Лора Бекитт - Тина и Тереза

Но сейчас ей хотелось дружеского участия, хотя бы совета… Она много раз изменяла самой себе, внутренне отказываясь от своих собственных убеждений и слов. Не зря говорят, что сказанное верно лишь в тот момент, когда произносится… Зачем думать о грехах — река времени все унесет, все простится за давностью срока!

И все же… что бы сказала мама, увидев ее сидящей в портовой забегаловке и запивающей горе дешевым вином!

Тереза съела конфеты, пожалев, что их было так мало, выпила последние капли вина и не спешила уходить. Впереди был целый день, который предстояло провести на ногах.

В столь ранний час посетителей не было, и никто ей не мешал. Тереза положила локти на засаленный деревянный стол, сплела пальцы и задумалась. Пять фунтов — для нее целое состояние, а для кого-то — сущий пустяк! Пять фунтов — цена ее дальнейшей жизни, ее надежд.

Кто-то положил руку на ее плечо, и Тереза резко повернулась. Светло-зеленые глаза с удивлением и не совсем уверенной, настороженной радостью смотрели на нее. Даллас! Даллас Шелдон!

Тереза вздрогнула. Оказывается, она еще не до конца лишилась способности испытывать чувство стыда. Даллас наверняка ничего не знает о ней…

А он был все такой же, с юной улыбкой и серьезным взглядом.

— Тереза?! Вот так встреча! Ты… что ты здесь делаешь?

Она пожала плечами. Даллас заметил пустой стакан, потом перевел взгляд на ее одежду — юбку с разорванным грязным подолом, простенькую кофту без рукавов, выцветшую шаль, прикрывавшую голые плечи. На девушке не было не только шляпки, но и даже чулок: изношенные, разбитые туфли были надеты на босу ногу. Сначала Даллас принял ее за пьянчужку-нищенку, спозаранку зашедшую утолить неправедную жажду, а подойдя ближе, узнал по пышным вьющимся волосам. Тереза! Что же случилось, почему она выглядит так, что впору просить подаяние?! Она, его любовь и мечта, с которой он связывал мысли о счастье! Господи, неужели и она втоптана в грязь и бесчестье?!

Он видел, что она смущена, а сам испытывал одновременно радость и боль. Боль потому, что подозревал самое худшее.

— Здравствуй, Даллас, — сказала Тереза, стараясь не смотреть ему в лицо.

Он решительно придвинул стул.

— Я присяду?

— Да, садись…

Он сел рядом, и Тереза сразу почувствовала себя лучше, словно вернулись те времена, когда она была не одинока. От него исходило ощущение уверенности в себе, твердости и силы. И в то же время он выглядел растерянным, огорченным, и Тереза, понимая, что ему непривычно и больно видеть ее такой, не знала, как начать разговор.

— Как твои дела? Где ты живешь и…

— Даллас! — У нее перехватило дыхание. — Я… Даллас, если б ты знал!

И вот она, сама не заметив как, очутилась в его объятиях, заплакала, прижавшись к его груди, и Даллас, гладя ее по голове, спрашивал:

— Что случилось? Я могу помочь? Говори же!

У Терезы не было ни сил, ни желания рассказывать все подробно, и она только простонала:

— Ох, Даллас, мне нужно к вечеру достать пять фунтов, чтобы выкупить моего ребенка!

Ребенок! Даллас точно пригвоздило к месту, и он осторожно, но решительно разжал объятия. Значит, кто-то все же занял его место, обокрав при этом ее душу, превратив ее жизнь в жизнь обычной женщины трущоб!

— У тебя ребенок?

— Да. — Она невольно покраснела под его пристальным осуждающим взглядом. — Я у него одна, он у меня один, и мы можем потерять друг друга.

— Сколько ты сказала? Пять фунтов? Но это много!

— Да, и я не знаю, где их взять.

— Кто сделал с тобою такое? — спросил он, продолжая смотреть ей в глаза.

Тереза убрала назад упавшие на лицо волосы. Она не поняла, что конкретно он имеет в виду, и ответила уже почти спокойно:

— Неважно. Я сама виновата во всем. Спасибо, Даллас, что выслушал, я пойду.

Она поднялась, но Даллас схватил ее за руку.

— Постой, никуда ты не уйдешь!

Он заставил ее сесть и стал подробно расспрашивать о сути дела. Тереза рассказала о миссис Вейн и тут же отмела его предложение запугать женщину или же выследить тех, кто заберет ребенка.

— Да, — сказал он после, — похоже, что остается только заплатить.

— Чем? — подавлено произнесла Тереза.

— Я достану тебе эти деньги! — внезапно промолвил Даллас, и это был ответ человека, который не бросает слов на ветер.

— Где?

— Пока не знаю, но я что-нибудь придумаю. Ты можешь обещать, что подождешь меня здесь?

Тереза кивнула. Когда-то она имела власть над этим человеком, а теперь подчинялась ему, как более сильному.

— Ты что-нибудь ела? — спросил он, глядя на ее осунувшееся лицо.

Ела ли она что-нибудь? Да, конфеты, а вчера — миску тюремной баланды с кусочком черствого хлеба. О Боже, не дай ему узнать о том, что она совершала кражи и месяц провела в тюрьме вместе с преступниками!

— Не хочу… У меня кусок в горло не полезет, пока…

— Помолчи, Тереза! Делай, что я говорю! Вот тебе деньги, закажи себе хороший обед. И жди меня, слышишь? Я непременно вернусь!

Даллас ушел, и она была уверена, что все устроится как нельзя лучше. Пока он рядом с нею, все будет хорошо. Но надолго ли он останется рядом?

Он вернулся, когда Тереза уже отчаялась дождаться его. Вернулся с деньгами. Никогда девушка не держала в руках столь значительной суммы, которая и для Далласа была очень немалой.

— Где ты их взял? Не иначе, как продался в рабство!

— Почти что так, — сдержанно ответил молодой человек и прибавил: — Ну, идем к твоей миссис Вейн! И если она не отдаст ребенка, я дух из нее вышибу!

…Через час они шли обратно, и обрадованная Тереза несла на руках спящего сына.

— Как его зовут? — поинтересовался Даллас.

— Барни.

— Дай ему Бог счастья! — сказал молодой человек, потом прибавил: — И тебе тоже.

Тереза остановилась. К сожалению, или к счастью, Даллас ни разу не упомянул об их прежних встречах и разлуке. Конечно, глупо получилось…

— Спасибо, Даллас! — сказала Тереза. — Я постараюсь вернуть тебе эти деньги. — Она глубоко вздохнула и вдруг решилась. — Мне нечего предложить взамен, кроме самой себя. Если ты найдешь мелочь на комнату или… может, пойдем за город?

Она отбросила мысли о том, что унижает себя в его глазах или что может снова забеременеть. Ей вдруг захотелось, чтобы он остался, не уходил, хотелось удержать его любой ценой.

Лицо Далласа потемнело.

— Замолчи! Что ты несешь!

Он повернулся и пошел прочь, оставив Терезу на краю маленькой зеленой рощицы, одну в целом свете, со спящим ребенком на руках. Что ж, он и так сделал для нее все, что мог, даже больше — совершил почти невероятное. Ему было больно, он обманулся в своих надеждах, и Тереза понимала его. А она сама? Что-то темное окутало ее разум и душу… ну и пусть! Она отдала бы себя в руки дьявола, если бы это помогло ей вернуться к себе, к своей собственной сути, обрести надежду и любовь, любовь к этой жизни.

Тина стояла возле ограды усадьбы и смотрела вдаль, на восточный горизонт, заслоненный грядою дальних, вытянувшихся полукругом гор, обнаженные песчаные вершины которых бледно золотились в лучах неожиданно выглянувшего солнца. Несколько дней подряд шли дожди, и теперь пастбища, засеянные клевером и люцерной, радовали глаз свежестью чисто промытой изумрудной зелени. Зеленое пространство простиралось далеко вокруг, перебегало по холмистым предгорьям туда, куда уже не доставал взор, и потому казалось, будто вся земля — одно огромное прохладное пастбище под задумчивыми серо-голубыми небесами.

Трава была высокой, сырой и холодной, башмаки промокали, но Тине нравился ее непередаваемо-свежий, чистый запах, безмятежное, призрачное шуршание от порывов налетавшего ветра, и она не спешила уходить: стояла, опершись рукой на мокрую, шероховатую от плохо стесанной коры перекладину изгороди, и смотрела неизвестно куда, прислушивалась неизвестно к чему — возможно, к голосу своей собственной души. Здесь было так тихо, пустынно, спокойно… Бесконечность просторов притягивала к себе, рождала внутреннюю сосредоточенность, побуждала созерцать окружающий мир, приближала душу к самопознанию и через это — к Богу. На многое смотришь иначе, отлучившись от суеты: река мыслей постепенно очищается, на поверхность выходит вечное, а в глубине, как в зеркале, можно ясно увидеть свою собственную суть.

Впрочем, не сегодня-завтра сюда пригонят овец, и тишина испарится, исчезнет: зазвучат голоса людей, лай собак, блеяние стада, звон колокольчиков.

Девушка отвела назад тонкие, точно паутинки, пряди волос у висков, приподняла юбки и, осторожно ступая между пучками травы, направилась к дому. Одноэтажный, опоясанный верандой, он был построен в стиле восемнадцатого века — толстые стены, массивные двери, маленькие подъемные окна, треугольная крыша. Кухня, по обычаю многих австралийских жилищ, стояла отдельно; перед домом был небольшой газон, позади — сад, за садом — хозяйственные постройки и жилища работников. Ограда протянулась далеко от границ усадьбы по краю пастбищ — обширных земель в нижней части склонов Восточно-Австралийских гор. Все это — и усадьба, и пастбища — принадлежало Мейбл Макгилл, пожилой вдове, у которой Тина жила уже четыре года. Горничная-компаньонка — так можно было определить ее положение в доме. Эту работу Тина нашла вскоре после развода с Робертом О'Рейли через дальнюю родственницу Дарлин, то ли неродную тетку, то ли троюродную сестру, которая и порекомендовала девушку хозяйке усадьбы. Скромная, вежливая, работящая, Тина отвечала всем требованиям миссис Макгилл, кроме разве того, что была замужем и развелась; впрочем, об этом ей никто не сообщил. До Тины в доме перебывало много девушек, но ни одна не сумела прижиться. Причиной тому служил суровый нрав хозяйки и требования, которые она предъявляла к прислуге: беспрекословное подчинение, послушание, а главное, никаких приключений с молодыми людьми, погонщиками и стригалями, коих в сезон стрижки овец здесь великое множество. По большей части это были грубоватые, неотесанные парни, и все же внимание такого количества истосковавшихся по женскому обществу мужчин невольно кружило голову молоденьким служанкам. Неизменно находился некто самый сильный, красивый, храбрый, которому они отдавали свое сердце, а иногда и не только сердце. Чаще девушка самым пристойным образом выходила замуж и уезжала вместе с избранником, но были и другие случаи. Так, незадолго до приезда Тины миссис Макгилл с позором выгнала вон шестнадцатилетнюю беременную девчонку, на которой отказался жениться соблазнивший ее стригаль, так как, по слухам, она была близка не только с ним. Ни замужества служанок, ни, тем более, их внебрачные приключения не устраивали хозяйку. Она желала видеть рядом верного, преданного ей человека, в идеале — человека без собственной личной жизни и интересов.

Внешне миссис Макгилл больше напоминала не вдову, а старую деву. Среднего роста, суховатая, прямая, с гладко причесанными седыми волосами, бледно-голубыми с легким прищуром глазами, с тонкими губами, зачастую плотно сжатыми, и вздернутым подбородком, эта женщина внушала почтительность и отчасти даже опасение. Ханженство не лишило ее ни силы воли, ни ума, и она более десятка лет почти что в одиночку с успехом управляла огромным хозяйством. Конечно, делали другие, но делали превосходно именно благодаря ее умению требовать и настаивать на своем. Приверженность миссис Макгилл к порядку во всем, вплоть до ничтожнейших мелочей, доходила до фанатизма. Она была чистоплотна и аккуратна на редкость, зимой и летом носила наглухо застегнутое темное платье из простой бумажной ткани и коричневые башмаки, спать ложилась в восемь вечера, вставала в пять утра. Каждое утро в шесть часов, независимо ни от чего, управляющий обязан был являться к ней за распоряжениями на предстоящий день. Миссис Макгилл не любила тех, кто ленится, часто болеет телесно или страдает душевными недугами, не признавала слабости и — как считала Тина — была очень одинока. Угнетало ли это ее? Кто знает! За четыре года девушка ни разу не навлекла на себя гнев хозяйки, но они ни разу и не поговорили откровенно — миссис Макгилл всегда держалась на расстоянии. Тина знала, что почтенная дама прожила в замужестве более двадцати лет, детей не имела, муж ее, выходец из Шотландии, был человеком работящим и бережливым. Он приехал в Австралию вместе с молодой женой более четверти века назад и со временем сумел стать богатым фермером. Сама Мейбл Макгилл родилась в Америке, в Сан-Франциско, где по сей день проживал ее младший брат, состоятельный судовладелец. По косвенным замечаниям Тина поняла, что брак Мейбл Макгилл люди ее круга сочли страшным мезальянсом, а последующий отъезд в Terra Australis Incognita добровольным сошествием в могилу. Почему она решилась на такое? Неужели эта женщина могла до безумия влюбиться в мужчину? Невероятно!