Но за время его пребывания в карцере движение его акций на рынке ценных бумаг принесло ему еще десять тысяч долларов.

Сидя в темной, лишенной окон, зловонной клетке, утешая уязвленную гордость и раздувая в сердце пламя мести, он размышлял над идеей изобретения, которое должно было сделать его одним из самых богатых людей Америки.


Собор Святого Патрика был полон именитыми представителями мира прессы. Здесь служили похоронную мессу по Вану Нуису де Курси Клермонту. Несмотря на постоянные серьезные физические тренировки, он умер от обширного инфаркта сердца, чем очень всех удивил. В церкви присутствовали вице-президент Соединенных Штатов, губернатор Нью-Йорка и мэр, общественные деятели, деятели культуры и крупного бизнеса. Газеты Вана уделяли внимание всем сторонам жизни общества. И, хотя многие сильные мира сего искренне недолюбливали Клермонта, на похороны пришли даже его враги. Хотя бы ради того, как обронил один из них, чтобы убедиться в том, что Клермонт действительно умер.

Его вдова Эдит, которой недавно исполнилось уже семьдесят пять лет, была убита горем. Еще бы — потерять человека, которого любила столько лет! Она сидела на скамейке под сводами собора и утешалась только осознанием того, что выиграла свой последний спор с Ваном: ее приемный сын Ник унаследует газетную сеть Клермонта.

Конечно, в том случае, если ему удастся вернуться из Парижа живым…


Последние полчаса полета летчик Чарльз Флеминг откровенно скучал.

— Люфтваффе нас разочаровывают, — радировал он из своего «спитфайера». — Никого нет.

День стоял пасмурный. Самолет Флеминга завис над Норфолком.

— Тогда возвращайтесь домой, — передали с «Земли».

— Вас понял. Возвращаюсь.

Он стал насвистывать песенку, которую услышал накануне вечером в одном лондонском кабаре. Ее исполняла венгерская красавица-блондинка Магда Кун. Аудитория взревела от восторга, когда Магда пропела коронную строчку:

Я самую глубокую норку

Отыскала в этом городке!

Тут-то Чарльз и заметил «мессершмитт-109Е», появившийся слева по борту. Этот немецкий истребитель, вооруженный двадцати миллиметровой пушкой, установленной во втулке винта, и двумя 7,92-мм синхронными пулеметами на лопастях крыльев, приближался на большой скорости. Чарльз стал пикировать, нацеливаясь на облако, где он смог бы сманеврировать и занять более выгодную для стрельбы позицию. Но было поздно. С «мессера» открыли огонь, и Чарльз с ужасом увидел, как мотор его самолета полыхнул языками пламени!

— Боже! — вскричал он и рывком распахнул фонарь кабины. Черный дым от охваченного огнем мотора душил. Он стремительно пикировал с высоты три тысячи футов. Чарльз ждал, пока его самолет скроется в облаке. Там он прыгнул, медленно досчитал до десяти и только после этого вырвал кольцо парашюта. Над головой надулся огромный белый купол, Чарльза тряхнуло, и свободное падение превратилось в парение. Он все еще находился в облаке, где было довольно жутковато. Но он знал, что, как только вывалится из него, тут же станет удобной мишенью для немецкого летчика. И англичане и немцы считали, что нет ничего зазорного в том, чтобы охотиться за врагом, пока он висит в небе на парашюте. Летчика заметить труднее, чем машину.

Чарльз прослыл настоящим героем неба. Его смелость порой граничила с безрассудством. Но в ту минуту он здорово струсил.

Вот он выпал из облака, глянул вниз и увидел раскинувшиеся под ногами фермерские поля Норфолка. Вдали был виден Ла-Манш. Господи, какая идиллическая картинка!

А потом он увидел и «мессершмитт». Он выглядел в небе песчинкой, но быстро приближался, держа курс прямо на его парашют. Немецкий истребитель напоминал осу, которая несет с собой смерть. Тот итог, о возможности которого применительно к себе до сих пор отказывался думать Чарльз, теперь глядел ему в лицо — смерть. Перед его мысленным взором возникли отнюдь не образы прошлого, но будущего, которого у него больше никогда не будет. У него не будет компании Рамсчайлдов… Он никогда не станет таким же известным и влиятельным, как отец… А ведь он собирался стать даже более известным и влиятельным. Он хотел перестать быть «сыном того самого Флеминга». Он хотел сделать так, чтобы Ника называли «отцом того самого Флеминга».

«Господи, и я все это сейчас потеряю!» — билась в голове мысль, пока он смотрел на стремительно приближающийся «мессершмитт», на пулеметы, нацеленные прямо на него.

«Так вот она какая — смерть», — появилась другая дикая мысль.

Его «спитфайер» врезался в землю и взорвался оранжевым пламенем и черным дымом.

«Мессершмитт» вдруг отклонился от прежнего курса и в каких-то двадцати футах пронесся над головой Чарльза. Чарльз увидел немецкого летчика, который показал ему кулак с оттопыренным большим пальцем.

Чарльз взвыл от радости и тоже поприветствовал немца, который покачал на прощанье крыльями и скрылся в облаках.

Он как-то читал в книге о Гражданской войне, что под самый ее конец, когда стало уже ясно, что Юг проиграл, солдаты с обеих сторон стали демонстрировать милосердие и отказывались бессмысленно проливать кровь друг друга. Немецкий летчик поступил так же.

Чарльз отплясывал в воздухе джигу. Будущее было вновь в его руках.

Он неудачно приземлился на поле брюссельской капусты и сломал левую ногу.


«Штольц действительно сегодня прилично нагрузился! — размышлял Рейнхард Кисслер, личный шофер генерала, глядя в зеркальце заднего вида на босса, развалившегося на заднем сиденье и поддерживаемого Дианой Рамсчайлд. — Я еду уже пять часов, а он — хоть бы шелохнулся! Если он не бросит пить, это сведет его в могилу…»

Теперь было около шести часов утра, и поздний зимний рассвет уже занимался над дорогой, которая вела вдоль гористого северного побережья Бретани. В течение всего времени, что они ехали, на дороге практически не было никакого движения, поэтому, увеличив скорость, Рейнхард сэкономил много времени. До крепости Де-Морле оставалось не более пятнадцати минут пути. Чем ближе они были к цели, тем уже и извилистей становилась дорога. Рейнхарду пришлось сбросить скорость до шестидесяти пяти километров в час, но даже при этом покрышки продолжали надрывно взвизгивать на поворотах.

Дорога на время удалилась от побережья и скрылась в темном туннеле, прорубленном в скале.

БАНГ! БАНГ! БАНГ! БАНГ!

Рейнхард ударил по тормозам: лопнули все четыре колеса. «Мерседес» дико закрутился вокруг своей оси и едва не врезался в стену туннеля. Только мастерство Рейнхарда спасло от этого машину. Ему удалось остановить «мерседес» почти у самого выезда из туннеля. Захватив ручной фонарь, он вышел из машины, чтобы посмотреть, что стряслось. Едва он успел разглядеть куски битого стекла и протянутую колючую проволоку, как вдруг в туннель вбежали трое мужчин, вооруженных автоматами, и закричали:

— Стоять на месте, или ты — труп!

Рейнхард повернулся и поднял руки над головой. Ги — его настоящее имя было Винсент Жоликер — отобрал у немца пистолет и сковал его руки наручниками. В это время Ник открыл заднюю дверцу машины. Ему на руки вывалилось тело генерала фон Штольца.

— О Боже, не роняй его хоть сейчас! — воскликнула Диана. — Я целых пять часов подпирала его!

Ник толкнул генерала обратно в машину.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Так генерал мертв?! — воскликнул потрясенный Рейнхард.

— Именно, — улыбаясь, проговорил Ги. — Ты вез сюда труп.

Рейнхард чертыхнулся.

В туннеле показались еще четверо бойцов Сопротивления с фургоном, запряженным лошадьми.

— Замените покрышки! — крикнул Ноль, настоящее имя которого было Ив Лефевр. — А потом перегрузите в машину «начинку».

Ник помог Диане и Лоре выйти из машины.

— У нас всего полчаса до встречи с подлодкой, — сказал он. — Приходится поторапливаться. Давайте.

— О Господи, мне нужно было надеть дорожные туфли, — простонала Лора.

— Они смотрелись бы смешно вместе с твоей собольей шубой, дорогая, — сказала Диана.

Ник подошел к Ги.

— Какие-нибудь проблемы? — спросил он.

— Нет пока.

— В таком случае, я думаю, нам пора уходить. Фейерверком полюбуемся через перископ подводной лодки.

К ним присоединился Поль. Ник пожал ему руку.

— Ты мужественный парень, — сказал он ему. — Я восхищаюсь тобой.

Поль пожал плечами:

— Ты все придумал. Франция этого не забудет.

— Франция тебя не забудет, — сказал Ник серьезно.

— Боши! — вдруг раздался крик со стороны повозки.

Они увидели свет фар какой-то машины, приближавшейся к туннелю с их стороны.

— Проклятье! — буркнул Ник. — Этого в нашем плане не было, черт возьми!

— Они нас увидели.

— Не стрелять, пока она не въедет в туннель, — крикнул Ги. — Поторапливайтесь с колесами!

— Эй, кто-нибудь! Подоприте генерала! Он опять завалился!..

Диана открыла заднюю дверцу «мерседеса» и вновь села в машину.

— Ну давай же, немчик, — сказала она, приводя тело генерала вновь в вертикальное положение. — Улыбочку. Напусти на себя важный вид. Постарайся не выглядеть мертвецом. — Она включила свет в салоне машины, чтобы снаружи видно было генерала.

Ник подбежал к Лоре.

— Вы говорите по-немецки? — спросил он.

— Да.

— Идите, скажите им, кто вы такая. Скажите, что генерал направляется в крепость, но французы рассыпали в туннеле стекло, которое прокололо шины. Обманите их!

— Да, хорошо…

Она пошла к выходу из туннеля. К этому времени машина, которая оказалась военным автобусом, остановилась, и из нее вышел немец-лейтенант.

— Что случилось? — спросил он издали.

Лора поспешила к нему.

Глаза лейтенанта изумленно раскрылись, когда он увидел перед собой красавицу в собольей шубе.

— Кто вы? — спросил он.

— Меня зовут Лора Дюкас. Я подруга генерала фон Штольца, который сидит там в машине. Кто-то, как я подозреваю, боевики из Сопротивления, рассыпал в туннеле битое стекло. У нас полетели все шины. Пришлось обратиться за помощью к местным крестьянам…

— Мы можем что-нибудь для вас сделать?

— Нет, теперь уже не надо. Но все равно спасибо.

Она улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. Выражение лица лейтенанта было настолько откровенным, что она едва удержалась от смеха.

— Ну что ж… — пробормотал он. — Им придется убрать с дороги свой фургон. Мне нужно проехать. Я везу пару десятков евреев в «Дранси». Они должны поступить туда к полудню.

Пользующийся в народе дурной славой лагерь «Дранси» располагался вблизи аэропорта Ле-Бурже под Парижем. Там содержались евреи в ожидании отправки в лагеря смерти.

— Хорошо, — сказала Лора. — Я прикажу им убрать фургон. — Она снова улыбнулась. — Спасибо за то, что предложили помощь, лейтенант. Вы столь же галантны, сколь и красивы.

Он покраснел. А она ушла обратно.

— Автобус набит еврейскими заключенными и направляется в «Дранси», — сообщила она Нику, Ги и Полю. — Он хочет, чтобы мы убрали фургон. Ему надо проехать. Похоже, он ничего не заподозрил.

— Хорошо, молодец, — похвалил Ник. Он обернулся к остальным. — Уберите проволоку и фургон с дороги. И не открывайте огня без необходимости. В автобусе заключенные, как бы их не задеть.

— Если их везут в «Дранси», то можно уже считать их трупами, — заметил Ги. — По-моему, бошей упускать нельзя.

— Может, вы и правы насчет лагеря, — раздраженно сказал Ник. — Но пока они живы, а своей пальбой мы можем убить их. Огня не открывать! И не размахивайте перед немцами своими автоматами!

Лейтенант Курт Эглер скрылся в автобусе и приказал водителю трогаться сразу же, как только уберут с дороги фургон. Лейтенант Эглер еще не отделался от чар красавицы Лоры, но ему пришло в голову, что ситуация довольно странная. Где генерал фон Штольц мог отыскать столько крестьян в такой ранний час? А с другой стороны, генеральская машина действительно стояла в туннеле, а в ней, насколько он мог видеть, сидел сам господин генерал… Это какие же надо иметь нервы, чтобы еще спать в такой шумной обстановке! Впрочем, какой бы странной ни казалась ему ситуация, лейтенант Эглер не привык вмешиваться в дела начальства. Тем более генерала.

Когда фургон откатили за «мерседес», водитель автобуса переключил передачу и стал въезжать в туннель. Думая о Лоре Дюкас, водитель затянул песенку «Снова влюблен». Лейтенант Эглер, который тоже думал о красавице, стал подпевать. Автобус въехал в туннель под аккомпанемент двух зычных голосов немцев.

Когда Диану Рамсчайлд вызволили из лечебницы для душевнобольных в Турции, она дала себе клятву: впредь в случае повторения стрессовых ситуаций усилием воли держать себя в руках. До сих пор ей это блестяще удавалось. Несмотря на несколько осечек — например, в тот день, когда ей дали свидание с Ником в гестаповской тюрьме, — она прослыла в кругу тех, кто ее знал, женщиной железных нервов, несгибаемой воли и мужества. Однако в тот момент, когда она сидела в машине рядом с трупом и к ним медленно подъезжал автобус с немцами, с ней что-то случилось. Она вдруг почувствовала… Нет, ей показалось… что тело генерала фон Штольца вдруг вздрогнуло! Все самообладание мгновенно покинуло ее.