Фред Стюарт - Титан

— И не говорите, — улыбнулась она. — Но мне жутко понравилось.

Его глаза стали шире.

— Вы мне нравитесь, мадемуазель, — сказал он негромко. — При вас ум, при вас мужество. И все это в такой восхитительной оболочке. Весьма рад, что вы у меня в Чанкайе.

В кабинет вернулась Фикри. В руках у нее был эмалированный поднос, на котором стояли две изящные кофейные чашки, красиво расписанный кофейник, пиала с розовым медом и тарелка со сдобными булочками. Она молча поставила поднос на стол, быстро взглянула на Диану и затем вышла из кабинета.

Фикри прекрасно знала, к чему все идет.

— Значит, вы не были еще замужем, мадемуазель, — сказал Кемаль тем вечером, когда они ужинали вдвоем у него в кабинете. Комната была освещена масляными светильниками, и приятный ветерок залетал в раскрытые окна. За столом им прислуживала Фикри. Кемаль уже выпил очень приличную дозу жгучей ракии, но пока что ее воздействие никак не проявилось. — Вы когда-нибудь любили?

— Однажды, — ответила Диана, разрезая ножом превосходную баранину. — Я любила человека, которого теперь ненавижу.

— Вы восхищаете меня. Я тоже умею ненавидеть. Ненависть, как и любовь, может быть прекрасной. Но почему вы его ненавидите?

— Он соблазнил меня, сделал предложение, а в итоге женился на другой.

— Это серьезная причина для ненависти.

— К тому же из-за него умер мой отец.

— Эта причина еще серьезнее. Он убил его?

— Можно сказать и так. Он спровоцировал у отца вспышку гнева, которая стала причиной смертельного приступа. Я поклялась отомстить и когда-нибудь отомщу.

— Но к чему ждать? За все то, что этот человек сделал с вами, он заслужил смерть. Каждый лишний день его жизни — это надругательство над памятью вашего отца.

Она внимательно посмотрела на него. Кемаль чистил персик.

— М-м… но я не имела в виду, что собираюсь убить его.

— Всякое другое наказание было бы неадекватным. Смерть за смерть. Я убил многих людей. Порой сделать это нелегко, но необходимо. Когда вы узнаете войну так хорошо, как узнал ее я, мадемуазель, вы поймете, насколько дешево стоит человеческая жизнь.

— Да, но… помимо всего прочего в Америке нельзя просто прийти к обидчику и заколоть его кинжалом. У нас есть электрический стул, садиться на который у меня нет никакого желания.

— Дорогая мадемуазель, вы рассуждаете по-дилетантски, — сказал он терпеливо, словно объясняя ребенку какие-то прописные истины. — Для такой работы вы нанимаете профессионального убийцу. В Константинополе, в этом продажном городе, проживают десятки наемников, адреса которых я мог бы вам дать. Если вы оплатите стоимость их проезда до Америки и назначите приличное вознаграждение, они с радостью убьют этого человека. Кстати, как его имя?

— Флеминг, — задумчиво ответила Диана. — Ник Флеминг. Теперь он живет в Голливуде. Купил киностудию.

— Голливуд! — воскликнул Кемаль-паша и расхохотался. — Да ради одной только возможности побывать в Голливуде эти ребята убьют вам его бесплатно!

Он наполнил свой стакан еще одной порцией ракии, выпил одним духом и поднялся из-за стола.

— Я здорово напился, — объявил он. — Мне нужно отправляться в постель. Подумайте над тем, о чем я вам говорил. Великая истина жизни заключается в том, что либо вы управляете ею, либо она управляет вами. — Он обогнул стол, приблизился к ней и взглянул на нее сверху вниз. — Сегодня я купил у вас приличную партию оружия, мадемуазель. Я оказался хорошим покупателем. Я никогда не спал с американкой. Буду счастлив, если вы пожелаете прийти ко мне в спальню. Она находится наверху, в конце коридора.

Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал не спуская с нее своих синих глаз. Затем он отпустил ее руку и вышел из кабинета.

Спустя минуту вошла Фикри и молча стала убирать со стола. Она взглянула на Диану, и той стало не по себе.

Ей стало интересно, о чем думает сейчас эта красивая молодая турчанка в черном.

Мустафа Кемаль-паша, один из самых влиятельных и могущественных людей в Турции, сидел обнаженный на краешке своей кровати и гадал, придет ли к нему американка. Америка была для него мифом и загадкой. Он люто ненавидел Вудро Вильсона, который на Версальской конференции после войны проявился как враг Турции. Но Кемаль от души смеялся над комедиями Чарли Чаплина. Диана Рамсчайлд ему понравилась. Она была не только умна и красива… Она умела ненавидеть. Он склонялся к тому, что она умела и любить.

В дверь тихо постучали.

— Входите, — сказал он по-французски.

Дверь открылась. Диана вошла в спальню. На ней был пеньюар из белого газа, сквозь прозрачную ткань которого при мягком свете лампы Кемалю было видно ее изумительное тело. Она закрыла за собой дверь и взглянула на его наготу. Он протянул к ней руки, и она приблизилась, расстегнув пеньюар и бросив его на стул у кровати. Спальня была обставлена просто: грубая деревянная мебель, старомодная медная кровать, над которой на стене висела фотография матери Кемаля. Женщина в крестьянской одежде сидела перед фотокамерой, прямо и сурово глядя в объектив. Застекленная дверь выводила на балкон, нависавший над крыльцом дома, где несли караул лазы-телохранители.

Кемаль положил руки ей на бедра и уткнулся лицом в ее мягкий живот, целуя нежную кожу. Сильные пальцы сжимали ее ягодицы. Она поцеловала его в голову, наслаждаясь лаской его сильных рук. Затем он мягко положил ее на кровать рядом с собой.

— Ханум, — прошептал он, лаская ее грудь. — Это значит, что ты моя душа, моя любовь. Скажи: ханум.

— Ханум, — прошептала она, и это красивое, ароматное, как жасмин, слово вдруг наполнило все ее мысли. Мустафа Кемаль был одним из самых интересных мужчин, которые ей когда-либо встречались. Это был первый после Ника человек, которым она увлеклась. Его власть, цинизм, безжалостность волновали. Они были похожи. Да, она его душа, а он ее душа.

Когда они насытились любовью, она прошептала:

— Я хочу знать адрес самого лучшего наемного убийцы, которого ты знаешь.

Он рассмеялся и поцеловал ее в щеку.

— Я знал, что ты спросишь об этом, — сказал он. — Я не был уверен, придешь ты ко мне в спальню или нет, но знал наверняка, что ты спросишь об убийце. Потому что ты сама, как и я, в душе убийца.

Эти слова должны были вроде оскорбить ее. Но нет, она только почувствовала, как мурашки пробежали по телу от удовольствия.

В последующие несколько дней ощущение счастья только нарастало. Она рассталась с Ником вот уже шесть лет назад, но до сих пор ей все не удавалось до конца избавиться от страсти, которую она питала к нему. Ей часто снились Коннектикут и тот пляжный домик, где она впервые познала любовь. Но теперь на глазах Кемаля ее страстная любовь переросла в равную по страсти ненависть. Ее охватила жажда мщения за то, что Ник отверг ее. Кемаль убедил ее в том, что единственным логичным и достойным наказанием за все, что принес Ник семье Рамсчайлдов, будет смерть.

По окончании переговоров с Кемалем о покупке оружия она улетела обратно в Константинополь, чтобы сделать необходимые приготовления относительно транспортировки товара. После этого она обещала своему новому возлюбленному вернуться. В Константинополе она снова остановилась в отеле «Пера-палас» и в первый же день взяла такси, попросив отвезти ее в один из самых древних кварталов города. Она ехала по адресу, который ей дал Кемаль, сказав, что по нему проживает некий Лысый Али.

— Его отец и дед были палачами у султанов, — говорил Кемаль. — Эта семья из поколения в поколение растит наемных убийц. Для них это только бизнес. Если им хорошо платят, они гарантируют результат. Как только ты сговоришься с Лысым Али, можешь считать, что твой враг уже мертв.

Улочка была узкой и грязной, по ней катили телеги, запряженные ослами, толкались прохожие, уличные торговцы, дети. Она велела таксисту подождать ее и направилась к деревянной двери какого-то бесформенного старого дома. Позвонила. Дверь открыла сгорбленная старуха, лицо которой было закрыто чадрой. Лет ей было, наверно, не меньше чем дому. Старуха с подозрением оглядела изящно одетую американку. Диана вручила ей письмо, которым ее снабдил Кемаль. Старуха прошамкала что-то по-турецки и захлопнула дверь. Спустя несколько минут дверь вновь отворилась, и старуха кивнула Диане, чтобы та вошла в дом.

Она оказалась в комнате, убранной в типичной и древней турецкой манере. Великолепный красочный ковер, оттоманки и повсюду разбросанные цветастые подушки. Несмотря на то, что дом находился отнюдь не в фешенебельном квартале города, было сразу видно, что деньги у наемника водились. Следуя за старухой, Диана прошла еще две комнаты, а при приближении к кухне до нее долетел аромат приготовляемой баранины. Наконец в четвертой комнате старуха оставила Диану. На диване сидел невероятно толстый и совершенно лысый человек. На нем был халат с кушаком и туфли из красного бархата. Он курил сигарету, закрепленную на кончике длинного и черного лакированного мундштука. Он некоторое время молча изучал Диану своими маленькими поросячьими глазками, затем вынул мундштук изо рта и, не вставая, сказал по-французски:

— Меня зовут Лысый Али. Добро пожаловать в мой дом. У вас есть фотокарточка этого человека, Флеминга?

Все эти годы Диана аккуратно вырезала все, что попадалось о Нике в прессе. Она раскрыла свою сумочку, вытащила из нее вырезку из «Нью-Йорк таймс» и протянула ее Лысому Али.

Тот изучил ее, попыхивая мундштуком. Потом вновь поднял глаза на Диану:

— Мустафа Кемаль указал в своем письме примерную цену, но она слишком мала. Моя цифра такая: тысяча фунтов стерлингов плюс текущие расходы. Торговаться я не буду.

— Какие у меня будут гарантии?

— Мое слово, мадам, и репутация моей семьи.

Диана не сразу задала следующий вопрос:

— Как… это будет сделано?

— Вам незачем это знать. Главное: этот человек будет мертв. По рукам?

Диана вспомнила переживания своей первой любви, тот экстаз, который дарили ей поцелуи Ника, свою агонию в лечебнице в дни кризиса, свой гнев и свою ненависть. Она вспомнила тот свой последний взгляд, который бросила на него в номере «Савоя» в тот день, когда умер ее отец.

— По рукам, — сказала она.

ВОРОБЬИНЫЕ ТРЕЛИ

Хэррит Спарроу

Весь Голливуд только и говорит что о знойных любовных сценах, отснятых на студии «Метрополитен пикчерз» для картины «Юность в огне»! Говорят, что даже линзы камер, используемых при крупных планах с Родом Норманом и Эдвиной Флеминг, женой Ника Флеминга, запотевали! Норма Норман и Ник Флеминг смеются над предположениями о том, что это нечто большее, чем просто игра актеров. Но сдается мне, что дыма без огня не бывает.

Эдит Клермонт отшвырнула от себя газету и сказала мужу:

— Ван, как ты мог напечатать такую галиматью?

Ван отставил в сторону чашку с кофе. Они сидели в столовой своего дома в Сэндс-пойнте и завтракали.

— О какой галиматье ты говоришь?

— О колонке Хэррит Спарроу. Она уже до того дошла, что пишет, будто бы у Эдвины есть что-то с Родом Норманом! И ты это напечатал! Подумай о том, что будет чувствовать Ник, не говоря уже об Эдвине!

— Это называется рекламой, Эдит. Ник, возможно, сейчас отплясывает джигу. Всякое упоминание о картине в материалах Хэррит Спарроу — это дополнительно проданные билеты.

Эдит было уже пятьдесят три, и ее волосы подернулись сединой. Слова мужа ее не убедили.

— По-моему, это верх цинизма, Ван, — сказала она.

— Кинобизнес — циничное занятие. И потом твой Ник уже не бойскаут.

— Эта твоя реклама просто непристойна! — продолжала Эдит. Она вздохнула. — Наверное, я несовременна. Я все время говорила, что тебе пора бросить журналистику.

— К счастью, мои тиражи сейчас таковы, что твои уговоры звучат неубедительно.

Она помолчала, а потом, понизив голос, спросила:

— Ван, а как ты думаешь, это правда?

Ее муж пожал плечами.

— Лучше не спрашивай, — попросил он.

Но об этом спрашивала уже вся Америка.

Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд зарабатывали по двадцать тысяч долларов в неделю на каждого. Глория Свенсон получала за тот же срок семь тысяч. Род Норман, хотя еще и не считался достигшим их уровня, обходился Нику в пять тысяч долларов в неделю, а поскольку налоги были невелики, Род чувствовал себя богачом, чем и хвастался постоянно перед друзьями во время попоек. Год назад он купил дом, выстроенный в стиле французского шато и находившийся меньше чем в миле от «Каса энкантада». Шато насчитывал тридцать комнат, включая две круглые, располагавшиеся в двух крайних башнях. Род и Норма использовали круглые комнаты как спальни. Перед домом были теннисный корт и плавательный бассейн, как это и заведено у богатых людей. Род оборудовал в подвале также тренажерный зал, чтобы постоянно поддерживать в форме свое мускулистое тело, которое, как он хорошо знал, добывало ему хлеб насущный. В его распоряжении были туристский автомобиль «гиспано-сюиза» с плетеными бортами, синяя спортивная машина «бугатти» и цвета слоновой кости «изотта-фрасчини». Двадцать семь костюмов, сшитых на заказ, пятьдесят две пары обуви, а свои сорочки, надев только один раз, он отдавал благотворительным организациям, экономя таким образом на прачечной, как он всегда шутил. Обо всем этом, затаив дыхание, рассказывали кино-журналы. Эта информация подавалась как необычайно важная для жизни страны, и фэны носились с ней, словно это была манна небесная. Один фэн-клуб из Таксона прислал Роду письмо, подписанное пятьюдесятью шестью девушками, в котором высказывалась просьба прислать им локон его волос… с лобка.