Гитлер явно заинтересовался услышанным.

— Зачем слуге нужно было вытаскивать пистолет?

— Отец решил, что слуга пытался совершить на него покушение.

— Зачем?

— Слуга оказался русским, и было высказано предположение, что он подослан Коминтерном. Но странное дело: у него нашли американский паспорт.

По мере своего восхождения в политике Гитлер стал учиться хорошим манерам, в частности, умению вести себя за столом. Он изящно вытер губы салфеткой.

— Какая-то бессмыслица, — сказал он. — Во-первых, зачем Коминтерну понадобилось убивать твоего отца, который не является ключевой фигурой в правительстве? Во-вторых, к чему задействовать в этой акции именно американского агента? И, наконец, зачем устраивать убийство во время обеда? Гораздо проще и надежнее сделать это… ну, скажем, в машине.

— Именно об этом я и подумал. Все выглядело в высшей степени странно. Сегодня рано утром Флеминг встретился с отцом с глазу на глаз. А потом они вместе уехали в Берлин. Мне это тоже показалось странным. Интуиция подсказывает мне, что произошло нечто, ускользнувшее от моего внимания… В связи с этим вспомнил о том, что Флеминг — владелец крупного военного производства. Это показательный факт.

Некоторое время Гитлер молча доедал свой суп и напряженно размышлял.

— Флеминг остановился в «Адлоне»? — наконец спросил он.

— Да.

— Привяжу к нему хвост. Посмотрим, чего он хочет.


Две голые лампочки висели над двустворчатыми дверьми, которые вели в обыкновенный кирпичный дом вблизи Курфюрстендамм и, ярко мигая, освещали надпись: КАФЕ «БЕРЛИН». В германской столице для туриста кроме низких цен было еще много чего притягательного. Например, роскошные отели-люкс «Адлон» и «Бристоль». Великолепные собрания произведений искусства, прелестные экспонаты Пергамон-музея, хорошая опера. Ряды домов, выстроенных в осужденной архитектурной манере времен империи. Зрелище смягчалось тысячами каштанов и лип, высаженных вдоль кромок широких улиц, на которых тренькающие трамваи, черные таксомоторы с золотистой полоской на бортах и разноцветные автобусы оспаривали друг у друга место на дороге под присмотром конных полицейских в жемчужно-серых кителях. Наконец, лесной покой Тиргартена и Ванзее. К услугам туристов со «сниженным» вкусом предлагались тысячи проституток и трансвестистов, которые сидели в придорожных кафе и выставляли напоказ свои волосатые ляжки, задирая юбки. А в клубе «Фемина» ночи напролет под музыку негритянского джаз-банда танцевали пропахшие потом и дешевыми духами лесбиянки.

И все же главной столичной достопримечательностью для туристов являлось кафе «Берлин». И не только потому, что это было место работы самых красивых и богатых шлюх, но в основном из-за того, что здесь по ночам пела звезда эстрады Магда Байройт.

— Разумеется, это не настоящее ее имя, — рассказывал о Магде своим гостям Нику и Эдвине Флеминг граф Алекс фон Винтерфельдт, пока они сидели за столиком, покрытым белой скатертью, в ожидании начала шоу. — На самом деле она — Ульрика Химмельфарт… Теперь понимаете, надеюсь, почему она сменила имя? Отец у нее был водопроводчиком, а мать вроде бы проституткой. Как и те две леди за соседним столиком. Кстати, как вы сами можете видеть, каждый столик снабжен телефонным аппаратом. Если вам вдруг пожелается иметь дело с кем-нибудь в этом зале, вы просто набираете соответствующий номер столика и voila!

— Я всегда слышала, что немцы весьма изобретательны, — заметила Эдвина, которая, несмотря на свою тевтонофобию времен войны, нашла Берлин восхитительным.

— Так вот о Магде… Она, несомненно, является самой красивой женщиной в Германии, исключая, конечно, присутствующих дам. Моя София не одобряет пение Магды, поэтому и не присоединилась к нам сегодня, но вам, я очень надеюсь, оно понравится.

— С нетерпением жду начала, — сказал Ник.

— Неужели я единственная в этом зале женщина — не проститутка? — спросила Эдвина, с интересом обводя взглядом большое, затянутое сигаретным дымом кафе.

— Возможно, — улыбнулся Алекс.

Несмотря на общую вульгарную обстановку, на всех присутствовавших в зале мужчинах были вечерние костюмы, а на женщинах элегантные вечерние платья. Правда, большинство шлюх были излишне накрашены и вместо драгоценностей были увешаны дешевой бижутерией. Вдоль стен тянулись полукруглые мягкие диваны из кожи, разделенные изящными перегородками из узорного стекла. В конце зала помещалась небольшая сцена с красно-золотистым занавесом. Оркестр, состоявший из шестерых музыкантов, настраивал инструменты. Наконец прозвучал громкий аккорд и занавес раздвинулся. На сцену из-за кулис вышла высокая блондинка в белой летней форме германского морского офицера. Руки она держала в карманах клешей, пилотка была залихватски заломлена назад, а между тонких алых губ покачивалась сигаретка. Являясь кинопродюсером, Ник перевидал много красавиц, но — то ли из-за того, что Магда была по-особенному очаровательна в мужской военной одежде, то ли из-за снисходительно-презрительного выражения ее красивого лица, то ли из-за того и другого вместе — он внезапно понял, что никогда еще в жизни не видел женщины пленительнее Магды Байройт!

Она пела тихим, хрипловато-прокуренным голосом, который обволакивал огромный зал кафе каждым своим звуком и манил, манил, манил! Она пела об удовольствиях и страданиях любви и желания. Она пела, почти не сходя с места и гипнотизируя зал в течение получаса. Едва занавес закрылся, зал обезумел! Ник вскочил из-за столика, изо всех сил аплодируя и во весь голос выражая свой восторг.

— О, это богиня! — кричал он, перекрывая общий шум. — Фантастика!

— Хотите с ней познакомиться? — крикнул в ответ граф Алекс.

— Да!

«О Боже мой, — подумала Эдвина. — Начинается!»

Костюмерная Магды была явно не достойна такой большой актрисы. Это была заурядная комната с выставленными, словно напоказ, трубами водопровода по углам и дряхлым железным радиатором, который, казалось, производил больше шума, чем тепла. Магда встретила посетителей в простеньком, не совсем чистом халатике. Алекс поцеловал ей руку и сказал:

— Хочу представить вам двух моих американских друзей: мистера и миссис Флеминг.

— Боже, да ведь я же одна из ваших самых преданных поклонниц! — воскликнула она. — Я смотрела все ваши фильмы по нескольку раз, а в эти выходные как раз собираюсь попасть на «Бесплодную любовь»!

— А я с сегодняшнего вечера стала вашей поклонницей, — холодно улыбаясь, сказала Эдвина. — Мне страшно понравилось, как вы поете.

Магда обернулась к Нику:

— Надеюсь, ваше посещение спасет меня от множества хлопот.

— В каком смысле? — спросил Ник.

— Я хотела бы попробоваться в кино. Как и у многих других артистов эстрады, у меня загораются глаза, когда я думаю о Голливуде. И вот хочу спросить, как по-вашему, может ли на что-нибудь рассчитывать немецкая актриса в американском кинематографе?

— Скажу честно, просто не верится, что вы можете играть на том же уровне, как вы поете!

— Мне пришлось уже сниматься в четырех фильмах немецкой студии «UFA». Ничего особенного. Это были совсем крохотные роли, правда, но мне кажется, что у меня неплохо получилось. Я обожаю кино!

Ник переглянулся с женой и увидел, как сузились ее глаза. Затем он вновь улыбнулся Магде:

— Почему бы нам завтра не позавтракать в «Адлоне»? Там и поговорим.

— О, как это любезно с вашей стороны, — промурлыкала Магда. — В час дня вам будет удобно?

— «О, как это любезно с вашей стороны», — ехидно передразнила Эдвина спустя десять минут в такси. — «В час дня вам будет удобно?» — Она со злорадством пародировала немецкий акцент Магды.

— Ты тоже приглашена, — невозмутимо сказал Ник, садясь рядом. Машина помчалась в «Адлон», располагавшийся по адресу: Унтер-ден-Линден, 1.

— Зачем я там буду нужна? Чтобы стеснять тебя? Нет, спасибо.

— Эдвина, я делаю фильмы! Искать новые таланты — это часть моей работы. Может, из этой Магды получится вторая Гарбо!

— О Ник, избавь меня от этого бреда! Тебя винить трудно: она действительно красавица. Я просто думала, что в присутствии жены можно вести себя несколько скромнее.

Она мрачно нахмурилась. Он взял было ее руку, но она ее выдернула.

— Но запомни, — сказала она. — В Германии немало симпатичных мужчин. Мое дело — предупредить. Ты просил, если что, доложить сначала тебе? Будь готов, вполне возможно, что тебе не придется долго ждать.

Вот теперь уже настала его очередь дуться и хмуриться.


В девять часов следующим утром к Нику Флемингу, ожидавшему в вестибюле «Адлона», подошел гостиничный бой и сообщил:

— Машина ждет у подъезда, мистер Флеминг.

Ник дал ему на чай и направился к стеклянной двери-вертушке. У крыльца отеля стоял наготове скромного вида четырехместный «седан» — автомобиль с закрытым кузовом — черного цвета. За рулем сидел мужчина в черном котелке и с моноклем в правом глазу. Ник подошел к машине и открыл дверцу.

— Генерал фон Тресков? — спросил он.

— Да. А вы мистер Флеминг?

— Точно.

— Прошу садиться.

Ник устроился на переднем сиденье рядом с водителем. На генерале, худощавом человеке небольшого роста с песочного цвета волосами, был темно-синий костюм. Он пожал Нику руку со словами:

— Граф фон Винтерфельдт говорил о вас в восторженном тоне, мистер Флеминг. Мы, понятно, весьма рады иметь американца, скажем так, на нашей стороне.

— Каждая страна должна содержать армию для своей защиты, — ответил на это Ник. — В Америке много тех, кто, как и я, считает, что Версальский договор был ошибкой.

— Превосходно! — улыбаясь, воскликнул генерал. Он завел машину, и они поехали по Унтер-ден-Линден.

— Мы с Алексом фон Винтерфельдтом старые друзья, — доверительно сообщил генерал. — Наши семьи жили бок о бок в течение многих поколений. Вот почему я очень переживаю за Алекса и за его супругу.

— Переживаете? Они нездоровы?

— О нет, что вы. В полном здравии. Дело касается их сына Рудольфа. Вам, конечно, неоткуда было узнать об этом до сих пор. Руди — нацист. Причем один из самых пламенных и последовательных. Его родители ненавидят Гитлера и все то, за что тот ратует. Такое же мнение, могу добавить, преобладает и в генеральном штабе. Поэтому, сами понимаете, каково им было узнать, что их сын состоит в этой партии, даже более того: является интимным другом Гитлера. Это было для них тяжелым ударом. Они пытаются делать вид, что ничего не случилось, но об этом всем известно. Это трагедия, которая, боюсь, может стать очень распространенным явлением, если не пристрелить этого психа. Лично я даже не понял, чего он собственно хочет.

— Вам доводилось слышать его речи?

— Да, однажды в Мюнхене. Похоже, он из тех, кто умеет расшевелить толпу, но лично я никогда не любил крикунов. А Гитлер не просто кричит, он орет!

— Тогда понятно.

— Алекс сообщил вам, куда я вас отвезу?

— Нет. Вообще он все дело окутал большой завесой секретности. Сказал только, чтобы я был готов к девяти часам утра, так как в это время вы заедете за мной.

— Хорошо. То, что вы сейчас увидите, известно лишь очень узкому кругу немцев, а также нескольким шведам.

— Компания «Бофорс»?

— Именно.

— Мне приходилось слышать в кругах деловых людей, занимающихся военным бизнесом, что тайным владельцем этой фирмы является герр Крупп, так ли это?

Генерал фон Тресков повернул за угол.

— Если официально, то я скажу вам, что вы ошибаетесь. Если неофициально, то я скажу вам, что вы располагаете очень хорошими источниками информации.

— Можно один прямой вопрос?

— Пожалуйста.

— Почему вы доверяете мне?

— Ответ прост, герр Флеминг. Вы нужны нам. Вот мы и приехали: Потсдамерплац, 4.

Он припарковал машину у самого обычного на вид делового здания.

— Нам нужно на десятый этаж, — сообщил генерал. — К сожалению, лифта не будет. Придется взбираться пешком.

Они вошли в этот дом, выстроенный в самом начале века, и стали подниматься по лестнице. Поднявшись, тяжело дыша, до десятого этажа, они вошли в коридор. Генерал подвел Ника к двери в самом его конце.

— Буква «Е» означает немецкое слово «Entwicklung», — сказал фон Тресков и позвонил в дверь. — То есть «Развитие».

Дверь открылась. Они прошли небольшую приемную и оказались в просторной комнате, уставленной чертежными столами. Здесь работало около двух десятков человек. Когда они вошли, из-за ближайшего стола поднялся человек и пожал генералу руку.

— Это Хуго Пфайфер, руководитель проекта, — сказал генерал. — А это герр Флеминг, владелец американской компании «Рамсчайлд армс». Хуго покажет вам кое-что из того, над чем мы здесь работаем.