохватившись, когда вдруг завопил привратник.

Оказывается, он из последних сил пытался закрыть калитку, в которую рвалась Фирио. Наконец ему удалось это сделать, не пустив Фирио во внутренний двор школы, однако… однако верховная жрица осталась на ступенях рядом со взбешенной трибадой.

Фирио повернулась к ней, злорадно сверкнув глазами, и потянула из-за пояса плетку.

Никарета отпрянула и метнулась было к воротам, но поняла, что, пока привратник снова откроет, Фирио успеет не только избить ее, но и шею ей свернуть! И она кинулась вниз по ступенькам, онемев от страха.

Фирио громко топала сзади, прыгая через ступеньку. Ее тяжелое дыхание уже обжигало спину Никареты, словно Фирио и впрямь была зверем, гнавшим беззащитную добычу.

Круговые ступени шли на поворот. Никареты чуть не упала, поскользнувшись, замахала руками силясь удержаться, – и вдруг с разбегу уткнулась в какого-то человека, да с такой силой, что оба с трудом удержались на ногах.

– Помогите! – крикнула Никарета, цепляясь за белое одеяние, в которое был тот облачен.

– Что такое?! – возмущенно крикнул кто-то рядом.

Голос показался знакомым. Да ведь этого голос Хореса Евпатрида!

Никарета открыла заплывшие слезами ужаса глаза и обнаружила, что ее поддерживает какой-то очень полный бритоголовый мужчина в белом одеянии, а Хорес быстро бежит наверх по ступеням. Вот он поравнялся с Фирио, плеть обожгла его руку, рассекла кожу до плеча, но это его не остановило – Хорес схватил конец плети, дернул к себе так, что вырвал ее у Фирио, а от этого рывка трибаду понесло вперед! Она покатилась по ступенькам, пролетела мимо Никареты и стоявшего рядом с ней человека, однако уцепилась за какую-то ступеньку, вскочила и ринулась было наверх, яростно оскалившись, но Хорес метнулся к ней, занося плеть:

– Пошла вон, тварь! Только посмей подойти – убью на месте, не будь я Хорес Евпатрид!

– Говорят тебе, пошла вон! – крикнул и тот мужчина, в грудь которого утыкалась Никарета. Голос у него оказался на удивление мягким для такого внушительного сложения. – Ты вообще не должна осквернять своим присутствием эти священные ступени!

Фирио замерла. Глаза ее блеснули таким жутким мстительным огнем, что Никарета невольно вскрикнула от ужаса. Но тотчас Фирио повернулась – и понеслась вниз, громко топая.

Вскоре шаги ее стихли.

– Хорес, Хорес! – так и бросилась верховная жрица в объятия к Евпатриду. – Ты спас мне жизнь! Еще немного – и эта мерзкая трибада свернула бы мне шею!

– Чем же ты ее настолько прогневила? – усмехнулся Хорес с таким спокойствием, словно из его рассеченного плеча не лилась кровь.

Мужчина в белой одежде выдернул из-за пояса большой платок и проворно обмотал руку Хореса. Сразу было видно, что ему не в первый раз выпало перевязывать раны.

– Это просто невозможно! – возмущенно возопила Никарета. – Она хотела наняться к школу на место евнуха, ведающего наказаниями! Не представляю, откуда она узнала, что это место свободно…

– Думаю, что уже нет, – усмехнулся Хорес, кивком благодаря человека, который его перевязал. – Я привел к тебе того, кого ты искала. Его зовут Джудас, он служил смотрителем в храме Аполлона в Элевсине, однако перебрался в Коринф, чтобы принять участие в нашем военном походе. Ты же знаешь, что решено послать войско в Тринакрию? По этому поводу вечером архонт устраивает большой пир для горожан во дворе булевтерия. [108] Насколько я знаю, ты тоже приглашена, верно?