— Чарльз, в самом деле! — смущенно проговорила Эдвина. — Я допускаю, что ты являешься прямо Божьим даром для женского пола, но нельзя ли опустить слишком яркие детали?

— Нет, мама, подожди! Вы же не слышали еще самого интересного! — Сказав это, Чарльз, хитро ухмыльнувшись, посмотрел в сторону Ника. — Эта история особенно должна понравиться отцу. В Лондоне мне тоже удалось обзавестись девчонкой. Она — сержант наземной службы ВВС. Очаровательная брюнетка! Ее муж служит во флоте, но это не мешает ей иметь маленькие радости. У нее квартирка в Эрл Корт.

Ник едва не поперхнулся супом.

— Она работает в военном министерстве у генерал-майора Фарнли, а зовут ее Маргарет Кингсли. Никогда не слыхал о ней, пап? — Он снова ухмыльнулся.

Ник устремил на него потрясенный взгляд. Так значит этот сукин сын все знает!

— Боюсь, что нет, — пробормотал он, уткнувшись в тарелку.


— Отец, не мог бы ты одолжить мне тысячу фунтов? — спросил Чарльз у Ника час спустя, входя в библиотеку с рюмкой бренди и сигарой. — У нас в казармах в покер играют, а в последнее время мне что-то не везет. У меня появились кое-какие долги, которые мне хотелось бы вернуть.

Ник и Эдвина, пившие кофе, переглянулись. Потом Эдвина повернулась к сыну:

— Сын, ты не считаешь, что у вас в играх слишком высокие ставки?

— Да ладно тебе, мам, ты же знаешь, какая у нас жизнь! Покер помогает немного расслабиться, забыть о войне… А это нам необходимо.

— Я знаю, и тем не менее — тысяча фунтов стерлингов! Это пять тысяч долларов. Слишком большие деньги, чтобы их вот так просто проигрывать в карты. Я уверена, у вас много ребят, которые не могут позволить себе такие траты.

— Это их проблемы. Я могу себе это позволить. Или, вернее, отец может. Каждому известно, что компания Рамсчайлдов неплохо подзаработала на этой войне, не так ли, отец? Дивиденды одни, как форт Нокс!

Ник холодно взглянул на сына.

— Да, я делаю деньги, — ровно сказал он.

— Вот я и говорю! В самом деле, не будешь же ты жалеть тысячу фунтов проигранных денег? Скажем, это будет где-то по полторы сотни фунтов за каждого сбитого мной немца. Это даже дешево выглядит. — Он засмеялся и глотнул бренди.

— Ладно, вы мужчины, обсуждайте такие вопросы сами, — сказала Эдвина, поднимаясь с дивана. — Я очень устала. Доброй ночи, милый, — сказала она, целуя сына в щеку. — Мы очень гордимся тобой, и все же я считаю, что не пристало тебе торговать своими победами. Тем более с отцом. Это выглядит несколько… нехорошо.

— Ну что ты, мам! Это же игра! — засмеялся он. — Если уж на то пошло, то вся война — это игра.

— Для сирот из Тракс-холла это вовсе не игра, — сдержанно ответила Эдвина и вышла из библиотеки.

— Мама совсем замоталась с теми ребятами, да? — сказал Чарльз, когда за Эдвиной закрылась дверь. Прикладываясь то и дело к рюмке, он опустился в кресло. — Лично я страшно горжусь ею, а ты, пан? Конечно, у тебя у самого работы хоть отбавляй! Я имею в виду в Лондоне. Маргарет рассказывала, что ты просто спас ей жизнь той ночью, когда разбомбило дом через улицу.

— Ты пытаешься шантажировать меня? — спокойно спросил Ник.

— Да ладно тебе, отец! Шантаж — некрасивое слово. — Чарльз ухмыльнулся. — Я твой сын. Вовсе не собираюсь шантажировать родного отца, да и зачем? Просто не перестаю удивляться этому забавному совпадению. Ну то, что у нас с тобой одна девочка. — Он вытащил из коробки еще сигару.

— Почему Маргарет ничего мне не говорила? — спросил Ник.

— Она даже не знала, что мы родственники. Она просто хвалилась передо мной тем, что захомутала очень романтичного военного магната. Тут я крикнул: «Постой! Да ведь это мой старик!» Она чуть в обморок не упала. Маргарет приятная девочка. Похоже, она во вкусе Флемингов-мужчин. — Он засмеялся. — Как бы там ни было, не волнуйся. Я умею держать язык за зубами. Я восхищаюсь тобой — у тебя классный вкус насчет женского пола. Могу только мечтать о том, чтобы в твоем возрасте так же лихо покорять девиц! Конечно, мое восхищение тобой по этому поводу вряд ли разделила бы мать, а?

Ник пересек комнату, выхватил рюмку из рук Чарльза и плеснул бренди ему в лицо.

— Эй! — крикнул тот.

Ник грубо схватил его за ворот кителя и чуть приподнял с кресла.

— А теперь слушай, — негромко заговорил он. — Ты мой сын, и я люблю тебя. Но ты мне совсем не нравишься, Чарльз. У тебя поганый характер. Я не знаю, какой ты герой в небе. У меня такое чувство, что ты пошел на войну и подвергал себя там опасности лишь для того, чтобы потом бросить мне это в лицо в качестве обвинения, а? Что скажешь?

— Это неправда!

— А иначе чем бы ты меня шантажировал? А ведь это чистой воды шантаж! И мне это не нравится. Послушай, за что ты меня ненавидишь?

— Глупости! Ты мой отец, и я люблю тебя! Я восхищаюсь тобой! Я… — Он вдруг зарыдал, — я хотел быть как ты… я думал… только… — Он стал давиться слезами. Ник отпустил его, и Чарльз упал обратно в кресло.

— Только что?

— Ты не представляешь, что такое — быть сыном человека, о котором все газеты кричат, что он «торговец смертью»! — Он взглянул на отца налившимися кровью глазами. — В моей эскадрилье есть ребята, которые даже не разговаривают со мной из-за этого, им кажется, что это ты развязал войну.

— Я развязал войну?! А кто в течение последних шести лет пытался предупредить Америку об угрозе нацизма? Я!

— Но они этого не знают! Они пьют с нашими американскими летчиками, и те рассказывают им Бог весть что! Я для того и гоняюсь каждый раз за немецкими самолетами, чтобы искупить твою вину!

Ник потрясенно взглянул на сына.

— Если это действительно так много для тебя значит, — сказал он, — я продам компанию!

— НЕТ! — завопил Чарльз. — Она нужна мне! То есть… я хочу сказать, что когда-нибудь она перейдет ко мне. Просто я… сейчас трудно быть сыном Ника Флеминга.

Достав из кармана носовой платок, он стал вытирать бренди с лица.

— А я скажу, что не так уж легко быть отцом Чарльза Флеминга, — проговорил Ник. — Хорошо, внесем ясность. Ты хочешь получить компанию. Отлично, я оставлю ее для тебя. Но мне нужно кое-что узнать о тебе, Чарльз. Я думал, что у меня никогда не хватит мужества спросить. Ты когда-нибудь прикасался к Сильвии в… сексуальном смысле?

Лицо сына побагровело от гнева.

— Так вот о чем ты думаешь! — вскричал он. — Что за грязная инсинуация от человека, который балуется с Маргарет Кингсли за спиной моей матери! Ты лжешь, лжешь и пошел к дьяволу со своей ложью! Я никогда ничего подобного не делал со своей сестрой! Никогда! Но не думай, что я не знаю, почему ты сплавил меня в Оксфорд! Это все следствие твоего извращенного сознания, которое подсказывает тебе Бог весть что! Я поэтому и ненавижу тебя! Это ложь!

Он кричал как ненормальный. Ник подавил приступ дурноты. Он вернулся к ореховому письменному столу, сел и достал чековую книжку.

— Я не просто дам тебе тысячу фунтов, я поступлю даже лучше, Чарльз, — сказал он, взяв в руки перьевую ручку из малахитового футляра. — Я сейчас напишу тебе чек на два миллиона. После этого ты уйдешь из дому, и, надеюсь, больше я никогда тебя не увижу.

Чарльз изумленно воззрился на отца:

— Почему?

Ник тяжело посмотрел на сына.

— Потому что, — начал он спокойно, — ты слишком много протестуешь. А то, что ты совершил с Сильвией, отвратительно.

Чарльз вскочил с кресла.

— Отец… — прошептал он. — Ты ведь этого не сделаешь…

Но Ник уже писал чек.

— Я расскажу матери о Маргарет Кингсли! — взвизгнул Чарльз. — Я расскажу ей о том, какой двуличный подонок ее муженек!

— Она уже знает, — сказал Ник, подписывая чек. — Не утруждайся рассказами ей о Маргарет Кингсли. Я сам это сделаю, прямо сейчас.

Он вырвал готовый чек, поднялся из-за стола, передал его своему сыну с багровым лицом и сказал:

— Всего хорошего, Чарльз.

И вышел из комнаты.


— Ник, ты не посмеешь! — восклицала Эдвина спустя пять минут. Ник поднялся к ней в спальню и рассказал обо всем, что произошло. — Чарльз наш сын! — кричала она. — Не важно, что он натворил! Какие бы это ни были жуткие вещи… Мы дали ему жизнь, и мы не можем вот так просто швырнуть ему в руки чек и прогнать из дому! Он наш сын!

— Эдвина, ты думаешь, я хотел, чтобы все так вышло? Он превратился в негодяя! Пойми, он пытался меня шантажировать! Меня, своего отца!

Эдвина, уже в ночной рубашке, сидела на краешке кровати.

— Ты имеешь в виду ту женщину, о которой он рассказывал? — спросила она.

Ее муж, беспокойно ходивший туда-сюда по комнате, теперь остановился и взглянул на жену.

— Да. Я обманывал тебя, и ему удалось до этого докопаться.

Она отвернулась. Он подошел к ней, сел рядом на постель и обнял ее одной рукой.

— Прости меня, любимая, — тихо проговорил он. — Я всегда любил тебя, но у меня не получается быть образцовым мужем. Ты часто упрекала меня за то, что у меня двойной стандарт в жизни, что я, мол, могу изменять, а ты не можешь делать то же самое. Ты была права, я признаю это. И от всего сердца прошу у тебя прощения. Ты лучшая в мире жена, а я никудышный муж.

Она взглянула на него и вздохнула.

— Хорошо, по крайней мере, ты наконец признал это после стольких лет. — Проговорила она с вымученной улыбкой. — Я считаю это чем-то вроде моей маленькой победы. Но это пиррова победа, если мы теряем нашего сына…

— Эдвина…

— Подожди минуту. Я вовсе не оправдываю Чарльза. Я согласна насчет него во всем, что ты говоришь, хоть это и не делает чести нам, родителям. Но ведь эта проклятая война ведется именно против семьи! Конечно, мне могут возразить, обращаясь к высоким материям, но я работаю в Тракс-холле с детьми-сиротами. Для меня война — это прежде всего разрушенные, разбомбленные семьи, это дети, которые уже больше никогда не увидят своих родителей. Так неужели же мы станем ломать нашу семью по своему собственному произволу?! Только из-за того, что наш сын оказался не таким, каким мы ожидали его видеть? Пока что нам везет: никто не погиб. Но вдруг на следующей неделе Чарльза собьют? Это возможно. Как тогда у тебя будет на душе, на сердце?

— Он совершил кровосмешение!

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю. Когда я обвинил его в этом, с ним чуть припадок не случился. Эдвина, я уверен в его виновности так же, как уверен в том, что люблю тебя. И я больше не хочу иметь с ним ничего общего! Господи, конечно же, я сам не святой. Чтобы понять это, тебе достаточно прочитать то, что обо мне пишут в газетах. Но то, что сделал он…

Он покачал головой.

— Ник, если ты меня любишь…

— Здесь не может быть никакого «если».

— Может! Как-то очень давно я изменила тебе… Тебе потребовалось много лет, чтобы простить меня. Что касается твоей неверности, то я смотрела на все твои похождения сквозь пальцы и прощала тебя сразу же, потому что люблю тебя больше… наверно, больше чем себя саму. Если ты любишь меня, то должен дать Чарльзу шанс!

— К черту! Я не могу этого сделать.

— Он наш сын.

— Если бы твой сын оказался убийцей, ты и тогда продолжала бы любить и защищать его?

— Да! Мне пришлось бы!

Он покачал головой, поднялся с постели, подошел к окну и выглянул наружу. После паузы он сказал:

— Я подумаю. И учти: только ради тебя, Эдвина. Я подумаю.

Несколько минут они молчали, погруженные в свои мысли. Затем она поднялась с кровати, подошла к мужу и, обняв его, поцеловала в щеку.

— Жить с тобой, милый, настоящее счастье, — прошептала она.

Он взглянул на ее все еще красивое лицо, полуосвещенное светом ночной лампы. Да, его душили ярость и гнев по отношению к сыну, но одновременно с этим он чувствовал неизвестную доселе силу любви к жене. Он обнял ее и прижал к себе.

— И ты подарила мне лучшие мгновения жизни, — прошептал он, целуя ее.


— Это дикая ложь! — горячо воскликнула Маргарет спустя два дня. — Я никогда не занималась любовью с твоим сыном! Как он посмел заявлять такое?!

— Тогда что случилось? — спросил Ник.

Они пили чай у Маргарет дома. В окна были вставлены новые стекла.

— Я познакомилась с ним в министерстве авиации, когда он сдавал какие-то документы своей эскадрильи. Потом мы встретились еще раз за ленчем. Он увидел меня, попросил разрешения сесть со мной, и я согласилась. Это было спустя два дня после того, как ты был здесь у меня. Поскольку я увидела, что он тоже американец, я спросила, знает ли он о тебе. Разумеется, я была изумлена, когда он сказал, что ты его отец. Но я даже не намекала ему на то, что мы занимались с тобой любовью! И с ним я тоже не спала! В конце концов я люблю своего мужа. И если уж я и позволила себе совершить глупость с тобой, это не значит, что я делала то же и с другими. Я готова задушить твоего сына!