Фред Стюарт - Титан

— Напротив, мне очень интересно.

Ей действительно было интересно. «Новый» Ник Флеминг, которого она почувствовала еще в том письме, полученном в Швейцарии, начал сейчас раскрываться перед ней. Он стал более чутким к ближним, более добрым.

«Господи! — думала она с восторгом. — Как смягчился его характер! Я снова в него влюбилась!»

С другой стороны, Нику было очень приятно беседовать с женщиной, которая, в отличие от Лоры, была ему ровней по уму. Они ели, Ник продолжал рассказывать о своей империи и в один прекрасный миг вдруг почувствовал, что уже несколько лет он не был так увлечен и беседой, и собеседницей.

Оплачивая ресторанный счет, он понял, что ему очень не хочется, чтобы Диана возвращалась в Европу.

Барбара Бэйтс, игравшая Фебу, стояла перед трюмо, держа в руках премию Сары Сиддонс, выигранную Евой Харрингтон (Анна Бакстер), и делала реверансы в ответ на воображаемые аплодисменты.

— Какой классный фильм! — восклицала Файна, изо всех сил хлопая в ладоши. — Восхитительно! Если Бэтти Дэвис не получит Оскара, всем им в Голливуде нужно будет провериться у психиатра!

— Все это верно, — сказал Джерри Лорд, — только разреши напомнить, что за последние пятнадцать дней мы смотрим эту картину уже в третий раз. Боюсь, что у меня скоро поедет крыша.

Они проталкивались сквозь толпу к выходу из кинотеатра «Рокси», где 14 октября начался показ блистательной картины «Все о Еве». Файна без конца ходила сюда, а что касается диалогов фильма, то она знала их все почти наизусть.

— Мне больше всего нравится эпизод, когда Бэтти Дэвис и Гарри Мерилл ссорятся на сцене, а потом он валит ее на постель… У нее такое выражение! Говорят, что взгляд может полыхать огнем. Я раньше не верила, но у Бэтти Дэвис именно это и происходило, правда? Как она играет! И какая роль! Господи, я бы все отдала за такую роль!

— Ты еще слишком молода для этих ролей.

— Ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

— Все еще раздумываешь, соглашаться ли на контракт с «MGM»?

Он вышли на улицу, и Файна застегнула воротник пальто: было холодно. Отец подарил ей норковую шубу, но она редко надевала ее. Как актриса она добрую часть всей своей энергии тратила на то, чтобы искупить тот факт, что она являлась дочерью самого Ника Флеминга. В то время как ее друзья из студии мечтали о славе и богатстве, она мечтала только о славе, поэтому и забросила в дальний угол шифоньера в своей квартире в Гринвич-виллидж отцовский подарок.

— Разумеется, я часто над этим думаю, — сказала она, пока он ловил такси. — Я бы с удовольствием отправилась в Голливуд. Там все фильмы, а где фильмы — там и жизнь. Но мне не хотелось бы оставлять отца именно сейчас… Убийство Викки настолько потрясло его… И всех нас. А кроме того, дело еще в тебе.

Она взглянула на него, и он тут же отвел глаза, как делал всегда, когда дело доходило до откровенного разговора по поводу их взаимоотношений. Подкатила машина, он открыл заднюю дверцу, помог сесть Файне и сел сам рядом с ней.

— Барроу-стрит, 45,— сказал он шоферу.

Такси поехало по 7-й улице в сторону Гринвич-виллидж. Джерри Лорд держал Файну за руку. Это был симпатичный парень, которому было за тридцать, скрывающий под шляпой преждевременную лысину. Файна часто спрашивала, за что она полюбила его. Она прекрасно понимала, что с ее деньгами и внешностью она могла бы рассчитывать на гораздо большее. И все же она влюбилась в человека, который был не особенно красив и не слишком богат. Хуже того: у этого человека были жена и двое детей, которые жили в Скарсдейле. Файна познакомилась с ним через свою подружку, тоже актрису, за которой ухлестывал Джерри. Из этого можно было сделать вывод, что Файна не первая, с кем он обманывает свою жену. Поначалу Файна очень этого не одобряла. И все-таки это был такой милый и порядочный парень, несмотря на его супружескую неверность. Скоро Файна преодолела в себе предубеждение против этого его недостатка, а потом стала даже сочувствовать. Джерри Лорду не повезло с женой. Это была поистине невозможная женщина.

Сейчас же он чувствовал себя немного не в своей тарелке.

— Когда мы приедем к тебе, — сказал он, — давай поговорим о нас с тобой.

Файна решила, что, по крайней мере, после этой беседы Джерри больше не будет отводить от нее глаз.

Квартира Файны была на последнем этаже государственного четырехэтажного кирпичного дома — очень приятного на вид — по улице Барроу-стрит в Вест-виллидж. Застекленная крыша и широкие окна, выходившие во двор. За гостиную, маленькую кухню, спальню и ванную комнату Файна платила пятьдесят долларов в месяц. Для 1950 года это была очень низкая квартплата. Ее друзья, которые прекрасно знали, что Файна может купить целый квартал, если захочет, считали ее сумасшедшей. Но Файне нравилась ее уютная квартирка. Она называла ее «богемной». По стенам были развешаны театральные афиши в рамках с изображением сцен из спектаклей. Ее устраивала мебель «сэконд-хэнд», купленная за гроши в дешевых магазинах. Ее жизнь скрашивали два беспородных кота: Ини и Мини. Единственное, что она позволила себе как богачке, так это полностью переделать ванную комнату, которая изначально находилась в ужасном состоянии. Да, она забросила подальше свою норковую шубу и чуралась родительского богатства, но мыться она привыкла с комфортом.

— Хорошо, давай поговорим, — сказала она, когда они пришли к ней и снимали с прихожей пальто.

Обняв ее и крепко поцеловав, он сказал:

— Ты знаешь, что я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

— Но ты также знаешь, в чем проблема.

— В твоей жене.

— Нет. Настоящая проблема в твоих деньгах.

Она оттолкнула его:

— В моих деньгах?

— Ну хорошо, в деньгах твоего отца.

— Но при чем тут это?

— При всем. Слушай, Фай, я заколачиваю тридцать пять тысяч в год. Если я разведусь с Мэрилин, то мне придется дать ей содержание, во-первых, и платить алименты на детей, во-вторых. А у меня двое ребят. Это составит никак не меньше пятнадцати штук в год. Мне на жизнь останутся гроши. Я много размышлял и наконец пришел к выводу, что я просто не могу себе позволить на тебе жениться.

— Но я могу жить скромно! — воскликнула она. — Посмотри на мою квартиру!

— Да, я вижу, Фай… Но признайся, все это для тебя что-то вроде игры.

— Игры? — Она всерьез рассердилась. — А то, что я актриса? По-твоему, это тоже несерьезная игра?

— Нет, но мне прекрасно известно, что в любой момент ты можешь вернуться в квартиру-триплекс на Парк-авеню. И если ты сама этого не знаешь, значит, обманываешь себя.

— Иди ты к черту, понял?

— Стой и слушай! Мы слишком разные. Твой отец один из самых богатых людей мира. Я буду счастлив, если к моменту ухода на пенсию буду получать шестьдесят тысяч в год. Соединение столь разных людей бессмысленно, так я понимаю.

— Но мы любим друг друга.

— Да, мы любим друг друга. Но ты ведь сама рассказывала мне, что случилось с твоей сестрой Сильвией. Она вышла замуж за такого же парня, как я, и кончилось это все тем, что он сел в тюрьму после попытки раздобыть денег для того, чтобы построить ей дом. Я не хочу, чтобы подобное стряслось и с нами…

— Но Честер Хилл — преступник! Ты же — нет…

— Откуда я знаю сейчас, что не стану им, пытаясь сделать тебя счастливой?! Мой брак — настоящее наказание. Я все отдал бы за то, чтобы развестись и жениться на тебе. Но, если честно, меня пугают твои деньги.

Она стала плакать.

— Но это несправедливо! — рыдала она.

Он снова обнял ее:

— Это жизнь.

— Сейчас ты скажешь, что нам больше не следует встречаться, да?

— Нет. Просто я хочу, чтобы мы раз и навсегда прекратили жалкие попытки самообмана разговорами о свадьбе. Свадьбы не будет, пойми. А если ты не едешь в Голливуд только из-за меня, то вот мой совет: забудь меня и езжай.

Она крепко прижалась к нему:

— А я не хочу тебя забывать.

— Но, может, тебе придется это сделать.

Она отпустила его, прикусив губу.

— Давай заниматься любовью, — сказала она, вытирая мокрое от слез лицо.

— Хорошо, но давай договоримся: о женитьбе забыто раз и навсегда.

Она пожала плечами:

— Сейчас мне хочется только любви.

Около дома на Барроу-стрит под фонарем стоял здоровенный негр в грубом бушлате и, подняв голову, всматривался в окна Файны.

«Временное прибежище» Хуана Альфонсо Эрнандо Гузман и Талаверы занимало целый этаж красивого дома, выстроенного в середине двадцатых годов. Лора поднималась на седьмой этаж в обшитом деревом лифте — на ней была соболья шуба — и убеждала себя в том, что даже не помышляет об измене мужу, а проста пришла позавтракать. Но в глубине души она понимала, что это ложь. Красивый испанец пробудил в ее сердце пожар настолько сильный, что она не пожелала прислушаться к голосу здравого смысла, который не советовал ей идти к нему домой одной. Лора знала, что Ник — ревнивый муж. Она не была меркантильной, но положение миссис Флеминг ей нравилось. Достоин ли маркиз Наваррский того, чтобы ради него рисковать той роскошной жизнью, которую вела Лора?

«Нет, нет и нет!» — повторяла она себе снова и снова.

И тем не менее она пришла к нему. День обещал выдаться интересным.

Несмотря на то что было отнюдь не жарко, когда он открыл ей дверь, она увидела, что он одет как на пляже. Босые ноги, очень тесные белые брюки с манжетами и рубашка-поло в сине-белую полоску. Он улыбнулся своей заразительной улыбкой и сказал:

— Я знал, что вы придете. Добро пожаловать, прелестная леди в соболе!

Он поцеловал ей руку, помог снять шубу, затем провел в квартиру, которая выглядела так, как будто сам Мис ван дер Роз переделывал собор в Толедо. Тут и там в глаза бросались предметы современной мебели, а по стенам небрежно были развешаны полотна современной живописи. Два больших полотна Сальвадора Дали. В гостиной красовался выполненный в полный рост портрет Хуана, одетого в костюм гонщика и в шлеме. Но все остальное было выполнено в тяжелом испанском стиле. Скорбные лики мадонн глядели со стен. Деревянные скульптуры «святых» были расставлены по всей квартире, а на полу стояли высокие кафедральные подсвечники. Окна, из которых открывались чудные виды на воды Иста и на великолепный мост Куинсборо, были занавешены темно-зелеными бархатными шторами, которые выглядели как-то похоронно и так и просились на раскройку для платьев Скарлетт О’Хара.

— Вам здесь нравится? — спросил он, широко разводя руки и показывая свою гостиную.

— Я и не знала, что вы так набожны, — осторожно сказала Лора.

Он рассмеялся:

— Несмотря на свою подмоченную репутацию, я остаюсь классическим испанцем! Со мной честной женщине нечего опасаться. Во всех своих грехах неизменно исповедуюсь своему падре.

— Наверно, ему только и приходится, что выслушивать рассказы о ваших грехах.

— Что ж, такая у него работа. Хотите чего-нибудь выпить? — спросил он, переходя на французский, на котором говорил лучше и с меньшим акцентом, чем по-английски.

— Стакан вина.

— Тогда начнем с «Риойи». Вам понравится мой бар. В нем есть что-то безумное. Как и во мне.

Он подошел к одному из деревянных изваяний и повернул у него правую руку. Моментально целая секция выдвинулась из стены и развернулась на сто восемьдесят градусов, открыв за собой великолепный бар из цветного стекла. Он был похож на музыкальный автомат. В то же мгновение заиграл фонограф и зазвучал голос Эдит Пиаф.

Лора не удержалась от восторженного восклицания.

— Чудесно! — сказала она.

— Правда? Я сам его спроектировал. Все думают, что я только повеса, но я еще и довольно умен.

— И скромен.

— Нет, как раз о скромности речи нет. Просто я хорош и знаю себе цену.

Он отошел к бару и откупорил одну из винных бутылок.

— Вы всегда ходите дома босиком? — спросила она, присаживаясь на резной испанский диван.

— Я ненавижу холодную погоду. Поэтому, когда мне приходится попадать в места с неприветливым климатом, я демонстративно одеваюсь так, как будто нахожусь на Карибском море или на Майорке. Мне это нравится, и этого достаточно. Он подошел к ней, протянул один стакан и сказал по-английски: «Чи-из!»

Они чокнулись. Она пила вино и не могла не смотреть на выпуклость в его брюках на уровне ее лица.

«Боже мой! — подумала она. — Разговоры разговорами, но, похоже, все правда…» За всю свою жизнь ей пришлось спать со многими мужчинами, но никогда еще она не видела ничего подобного.