Лора Бекитт - Тина и Тереза

Роберт увидел воочию неоспоримое доказательство своего родства с этим молодым, человеком — сын был похож на него! Не цветом глаз, волос и кожи, чем-то другим, но похож!

Человек, оклеветавший Одри, был послан судьбой, чтобы испытать его, Роберта О'Рейли, его веру и любовь, а он не выдержал испытания.

— Прости, — сказал он, и его голос дрожал, — прости за все, что я сделал, Конрад, а еще больше — за то, что я не сделал для тебя!

— Это ты прости. Я виноват перед тобой не меньше.

— Мой мальчик!

— Отец!

Роберт был тронут до слез. Он крепко обнял сына, а потом долго смотрел на него.

— Идем наверх!

Первым, кого они встретили, был Симмонс.

— Симмонс! — Роберт остановился. — Хочу представить вам… то есть вы, конечно, знакомы, но в несколько ином качестве. Это Конрад О'Рейли — мой сын.

Симмонс от удивления не знал, что и сказать.

— Вы, верно, решили, что я сошел с ума? Нет! Мы давно потеряли друг друга, а теперь наконец нашли — надеюсь, что навсегда.

— Очень рад, сэр! — вежливо произнес Симмонс. — Уверен: сын не разочарует вас. У него, судя по всему, ваша хватка!

Роберт широко улыбнулся. В этот миг впервые за многие годы он чувствовал себя по-настоящему счастливым.

А Конрад подумал о Тине. Он думал о ней все последнее время. Почему она до сих пор не откликнулась? Прошло три месяца с тех пор, как он прислал ей пьесу. Конрад ждал ответа, но его не было. Он не мог решиться пойти к Тине сам. Первый шаг сделан — теперь ее очередь.

Наверное, он был слишком самоуверенным, считая, что Тина до сих пор любит его. На самом деле он ей, видимо, не нужен.

Подняв взгляд на сверкающие хрустальные люстры, Конрад вспомнил глаза Тины, которые, как бриллианты, поймав свет, уже не выпускали его, они искрились и сияли, влекли к себе — светлые, чистые, прекрасные. Он хотел заботиться о ней, исполнять ее желания, мечтал увидеть ее счастливой. Он бы все для этого сделал теперь, когда понял, что такое любовь, почувствовал, что значит любить и желать одну-единственную женщину на свете. Почему все приходит так поздно?

Две женщины, две хорошие, преданные, верные женщины, Тина и Джоан, любили его всей душой, и ни одну он вовремя не понял, не оценил. Почему? Он не находил ответа.

Стоял ветреный хмурый осенний день, один из тех, что вносят в душу смятение и тревогу, заставляют ее, одинокую, отчаянно рваться в туманные дали, биться в сетях печали и тоски по несбывшимся мечтам и надеждам.

Но здесь, в комнатке Айрин, было тихо, спокойно, тепло, разве что несколько темновато из-за сгустившихся за окном туч.

Айрин, теперь степенная замужняя женщина, разливала чай. Около года назад Аллен все-таки женился на ней — к неудовольствию не любившей его Терезы.

Тереза сидела на высоком табурете, поставив ноги на подножку, и грызла ломтик поджаренного хлеба.

За прошедшие пять лет внешне она нисколько не изменилась, разве что появилось больше уверенности в манерах да мятежный огонь в глазах поутих, уступив место хитроватому спокойствию.

За это время Тереза многому научилась: в первую очередь затаиваться в своих желаниях и выжидать.

Айрин между тем коснулась вопроса, который волновал ее уже не первый год.

— Так как же ты с Барни?

— С Барни? А что с Барни?

Айрин поправила шаль, прикрывавшую плечи.

— Ты знаешь, о чем я.

В темных глазах Терезы мелькнул вызов. Никто не вправе путать ее карты, даже Айрин.

— Все по-прежнему.

Айрин вздохнула.

— Не понимаю тебя, Тереза. Сколько можно морочить всем головы? Ты что, до старости будешь выдавать себя за шестнадцатилетнюю девушку, а Барни за своего брата?

— Нет! — Тереза рассмеялась. — В этом году мне должно исполниться восемнадцать. — Она с наслаждением потянулась. — Приятно быть молодой!

— И долго это будет продолжаться?

— Пока выгляжу молодо, или пока не надоест.

— Тебе никогда не надоест! — пробормотала Айрин. Потом добавила: — Но меня куда больше волнует Барни. Неужели тебе не хочется, чтобы он называл тебя мамой? Зачем эти глупые выдумки?

Тереза забралась на табурет с ногами, положила локти на стол и, подавшись вперед, влилась взглядом в лицо подруги.

— Слушай, Айрин, эти глупые выдумки спасли меня, благодаря им я сумела выкарабкаться, выжить вместе с Барни. Люди по-разному относятся к особе, родившей внебрачного ребенка, и к девушке, которая осталась сиротой с маленьким братишкой. Кто из них, зная правду, стал бы мне помогать? Разве эта старая ханжа, миссис Магнум, взяла бы меня в свою шляпную мастерскую? А соседи? Они всегда приветливо здороваются со мной и говорят: «Какая славная девушка эта Тереза. Воспитывает маленького брата — ей не откажешь в мужестве! И при этом такая честная, скромная, сама добродетель!»— Она опять засмеялась. — Иногда я даже начинаю забываться — мне кажется, что я и в самом деле чиста, как первый снег!

Айрин выдержала ее взгляд.

— Не понимаю, как ты можешь над этим смеяться! — Тереза осталась спокойной.

— Я достаточно наплакалась в минувшие годы, почему бы немножко не повеселиться теперь!

— Может быть. Но мне не нравится, как ты поступаешь с Барни. Ложь — не опора для счастья.

— Ладно, перестань! — Тереза поставила чашку на стол. — Ты еще скажи: деньги не опора. А Барни… Он любит меня, я забочусь о нем, у него все есть.

— У него нет матери, — сказала Айрин.

— Ему это безразлично. Потом, мать у него все-таки есть, просто он об этом не знает.

— Но когда-нибудь он захочет узнать! В один прекрасный день он спросит: «Кто мои родители?» И ты станешь ему лгать?!

— А! — Тереза махнула рукой. — Как-нибудь выкручусь! В конце концов, скажу ему правду.

Женщина покачала головой. Она плохо понимала подругу. Айрин всегда жила просто, смотрела на мир бесхитростным взглядом, а Тереза пыталась интриговать, хитрить, изворачиваться, по крайней мере в последние годы своей жизни.

Вот уже три года Тереза работала в шляпной мастерской миссис Магнум, пожилой, строгой дамы. Девушка начала с того, что подметала полы и выносила мусор, но год спустя уже трудилась над заказами, а с недавнего времени пыталась создавать свои собственные модели.

— Тереза, — произнесла Айрин, подливая ей чаю, — не знаю, как и начать… Я должна сказать тебе кое-что.

Тереза насторожилась. По тону женщины было понятно, что новости дурные.

— Что? Айрин молчала.

— Не тяни же!

— Это касается твоего знакомого, Далласа Шелдона.

Даллас! Сердце Терезы учащенно забилось. Она кое-что слышала о нем с тех пор, как они виделись в последний раз. Год назад, когда на судне под названием «Миранда» случился пожар, Даллас считался пропавшим без вести. Он не погиб в огне, как многие пассажиры и члены команды, — товарищи видели его на берегу, — но потом бесследно исчез. Тереза узнала об этом от Айрин, а той, в свою очередь, сказал Аллен. Кстати, именно после злополучного пожара Аллен все-таки сделал предложение своей давней подруге. Увидев конец света в миниатюре, он наконец понял, что она значит для него.

— Даллас?! Его нашли?!

Многое из того, что было в прошлом, Тереза мысленно давно уже расставила по своим местам. Она по-разному вспоминала Далласа и Нейла. С Нейлом ее соединяла страсть, слепое влечение; это была попытка пробиться сквозь толщу обыденности. Она потянулась за звездой, на деле оказавшейся обычным бульварным фонарем. А Даллас… Воспоминания о нем были связаны с юностью, с запахом первых весенних цветов, моря и чистой травы. При мыслях о Нейле ей представлялась темная ночь или туманное серое утро, а когда она думала о Далласе, то видела перед собой светлый день яркого лета.

— Оказывается, Даллас давно дома, — медленно проговорила Айрин, — и он тяжело болен.

Тереза снова впилась в нее взглядом.

— Что с ним?!

— Не знаю, — уклончиво произнесла женщина, — но, думаю, ты должна его навестить.

— Навестить? — Тереза смутилась. — То есть да, конечно, но его мать и брат…

— Брата нет, он погиб в драке, а на мать Далласа тебе пора перестать сердиться.

— Я не сержусь, но как она воспримет мое появление?

— Брось, Тереза! — Айрин выглядела расстроенной. — Это все отговорки!

— Да нет, я обязательно к нему зайду. Я очень рада, что Даллас жив.

Айрин тайком вздохнула. Она явно знала что-то, о чем не хотела сообщать.

Вскоре Тереза стала собираться домой.

— Барни дома один, — пояснила она. — Спасибо, Айрин. Приходи в гости, тем более ты теперь не работаешь.

Женщина проводила подругу до дверей.

— Не забудь насчет Далласа, — сказала она, — ты обещала.

Тереза спешила домой. Тучи постепенно рассеялись, остались лишь какие-то перья, лоскутья, клочья, похожие на обрывки вееров, сине-серые на блеклом желтоватом небе.

Она жила в старом, но еще крепком доме, в уютной квартирке с окном, выходящим на набережную. Квартирка была обставлена очень скромно, ни одного лишнего предмета, все только самое необходимое, но она нравилась Терезе, была теплой и располагалась в хорошем районе. Бог весть чего ей стоило купить мебель и аккуратно вносить ежемесячную плату, но она ухитрялась это делать и втайне гордилась собой.

Тереза открыла дверь ключом. Она тихонько прошла в комнату, служившую гостиной, удивляясь, что Барни не бежит ей навстречу, как это бывало всегда. Она заметила, что обед, который она ему оставила, стоит нетронутый, а сам мальчик сидит в уголке на полу и что-то увлеченно мастерит.

Барни был спокойным, ласковым, послушным ребенком. Лицом мальчик походил на мать, но глаза у него были серо-голубые, как у Нейла, и волосы не вились так сильно, как у Терезы, а лежали крупными, красивыми волнами. Тереза почти каждый день оставляла его одного, и он никогда не плакал. Любил сидеть в своем уголке, что-нибудь вырезать и клеить: какие-то коробочки, кораблики и еще Бог знает что. Тереза была единственным близким ему человеком, и мальчик, несмотря на то, что не считал ее матерью, любил всей душой. На его любви лежала печать затаенности, она, эта любовь, проявлялась во взглядах, улыбке, а не в жестах и словах. Когда Тереза по вечерам, случалось, колдовала над своими шляпками, Барни тихонько пристраивался рядом, завороженно следил за ее движениями и был в восторге, если она давала ему перышко или лоскуток. Они прожили вместе пять лет, но Тереза так и не научилась обращаться с сыном. Она покрикивала на него, когда он бывал недостаточно понятлив или расторопен. Он все делал медленно, а Тереза вечно куда-то спешила, и эта странная внесуетность Барни порой выводила ее из себя. Когда она повышала голос, мальчик съеживался и улыбался беспомощной застенчивой улыбкой, точно ему было стыдно за мать неизвестно перед кем, что еще больше бесило Терезу.

Ребенок боялся ее гипнотического взгляда, но если Терезе случалось поиграть с ним, весь расцветал от радости, хотя у Терезы никогда не хватало терпения завершить дело: она сама придумывала все правила, не оставляя места фантазии Барни, и так же резко, как и начинала, обрывала игру. Ей не приходило в голову, что Барни, несмотря на малый возраст, — личность, она смотрела на него как на существо, о котором волею судьбы приходится заботиться, и забывала, что он нуждается в чем-то еще, кроме одежды, еды и питья. Если его поведение не укладывалось в определенные ею рамки, она раздражалась, не пытаясь понять, в чем причина. Тереза подавляла мальчика своей внутренней силой, поэтому Барни невольно стремился держаться как можно тише, занимать меньше места… Терезу в ее жизни так много унижали и притесняли, что теперь она как будто радовалась тому, что рядом есть еще более зависимое и безответное создание, которое слушается, а временами даже боится ее, пусть даже это создание — беззащитный, слабый ребенок. Бывало, она обижала его, но гордилась тем, что никому другому не позволила бы тронуть Барни и пальцем.

Ее отношения с окружающими людьми и всем миром всегда были достаточно сложны, а теперь, когда она повзрослела, — особенно. Хотя во многом она до сих пор оставалась ребенком…

Тереза часто думала, как было бы хорошо, если бы все живущие вокруг люди стояли в ее шкафу в виде деревянных кукол, и она вынимала и оживляла бы их тогда, когда нужно, и именно тех, кто был ей нужен в данный момент. А еще лучше: пусть бы все были ей что-то должны и чем-то обязаны, а она — никому и ничем.

Приятно жить в удобном мире, среди удобных людей!

— Ты почему не ел, Барни? — спросила она. Ребенок вздрогнул от звука ее голоса и повернул к Терезе счастливое лицо. Тереза увидела у него в руках проволоку; из нее мальчик смастерил нечто вроде корпуса лодочки, к которому пытался приладить белый парус. Тереза вспомнила, как неделю назад Барни увидел в витрине магазина игрушечную яхту из полированного дерева с парусами из белого шелка и попросил мать купить ему это сокровище. Хотя Барни крайне редко просил ее о чем-то, Тереза отказала — игрушка стоила дорого, а она экономила каждое пенни, покупала только самое необходимое. У нее имелись свои планы — детские желания Барни не вписывались в них.