— Пожалуйста, не подходи сюда. Пожалуйста, не подходи сюда, — бубню я себе под нос.

Ашер убирает меню от моего лица.

— Так, что случилось?

Я делаю вид, что очень заинтересована списком закусок.

— Ничего. Я просто читаю меню.

Он подозрительно смотрит на меня, затем переключает внимание на человека, стоящего за моей спиной.

— Святые бисквиты и соус для тебя.

Я делаю глубокий вздох.

— Привет, Фил, — на моем лице застыла фальшивая улыбка, и я смотрю на него.

Он улыбается и раскрывает руки, ожидая обнимашек. Внутренне поморщившись, я поднимаюсь на ноги и оборачиваю руки вокруг него. От него пахнет сигаретами и алкоголем, которые и станут причиной его смерти. Это то, что я знаю в течение многих лет.

Я отрываюсь от него и сажусь обратно.

— Я думала, ты собираешься бросить курить.

Он напряженно трет шею.

— Я бросал на некоторое время, но старые привычки с трудом умирают. Совсем взрослая. Я не видел тебя с той ночи как твой… — он замолкает. — Ну, впрочем. Как ты поживаешь? И как поживает твоя мама?

— Она в порядке, — я вытаскиваю арахисовые скорлупки, зажатые в щели на столе.

— Она все еще работает в закусочной? — спрашивает он. — Или, наконец, она ушла из этого гадюшника?

— Нет, она все еще официантка там, — говорю я, и его глаза перемещаются на Ашера. — Оу, это Ашер. Ашер, это Фил.

Они кивают и говорят:

— Как вы?

Я начинаю нервничать и возиться с тыквой, вращая её на столе. Нахождение рядом с Филом навевает воспоминания о ночах в баре с моим отцом. Когда Фил отвезет нас с отцом домой, то скажет мне вещь, от которой станет лучше — что отец в конечном итоге возьмет себя в руки. Нет вины Фила в том, что случилось, но он напоминает мне о времени, когда я была наивной, чтобы поверить в это.

Он замечает, что мне некомфортно.

— Хорошо, если что-нибудь понадобится, дай мне знать. — я киваю, и он возвращается на свое место за стойкой.

Ашер переворачивает страницу меню.

— Мне казалось, ты сказала, что была здесь раз или два.

Я пожимаю плечами, не готовая свернуть на этот путь правды. Создается неловкое молчание, и мы продолжаем листать меню. К тому времени как приходит официантка, чтобы забрать наш заказ, мне кажется, что Ашер готов сказать, что мы уходим.

Она зависает ручкой над книгой заказов.

— Что вам принести, ребята?

Ашер выстукивает пальцем по губам, и я ловлю Эми за облизыванием своих губ, когда она смотрит на него.

— Что именно означают «устрицы из Скалистых Гор»? — спрашивает он ее.

Я сдерживаю смех, когда лицо Эми искривляется в замешательстве.

— Ну… я думаю, они что-то вроде мяса. Не уверена, какое именно, но мне нравится. — она давит концом ручки на подбородок.

Я качаю головой Ашеру.

— Ты не хочешь их. Поверь мне.

Она стреляет в меня острым взглядом.

— Они не плохие. Я имею в виду, мясо немного жестковатое, но они хороши на вкус. — мне ее жалко. Отчасти. Она наклоняется над столом и её сиськи практически вываливаются из майки. — Выбирай, сладкий, все, что захочешь, ладно? — говорит она Ашеру.

Взгляд Ашера встречается с моим.

— Мне нравится знать, что я ем.

Ухмыльнувшись, я наклоняюсь над столом и на ушко шепчу ему, что такое «устрицы из Скалистых Гор».

Он выпячивает глаза, пока я откидываюсь назад.

— Так, я буду воду, картошку фри и гамбургер с дополнительной порцией соуса.

— Я буду куриный сэндвич и колу, — я закрываю меню, и Эми вырывает его у меня из рук. У Ашера она более деликатно берет меню и идет к окну заказов.

— Спасибо, — говорит он с улыбкой.

Я опускаю локти на стол.

— За что?

— Не позволила мне съесть это дерьмо.

Мы смеемся, а затем снова наступает тишина. На сцене женщина в ярко красном платье и ковбойских сапогах поет песню Фэйт Хилл «Этот поцелуй» (американская певица в стиле кантри, обладательница премии «Грэмми»), обвив своей ногой микрофонную стойку. В целом, картина очень глупая, но я начинаю расслабляться, как будто я, наконец-то, вернулась домой после трех лет.

— Мой отец и я обычно ходили сюда, — наконец говорю я сквозь громкую музыку.

Он обращает свое внимание на меня, переплетая перед собой пальцы.

— В самом деле? — он смотрит на грубый народ, атмосферу дыма и выстроившихся в баре байкеров. — Сколько тебе было лет?

— Мне было четыре года, когда он в первый раз привел меня сюда и продолжал приводить, пока не исполнилось шестнадцать — пока он не умер, фактически, — говорю я. — Мой отец действительно любил свой «Джек Дэниелс».

— Так делал и мой отец… Ну, ладно, вообще-то это был Джим Бим. — он делает паузу, и его улыбка мягкими невидимыми поцелуями прикасается к моей коже. — Видишь, это было не так сложно, и мы узнали, что у нас есть что-то общее.

— Я социально не ограничена, — возражаю я, вытирая соль со стола. — Просто мне нравится мое пространство… по личным причинам.

— За исключением, когда мы были в изостудии, — дразнит он.

— Да, я виню в этом пары краски, — парирую я игриво. — Они долбанули меня по голове.

Уголки его губ дергаются в улыбке, он скрещивает руки на столе и наклоняется.

— Я знаю, ты любишь свое личное пространство, и это мне в тебе нравится. Ты не из тех, вечно хихикающих и пытающихся запустить пальцы в мои волосы.

Я удивлюсь, если он говорит о Рэйвен.

— Некоторым парням нравится это.

— Нет, не нравится. — он проводит языком по зубам, и я закусываю губу, чтобы сдержать стон. — Я хочу, чтобы ты дала мне шанс. Я хочу, чтобы ты впустила меня в свою жизнь и позволила себя узнать.

Мою грудь сжимает от восторга, но, к счастью, мой голос звучит ровно.

— Что ты хочешь знать обо мне?

Он вертит перечницу в руках.

— Как давно ты знаешь Рэйвен?

Я пожимаю плечами.

— С нашего рождения.

— Она все время ведет себя так… — он замолкает.

— Развратно? — заканчиваю я за него.

Он смеется и это самый прекрасный звук, который когда-либо слышали мои уши.

— Я собирался сказать, как чокнутая, но подумал, что это будет звучать довольно грубо. Она немного впечатлительная… и вся эта история с Гарриком. Как она вообще с ним познакомилась?

— На той же вечеринке, где я познакомилась с ним, — объясняю я. — Но я понятия не имею, почему она была с ним школе в тот день.

Он поджимает губы и изучает трещины на столе.

— Когда Гаррик удерживал тебя около школы… Ты выглядела так, будто собираешься упасть в обморок.

— Просто мне не нравится находиться рядом с людьми, — я ерошу пальцами свои волосы и смотрю на сцену с караоке в углу.

Он скользит рукой по столу и переплетает наши пальцы.

— Но ты не возражаешь, когда я прикасаюсь к тебе. На самом деле, у меня появилась мысль в голове — и, пожалуйста, дай мне знать, если я дал маху с ней — что я немного тебе нравлюсь.

Я пожимаю плечами.

— Думаю, можно сказать и так… Ты заставляешь меня чувствовать спокойствие и возбуждение, в зависимости от того, что мы делаем.

— Спокойствие и возбуждение, да? — размышляет он. — Это хорошо, верно?

— Это очень хорошо, — я улыбаюсь, и его глаза опускается на мои губы.

— У тебя красивая улыбка, — говорит он, проводя по своим губам языком. — И красивые губы. На вкус они очень хороши.

Моё сердце гулко стучит в груди.

— Ты льстишь мне.

— Я серьезно. — подушечкой большого пальца свободной руки он ласкает мою нижнюю губу. — Эти губы такие чертовски мягкие… Я не мог перестать думать о них с тех пор, как поцеловал тебя.

Я не уверена, играет он или искренне мил.

— Спасибо… я думаю.

Он смеется, удивленный, и отстраняется, когда официантка прерывает нас нашей едой.

— Вот и я, дорогой. — она протягивает перед Ашером его еду, затем с громким лязганьем опускает передо мной мою тарелку. — Если тебе что-то понадобится, дай мне знать.

— Я думаю, у нее есть кое-что для тебя, — говорю я, обмакнув фри в соус.

Ашер выглядит так, будто вот-вот засмеется.

— Ты думаешь?

— Ага. — я убираю лук со своего куриного сэндвича. — Почему ты смеешься?

Он поливает кетчупом свой бургер.

— Потому что, вероятно, ты права, но у нее нет шансов. Она не в моем вкусе. — он смотрит на убранный лук на моей тарелке. — Ты не любишь лук?

— Ты говоришь это так, будто я только что призналась, что ненавижу шоколад, а лук и шоколад на двух совершенно разных уровнях.

— Да, лук гораздо лучше.

— Можешь съесть его, если хочешь. — я придвигаю свою тарелку к нему. — Все мое — твое.

Он поднимает лук, наклоняет назад голову и кидает его в рот.

— Позже, я собираюсь обнять тебя. — его глаза темнеют от желания.

Покалывающие ощущения закручиваются внутри, между бедер, и я прочищаю горло, чтобы отвлечься, прежде чем откусить немного от своего куриного сэндвича.

— Итак, тебе нравится группа From Autumn to Ashes (также FATA, американская группа из Нью-Йорка)?

Он смотрит вниз на свою рубашку.

— Да, я приобрел эту рубашку на одном из их концертов. Они довольно хороши. Ты слышала, как они играют?

— Не в живую, — я закидываю фри в рот. — Но я скачала множество их песен.

Он впивается в свой гамбургер, и капелька кетчупа остается у него на губе. Вновь всплывает желание наклониться и пососать его губу, в то время как он сознательно облизывает ее, смотря на меня, будто знает, о чем я думаю.

Мы с жаром смотрим друг на друга, и желание пульсирует в наших телах. Это что-то, чего я не понимаю, потому что я едва знаю его, но я не хочу, чтобы это ощущение пропало.

— Ну, и чем же можно здесь заняться? — Голос Ашера звучит высоко, и он откашливается. — Кроме как болтаться в баре.

— Ты спрашиваешь не того человека, — говорю я ему. — Честно говоря, единственное, что я делаю — это хожу с Рэйвен на её вечеринки.

— Да, что это такое? — он выбирает листик салата из своего гамбургера. — Не похоже, что тебе действительно по вкусу вечеринки. Или все-таки по вкусу?

— Нет, но…

— Но Рэйвен — да, и она — босс, — заканчивает он за меня.

— Она не босс… хорошо, ну, может, есть немного, но у неё такой характер.

Он медленно жует, и я очарована тем, как двигается его рот.

— У меня был друг в Нью-Йорке, который был немного властным, и, наконец, однажды, я послал его к черту. И знаешь, мы все равно остались друзьями.

— Я уверена, ты не сказал катиться к черту, — замечаю я. — Ты кажешься слишком милым для этого.

Улыбка играет на его губах, и он ворует еще лука с моей тарелки.

— Я?

Я делаю глоток колы.

— Так про какой секрет ты мне пытаешься сказать?

— У меня есть… плохая сторона. — он колеблется. — Однако она пока ещё не вылезла наружу.

— Ну, я думаю, у всех есть стороны, которые редко выходят наружу, — я помешала соломинкой свой напиток.

Он кивает.

— Как насчет тебя?

Безумие.

— Я не знаю…

— Тебе не нужно делиться со мной, если ты не хочешь этого. — он делает глоток воды. — Я не заставлю тебя делать то, что тебе не хочется.

Кажется, в его словах есть скрытый смысл.

— Итак, ты хочешь стать художником?

Его челюсть плотно сжимается.

— Мой отец был художником, и он передал свой дар мне.

— У тебя расстроенный голос из-за этого. Ты боролся со своим отцом или что?

— Мой отец редко бывал с нами, но я люблю рисовать — это помогает мне выплеснуть свои чувства.

— Я знаю, о чем ты. — я думаю об его рисунке ангела и интересно, что он чувствовал, когда рисовал его — не удивлюсь, если он знает про Ангелов. — Вот почему я пишу стихи.

— Я бы с удовольствием прочитал твои стихи, — говорит он.

Я опускаю глаза на сэндвич, и волосы падают мне на лицо.

— Обычно, я не даю людям читать их. Ну, кроме Рэйвен, но она только читает то, что я пишу на своей стене. — и ещё Камерон, но это было случайно.

— Ты пишешь на стенах? — он сыплет соль на картошку и ставит шейкер обратно на поднос с краю стола. — Это уже кое-что, что ты позволила мне увидеть.

— Конечно. — я убираю волосы за ухо. — Там на стене и картины тоже есть — Рэйвен и мой брат.

Он вытирает салфеткой руки.

— Может быть, ты будешь достаточно доброй и позволишь мне как-то украсить её?

— Например, твоей картиной грустного ангела.

— Ты хочешь этого? Рисунок ангела, который будет всегда висеть на твоей стене?