Ава Рид - Тишина моих слов

О, мы глядели в оба и доверяли сгорающим звездам тысячи и тысячи желаний. Разве ненормально, что я ждала, когда какая-нибудь из них упадет?

Мяуканье вырывает меня из размышлений, и я впадаю в панику. Мо здесь. Леви видел его, и с этой минуты только вопрос времени, когда об этом узнают Пиа с Яной, когда отнимут его у меня. Я судорожно вскакиваю, спотыкаюсь, с трудом удерживая рюкзак и убирая с лица волосы. Леви поднялся вместе со мной, его руки протянуты ко мне, может, чтобы удержать меня, если буду падать. О, для этого слишком поздно. Я падаю с давних пор, все падаю и падаю – и не знаю, долечу ли когда-нибудь донизу. Я убегаю, чуть не сбив Леви с ног. Мо следует за мной.

Звездопада я не видела. И не смогла пожелать вернуть тебя. Зато я видела мальчишку с зелеными глазами. Он бы тебе понравился. Когда вижу что-то зеленое – траву, мятное мороженое, а теперь вот глаза Леви, – всегда думаю о тебе. Так нечестно, что тебя нет, и все-таки ты повсюду.

Они знают о Мо, Иззи. Я не позволю, чтобы у меня еще раз забрали то, что я люблю.

Она убегает. Я знаю, каково это. Когда мчишься и мчишься, не понимая куда и как долго. Я знаю, что это делает с человеком.

Она давно уже скрылась из виду, а я все еще смотрю ей вслед. В голову приходят слова Бена в ответ на мой вопрос, почему в жизни вообще существует зло. Он сказал: «Потому что зло делает добро еще лучше». Это ничего по-настоящему не объяснило и до сих пор не утешает. Никого, кому пришлось столкнуться со злом – причем задолго до того, как оно сделает еще лучше какое-нибудь добро. До этого еще дожить нужно.

Я сажусь с гитарой на дерево и начинаю играть. Музыка как пластырь, как таблетка от боли. Действует недолго, но помогает. Она как старый друг.

– Дай мне эту чертову упаковку!

– Не говори со мной, пожалуйста, таким тоном! – кричит мама на Тома, в то время как я, заткнув уши, сижу под маленьким кухонным столом.

– А как же мне с тобой говорить? Как мне тебя называть? Тебя и всех этих долбаных мужиков, что шляются здесь туда-сюда как им вздумается. Скажи мне! И как мне это все выносить без этой штуки?

Голос Тома срывается, а мама плачет.

– Я просто пытаюсь быть счастливой! Я не хочу быть одна… я не смогу одна! – рыдает она.

– Ты не будешь счастлива ни с кем из них, и мы, черт побери, тоже не будем.

Я напеваю мелодию, слышу в голове музыку, а уши болят, так крепко я их зажимаю.

Дело не в тебе. С тобой все в порядке, Леви. Дело не в тебе, с тобой все в порядке. Как мантру, я повторяю слова Бена, которые за последние шесть лет он говорил мне чаще, чем «привет» или «пока». Пальцы лежат на струнах гитары, голова опущена. За последние дни я выучил, что «вытеснить из памяти» не то же самое, что «забыть».

Понятия не имею, сколько времени я играл, понятия не имею, как давно перестал, но, взглянув вверх, вижу, что солнце уже стоит прямо над головой и на него начинают наползать темные тучи. До меня доносится первый раскат грома, а вскоре и следующий. Пока они звучат словно за много километров отсюда, но, судя по тому как усиливается ветер и стягиваются тучи, очень скоро они будут здесь – гром и гроза. При духоте последних дней меня это не удивляет. Я люблю грозы, но ни за что не стал бы рисковать своей гитарой. Поэтому я, секунду помедлив, хватаю ее и отталкиваюсь от дерева. Вспыхивает молния, гремит гром, от которого мурашки по коже, и тучи окончательно закрывают солнце. Вмиг становится темно. На нос мне приземляется первая капля дождя и, пока я думаю, что все еще не так плохо, на лицо шлепаются пять следующих. Проклятье! Несусь быстрее, чувствуя, как наэлектризован воздух и как тяжело дышать. На бегу стянув через голову футболку, обертываю вокруг гитары и наклоняюсь, прикрывая ее всем телом, тут небо на секунду освещает молния, и начинается безумие. На последних метрах я уже мокрый до нитки. Как сумасшедший, броском вратаря влетаю в палатку.

Тяжело дыша, снимаю мокрую футболку с гитары, которая, по счастью, почти не пострадала. Сам же я пострадал значительно больше. Выглянув из палатки, вижу, что другие оказались проворнее меня и теперь наблюдают за грозой сухими. Почва превращается в пруд, потому что земля за дни жары совершенно высохла.

Пиа, идя под зонтиком от душевых, кивает мне. И не может сдержать улыбки, вероятно, потому, что видок у меня, мокрого, довольно дурацкий. Она проконтролировала, не остался ли кто-нибудь в душевых, а Яна проверила палатки. Но почему Яна бежит к Пиа в таком волнении? Что-то не так. Она мчится под зонтик Пиа и, отчаянно размахивая руками, показывает на палатку, откуда только что вышла и откуда сейчас высовывает голову девчонка. В такую жару на ней по-прежнему шерстяной свитер с высоким воротом, но ее имя никак не приходит мне в голову.

Пиа качает головой, Яна бледнеет. Девчонка начинает кричать!

– Она пропала! Она пропала!

Я выхожу под дождь, джинсы липнут к телу, как вторая кожа, и тяжелеют, потому что промокли насквозь, как и кеды, которые уже начали поскрипывать. Другую футболку я даже не надеваю, она через пару секунд тоже намокнет. Бегу к Пии, которая, вздыхая, трет лицо, и смотрю вслед Яне, идущей к девчонке, чтобы ее успокоить. Дождь все льет и льет, все выглядывают из своих палаток, задаваясь вопросом, что случилось. Я догадываюсь, но хочу услышать это от Пии.

– Что случилось?

– Мы не можем найти Ханну, ту девочку, которая не разговаривает.

Знаю, кто это, только и думаю я, но молчу.

– В душевых ее нет, у столов со скамейками тоже, она не сообщала, что уходит, и в палатке ее нет. Сара говорит, что все ее вещи на месте.

Я тихо чертыхаюсь. Пиа, прищурившись, внимательно разглядывает меня.

– Давай выкладывай, Леви. Что тебе известно?

– С чего это мне должно быть что-то известно?

– Не притворяйся, я слишком давно тебя знаю. Где она?

– Не знаю, ясно? Понятия не… – тут я запинаюсь.

Что же мне сказать? Смотрю в сторону палатки, вижу девчонку, которая, плача, раскачивается взад-вперед в объятиях Яны, и вижу, как сильно поливает, слышу громкие раскаты грома.

– У нее кошка.

– Это я знаю! Скажи мне лучше, где она!

Я в ужасе смотрю на Пиу.

– Я же сказал, что у Ханны кошка. Она взяла кошку с собой в лагерь. Сюда!

– А я сказала, что давно об этом знаю. Кстати, это кот, и его зовут Мо.

– Ты, что, черт побери, ниндзя?

– Бен первым обратил на это мое внимание и сказал, что я должна быть начеку. Рюкзак у Ханны шевелился. Несколько часов спустя позвонили ее родители и сообщили, что кот пропал. Кроме того, я видела его в палатке, в спальнике Ханны ночью, когда Саре было плохо. Хоть она и пыталась его прятать. – Она улыбается мимолетной улыбкой. – Родители сказали, что это был кот ее сестры, и Бен посчитал, что нам ничего не следует предпринимать. Мо принят в лагерь. И раз ты теперь тоже все знаешь – где они оба?

Пиа начинает сердиться, и я ее понимаю, но все еще перевариваю информацию.

– Я же уже сказал, что понятия не имею. Она спала ночью у озера. У моего дерева, – тихо прибавляю, избегая смотреть Пии в глаза. – Я нашел ее сегодня утром, и чертова кошка… то есть кот…

– Мо, – перебивает меня Пиа.

– Хорошо – Мо! Мо прыгнул на меня и поцарапал. После этого она убежала, и я подумал, что она вернулась в лагерь. Я играл.

Упрямо вздергиваю подбородок. Пиа, поняв мой жест, вздыхает.

– Только вот как нам теперь ее найти? Куда она могла отправиться?

– Раз она не знает местности, то может оказаться где угодно. В грозу это небезопасно. Может, она побежала к трассе? А если нам не повезло – то глубже в лес.

– Где начнем искать?

– Она проходила через лагерь? Кто-нибудь еще ее видел? – лихорадочно соображая, спрашиваю я.

– Насколько мне известно, нет. Ее вещи в палатке.

– Если она не проходила через лагерь, то маловероятно, что она отправилась в сторону парковки. Другая дорога от озера идет в лес. Пошли Яну к парковке, а я – в другую сторону.

Покинув спасительное место под зонтиком, несусь прочь. Вокруг озера есть несколько дорожек и тропинок. Даже если она шла медленно… Проклятье, у нее огромное преимущество во времени.

Через несколько часов дождь припустил еще сильнее. Разгулялся ветер, тучи почти черные, и я молю, чтобы в меня не ударила молния. Деревья слегка клонятся, листья и ветки шелестят на ветру и в некоторых местах почти не спасают от дождя. Мне давно следовало мчаться обратно. Пиа, возможно, уже сформировала поисковый отряд – по крайней мере, я надеюсь на это.

Потому что не думаю, что смогу отыскать Ханну. Понятия не имею, который час, мой мобильник в кармане брюк испустил дух под потоками воды.

– Ханна! Где ты? Ханна! – то чаще, то реже ору я, с тех пор как ношусь по лесу, а после этого изрядно чертыхаюсь, потому что ответить она не может, даже если и слышит меня. И тем не менее не перестаю выкрикивать ее имя.

В общем, я один неизвестно где, в жуткую грозу ищу девчонку, которая не может позвать на помощь. Фантастика! Просто фантастика!

И самое прекрасное в том, что, судя по тому, как меняется свет, постепенно вечереет. Светлее не становится – и суше явно тоже. Становится только холоднее. Гроза значительно остудила воздух. Может, мне, конечно, только кажется, потому что много часов подряд я мокрый насквозь, и мою голую спину сечет ветер.

Кеды висят на ногах сырыми мешками, и это ужасно противно. В ярости и отчаянии я бегаю по кругу и продолжаю выкрикивать имя Ханны, вытирая с лица воду, что течет по бейсболке и сквозь нее. Иду все дальше и дальше, беспрестанно кричу ее имя, а потом жду, не услышу ли что-то еще, кроме свиста бури.

Развилка. Я понимаю, где оказался, и смеюсь от облегчения. Впереди менее чем в ста метрах отсюда стоит маленькая деревянная хижина, принадлежащая леснику. Он там почти не бывает, по крайней мере в период работы лагеря, и, если свернуть влево, я выйду прямо на нее. Меня охватила безрассудная надежда. Ханна про хижину не знает, значит, есть две возможности: или она еще тут, в лесу, или случайно набрела на нее и теперь в безопасности.

Ноги несут меня в сторону хижины. Света в окнах не заметно, но это ни о чем не говорит. Дверь чаще всего не заперта, там нет ничего, что можно украсть. Сделав глубокий вдох, я открываю дверь и – ничего не вижу. Здесь темно, тихо и душно. Нет, Ханны здесь нет. Громко проклиная все на свете, захлопываю дверь и ударяю по ней кулаком.

Я виноват. Она наверняка подумала, что я заложу ее… Ругаясь про себя на чем свет стоит, снова и снова прокручиваю в голове эту сцену. Я не заметил, как сильно напугал ее. Что вообще напугал. Нужно было обернуться, пойти за ней следом. Да, черт побери, я должен был понять, что что-то не так. Я украл ее тайну, и откуда ей было знать, что я никогда и не думал предать ее? Должно быть, этот кот много значит для нее. Так много, что она ни за что на свете не хочет потерять его.

А я? Упрекаю себя. Но не только. Я хочу знать, почему она все это делает. Хочу знать, почему ее прическа так не подходит ей, почему она не разговаривает и почему лежала у дерева. Не понимаю зачем, но мне просто необходимо это знать.

Топаю назад, за развилкой останавливаюсь, спрашивая себя, что делать. Если пойду дальше, Пиа в конце концов будет вынуждена искать еще и меня.

Резко обернувшись, прислушиваюсь. Могу поклясться, что…

Мяуканье. Никогда больше не буду проклинать этого кошкозавра! Я иду на мявки, и чем громче они слышатся, тем больше ускоряюсь. Кошачьи вопли смешиваются с гулом ненастья. Чуть позже я нахожу ее. Она спряталась под каким-то деревом, свернувшись клубочком и промокнув до нитки. Мо, сам весь промокший, наполовину лежит на ней и орет. Когда я подхожу к Ханне, он затихает, а у меня нет времени спрашивать у него, можно ли прикоснуться к его хозяйке. Я обхватываю ее, кожа у нее влажная и холодная. Она в полуобморочном состоянии. Приподнимаю ее, она открывает глаза, и я вижу, что она лежала на своем рюкзаке, который действительно лишь наполовину промок сверху. Она смотрит на меня своими синими глазами так пристально и печально, что я отвожу взгляд. Нужно сконцентрироваться. Кот снует между нами взад и вперед.