Ава Рид - Тишина моих слов

До того как въехать в новый дом, мы жили в гостинице, и родители упаковали в коробки все, что смогли спасти. Мои вещи тоже. То, что от них осталось. В гостинице я впервые заглянула туда и, найдя футболку Иззи, несколько часов проплакала. Свечу и блокнот я купила новые и приложила к другим вещам.

Дышать, Ханна, дышать.

Я пытаюсь! При этой мысли не могу сдержать мимолетной улыбки. Да, я пытаюсь. С тех пор как Иззи больше нет, я только пыталась, и чаще всего этого было недостаточно. Думаю, я никогда этого не хотела.

Мы по-прежнему скользим по автобану, вблизи открывается вид на Франкфурт, и я непроизвольно поднимаю голову. Родной дом. Этот вид всегда говорил мне о том, что мы скоро будем дома.

Я начинаю покрываться потом, сводит живот. Если сейчас такая реакция, что же будет, когда мы приедем?

Как же выглядит наш дом? Стоит ли он еще? Мама с папой держали меня вдали от него, и я была настолько заперта в своем мирке, что совсем не замечала этого. Не потому, что мне было все равно, просто и так навалилось слишком много всего. Потому что я не хотела своими глазами увидеть, что натворила.

Леви перестраивается на другую полосу, я вижу указатели. Мы съезжаем с автобана и наконец оказываемся на региональной трассе, скоро нам сворачивать налево. Еще четыре улицы. Два поворота.

Мы на месте.

Машина останавливается, Леви выключает двигатель, а мне не пошевелиться. Я уже несколько минут как перестала смотреть в окно и вместо этого уперлась взглядом в свои ноги. Мне холодно. Больше всего на свете мне хочется остаться в машине и наорать на Леви, чтобы ехал дальше. Что я не хочу быть здесь. И это правда, я не хочу. Но должна. Я должна все увидеть. Это мой долг перед Иззи.

– Ханна? – Я слышу голос Леви, он повернулся ко мне. Подняв глаза, я смотрю на него, и понимаю по выражению его лица, как он переживает. Он пристально смотрит на меня с плотно сжатыми губами.

А затем выходит из машины.

Открыв дверцу, Леви протягивает мне руку. Он заслоняет собой наш дом.

– Давай! Пойдем внутрь.

Я медлю.

– Ханна, мы не для того так долго ехали, чтобы теперь все бросить!

И пока не передумала, я даю ему руку. Он прав. Мы здесь не просто так.

Я выхожу на ватных ногах и, делая глубокий вдох, закрываю глаза. Леви, захлопнув дверцу, запирает машину Бена.

Когда я открываю глаза, Леви все еще стоит передо мной. Подняв голову, смотрю на него и чувствую, что он крепче сжимает мою руку.

– Мы сделаем это вместе.

Он разворачивается, отходит в сторону, и я вижу свой дом. Нет, я вижу дом, чужой дом, проход к которому со всех сторон перекрыт, и перед ним только груды камней. Я вижу дом, на котором с правой стороны еще немного проглядывает белая краска, а с левой стороны он полностью сгорел. Кругом копоть и чернота, половины крыши нет, боковой фасад отсутствует. Там висит брезент. Дом похож на какие-то развалины.

У меня начинает кружиться голова, и я вцепляюсь в руку Леви, чтобы не упасть. В животе все напрягается.

Мы идем к входу, Леви поддерживает меня. Здесь Иззи училась кататься на велосипеде, а я разбила себе коленку.

Рядом с входной дверью виднеется грязная табличка «Добро пожаловать к Элерсам!». Дверь не заперта, возможно, в дом кто-то пытался вломиться. Кто ж знает. Я толкаю ее, она заедает. Повсюду мусор и грязь. Дом пуст, и все же на каждом шагу меня встречают воспоминания.

Пахнет копотью и пылью, каким-то другим миром. Через маленькую прихожую мы входим в пустую гостиную, где потолок сохранился лишь наполовину. Нам нужно наверх.

Я отпускаю руку Леви, иду к лестнице, переставляю одну ногу за другой, пока не дотягиваюсь до перил. Ступеньки поскрипывают, я боюсь, что они не выдержат меня, и все же следую по ним наверх. Налево, мне нужно налево. Я чуть не задыхаюсь. Там больше ничего нет. Не осталось ничего, кроме пепла и грязи. Комнаты нет, а она занимала половину этажа.

– Мы сейчас уходим. Ведите себя хорошо и не делайте глупостей, слышите? – Папа целует в лоб сперва Иззи, а затем меня. Мы уже лежим в постели, мы собирались устроить видеовечер.

– Что такого безумного мы можем натворить в пижамах? – пытается острить Иззи, почесывая за ухом согласно мяукающего Мо.

– Фильм заканчивается в десять, и мы – сразу домой.

– Нам уже не восемь лет, мамочка, – раздраженно говорю я.

– Мы знаем, – подмигивает мне папа, перед тем как выйти из комнаты и закрыть дверь.

– Ну и что мы будем смотреть? Ханна, что ты делаешь?

Соскочив с кровати, я в эту минуту зажигаю свечу на столике между телевизором и кроватью Иззи, потому что у нее фантастический аромат, и я ее очень люблю.

– Мама же сказала, чтобы ты не трогала ее, когда их нет дома.

Я лишь раздраженно закатываю глаза и, задернув занавески за телевизором, сдвигаю свечу немного назад. Затем зажигаю еще несколько чайных свечек, чтобы выключить свет.

– Да что может случиться, Иззи? – весело говорю я, снова заползая в постель.

Мы посмотрели фильм и заснули. Я заснула. Спросила у Иззи, что может случиться. Идиотка. Это все моя вина, а она меня предостерегала.

Воспоминание заставляет меня вздрогнуть, все вытесненное выходит на поверхность, и уму непостижимо, что я была так глупа. Иззи, что же я наделала?

Не удержавшись, я падаю.

И кричу. Крик этот громче и больнее, чем что бы то ни было прежде. Он пробирает меня до костей, сотрясает меня, заставляет дрожать и трепетать. Он раскачивает стены во мне, и слезы, что текут по щекам обильнее и быстрее, чем когда-либо, превращаются в поток. Тот, который увлекает за собой все камни и сносит стены до самого основания, разрушает их. Они освобождают меня – слезы и крик. Они вскрывают рану и пустоту, глубже которых не бывает.

А когда крик стихает, я ощущаю порезы на коленях от удара об пол и обнимающие меня руки Леви, чувствую себя бесконечно опустошенной и без сил. Я сникаю.

– Прости, – хрипло шепчет Леви. – Прости.

Прости, Иззи!

Прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости!

Я держу Ханну, а сам в жутком напряжении. Она кричала, она рухнула без сил… я слышал ее голос. Это были слова. Только шепотом, но, клянусь, она шептала.

Я просто крепко держу ее, сидя с ней на полу на коленях, в грязи, посреди всего того, что когда-то было ее домом, и мне стоит больших усилий взять себя в руки и не поддаваться эмоциям. Она так плачет, так дрожит, для нее все это чересчур.

– Ш-ш-ш, – как-то выдавливаю я из себя, продолжая крепко держать Ханну.

Мы останемся сидеть где сидим, и я буду изворачиваться, говоря что-то вроде: все хорошо, все в порядке, нам нужно встать. Хорошего сейчас довольно мало, и все мы знаем, что слова «все в порядке» – это не что иное, как большая ложь. Заполнитель пустот для чувств, которых нам все равно не описать, и мы даже не пытаемся. Я встану, лишь когда этого захочет Ханна. Когда она будет готова. Черт, если она всю ночь будет тут сидеть и плакать, то и я буду всю ночь сидеть с ней и держать ее.

Наконец на улице темнеет. Наконец слезы у Ханны иссякают и она больше не дрожит. Она тяжело обмякла в моих руках. Я осторожно отвожу с ее лица волосы. Она заснула. Неудивительно после всего, что на нее сейчас обрушилось.

Не выпуская Ханну из рук, я встаю и тихо чертыхаюсь, потому что левая нога затекла. Приходится немного переждать, прежде чем получится поднять Ханну и снести вниз. Руки ее болтаются, голова откинута назад. К сожалению, большего комфорта мне сейчас ей не предоставить.

Мне как-то удается открыть дверцу и опустить Ханну на сиденье. Бережно пристегнув ремень безопасности, я укладываю ей голову поудобнее. Захлопываю дверцу, сажусь на водительское сиденье и, бросив на нее последний взгляд, включаю двигатель.

Только на автобане я нахожу в себе силы выдохнуть. Потерев лоб, снова надеваю бейсболку как следует и думаю о том, что сейчас произошло. Не может быть, чтобы мне померещилось.

Я слышал ее голос. Не только крик. Она говорила.

Когда мы добираемся до «Святой Анны», уже темно. Припарковав машину, я выхожу и заношу Ханну в здание школы. Бен ждет нас. Он прислонился к стене и выглядит усталым. Кто знает, как долго он тут стоит. Лишь на секунду он меняется в лице, когда видит на моих руках Ханну без сознания.

– С ней все хорошо?

Я киваю:

– Только всего было…

– …слишком много, – заканчивает мою фразу Бен, становясь передо мной. Он выжидает.

– Меня скоро здесь не будет, Бен, – первым делом говорю я, и это глупо.

– И как это связано с Ханной?

– Сам прекрасно знаешь!

– Нет, не знаю. И ты тоже. Не создавай себе проблем там, где их нет, Леви. Ты уйдешь отсюда, но не из этого мира. Груз, который мы влачим, никогда не исчезает полностью, разве что становится легче. У тебя это так, и, если нам повезет, когда-нибудь так же будет и у Ханны. Шаг за шагом и день за днем.

– Что ты хочешь сказать, Бен? Колись уже!

– Я хочу сказать, что, если эта девочка что-то для тебя значит, а я полагаю, что это так, то ты уж теперь, будь добр, не сдавайся.

– Тоже мне умник, – шепчу я, а в горле ком застрял.

– Знаю, – улыбается Бен. – Давай отнесем Ханну в ее комнату и ты отдашь мне ключи от машины. Надеюсь, машина еще жива?

Бен доверяет мне, но в ответ на этот вопрос я не могу сдержать усмешки.

А затем рассказываю ему все по порядку.

– Думаю, остаться с ней мне нельзя.

– Ты умный парень. Это мне всегда в тебе нравилось.

К счастью, Бен знает номер комнаты Ханны, мы останавливаемся у ее двери, Бен стучит, и я слышу, как Лина ругается, кому от них, черт побери, в это время что-то понадобилось. Сара открывает дверь, и глаза у нее расширяются, когда она видит сначала Бена, а затем Ханну и меня.

– С ней все хорошо? Что случилось?

Она уже в пижаме в пеструю крапинку.

– У Ханны был тяжелый день, но с ней все хорошо. Завтра ей, вероятно, понадобятся ваша помощь и ваше общество, – опять слишком загадочно говорит Бен, пока я протискиваюсь в дверь.

– Где комната Ханны?

– Что, к чертям… – увидев Ханну, Лина осекается и показывает на комнату слева. Они с Сарой идут следом за мной, освобождают кровать, сгружая коробки на пол, чтобы я мог положить Ханну. Меня пугает Мо, примчавшийся в комнату и запрыгнувший на кровать. Он обнюхивает Ханну и, лизнув ее в нос, сворачивается клубком рядом с ней.

Тихо выйдя из комнаты, мы закрываем дверь.

– Может мне кто-нибудь сказать, что здесь происходит? – Лина упрямо вздергивает подбородок, а мы с Сарой переглядываемся.

– Леви, надеюсь, я могу на тебя положиться, – только и говорит Бен, перед тем как пожелать нам доброй ночи и уйти. Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– Наверное, Ханна сама должна тебе все объяснить.

– Вряд ли у нее это получится.

– Лина, я думаю, Леви…

Но Сару тут же прерывают.

– Я тоже думаю, что Леви мог бы сейчас что-нибудь сказать.

– Ханне очень плохо, потому что умерла ее сестра-близнец, так устроит? – в ярости шиплю я.

– Был пожар? – в меру своих возможностей осторожно спрашивает Лина.

– Откуда ты знаешь?

– Видела у нее рубцы. Я же не дура.

Я только киваю.

– Это она сама должна вам рассказать. Я не могу. Спокойной ночи.

Глаза открываются с трудом, они словно опухли. В горле пересохло, и болит рука. Я, прищурившись, кошусь вниз. На руке разлегся Мо, очевидно, поэтому она и болит. Осторожно вытягиваю из-под него руку, что ничуть его не тревожит, и усаживаюсь в постели. Как я здесь очутилась? Последнее, что помню, это как Леви подхватывает и держит меня.