– Там полно таких! Ой, мама, мамочка, как я теперь бу-у-ду?

– Такую он не найдет нигде. Если он не попросит у тебя прощение за свою мамашу, то выбрось его из головы. Тогда он мизинца твоего не стоит, подруга.

Женька притихла, соображая:

– Нин, а как он узнает, что она мне сказала?

– Давай, я ему позвоню. Хочешь?

– Хочу. Нет! Не хочу.

– Правильно, ему сердце должно подсказать, что ты не просто так удрала тогда, а потому что тебя обидели.

– Тебе хорошо говорить, у тебя Сергей и ребеночек будет. А я? До конца дней одни будем с Темкой.

– Не будешь, не выдумывай.

– Буду. Так мне и надо. Ой-ей-ей.

– Это если захочешь. Но ты же не хочешь?

– Не-ет, не хочу! – выла Женька. – Хочу-у!

Нинка взяла слово с Хаустовой, что она не будет больше реветь, а приедет к ним с Сергеем в гости.

Но Хаустова решила по-другому.

Жене хотелось наказать себя как-нибудь, наложить гражданскую епитимью – лишить себя праздника, усугубить свое одиночество и тем самым искупить вину. И она придумала провести Новогоднюю ночь одна (Артем не в счет, он будет видеть десятый сон). «Достану фотографию Андрея, посижу часик с фужером шампанского перед телевизором и лягу спать», – распланировала все Женя.

Нинке Женя сказала, что встречает Новый год с мамой, маме – что с Нинкой. Как Ульянов с Арманд и Крупской.

Утром 31 декабря благополучно отправила маму к сестре Ирине, и они с Темой остались одни.


…Проводив маму, Женя убрала в квартире, испекла пирог с рыбой, луком и картошкой, по привычке наворотила тазик оливье. После обеда с Артемом поехали на площадь к елке, а потом болтались по улицам среди заряженного алкоголем и предновогодней эйфорией народа, купили мороженое и уже в сумерках вернулись домой. Артемка был подозрительно тихим. Женька присматривалась к сыну, проверила губами лоб – вроде все в порядке. После ужина сын спросил:

– Мам, я хорошо вел себя?

– Отлично ты себя вел.

– И Дед Мороз исполнит мое желание?

– Конечно, сынок.

– Когда?

– Пока ты будешь спать.

– Значит, дядя Женя утром придет?

Женька подняла глаза к потолку, перевела на сына:

– Ох, не думаю, сынок. Дед Мороз исполняет желания с игрушками, а не с живыми людьми.

Посмотрели мультики, поужинали. Женя искупала сына, потом сама приняла душ. Устроились в обнимку на диване.

– Что будем читать? – спросила Женя.

– Про стойкого оловянного солдатика!

Странно, но Женя никогда не любила эту сказку, а Тема ее просто обожал. Пришлось подчиниться.

Женька читала печальную историю и впервые ее по-настоящему задела судьба игрушки. Подумала: «Как много у нас общего с этим стойким солдатиком. Я тоже по воле случая плыла в бумажной лодке, и тоже пошла ко дну. И поглотила меня черная тоска (рыба). Только в отличие от солдатика, я не знаю, откуда я и куда иду».

Сказка закончилась, Женя поцеловала сонного Тему, прикрыла дверь в детскую.

Впервые за последние несколько лет Женя осталась одна в квартире, не считая спящего сына. А Новый год вообще никогда не проводила в одиночестве.

Во дворе велась перестрелка петардами, до Жени доносились радостные возгласы.

За стеной собралась шумная компания, слышались взрывы хохота и пьяные голоса:

– Снегурочке налейте!

Женька стало грустно. Наверное, соседи пригласили Деда Мороза и Снегурочку к детям, а она вот не смогла порадовать Тему.

Телефонный звонок заставил Женю вздрогнуть.

– С наступающим! – заорала Нинка. – Как вы там?

– Нормально, – бодро, как ей казалось, соврала Женя.

– Может, приедешь к нам?

– Нет, Нин, спасибо, я дома буду.

– Чего унылая такая?

– Да нет, все хорошо, – заверила подругу Женя, но Мелентьева не унималась. Она была счастлива и требовала того же от окружающих.

– Брось, приезжай.

Женя представила счастливую, нарядную Нинку с малышом внутри и влюбленного Сергея за праздничным столом, полных надежд и предвкушений, и себя – раненую. Нет, нечего ей делать у подруги, нечего портить людям праздник, она будет зализывать раны дома.

– Нин, может, завтра.

– Ну, давай, не кисни! – велела Нинка, и они простились до следующего года.

Женя включила телевизор, достала шампанское, поставила бутылку на журнальный столик, фужер и тарелку с салатом, сняла фольгу с бутылки, попыталась вытащить пробку – силенок не хватило. Вырисовывался трезвый Новый год.

Закуталась в плед, пощелкала каналами, нашла какой-то фильм об одинокой молодой женщине, находящейся в поиске счастья, легла и не заметила, как задремала.

В сон проникали голоса героев, переплетались с видениями и уличными выкриками, откуда-то появился Халтурин, он стоял под дверью и давил на кнопку звонка.

Женька проснулась, как от толчка. В дверь действительно звонили. «Мама, соседи или Нинку принесло?» – мелькнула мысль. Женя потащилась прямо с пледом в прихожую, заглянула в глазок.

Боже, спаси и помилуй! Халтурин?!

Евгений ввалился в квартиру, сгреб Женьку, запутавшуюся в пледе, оторвал от пола.

– Ты, оказывается, такая трусиха, – зарывшись лицом в Женьку, прошептал Халтурин.

– Не правда, я не трусиха, – вдыхая запах любимого, глупо улыбалась Женька.

– Трусиха, – дразнил Халтурин, – испугалась старую, больную маму.

– У нас разные весовые категории, я заранее ей проиграла, еще до знакомства.

– Глупости, – целуя шею и пробуя на вкус розовое маленькое ушко, возразил Евгений, – ты бы с подругой посоветовалась, что нужно делать. Она меня однажды так отчитала за то, что самоустранился! Ты знаешь, она оказалась права.

– А когда это ты самоустранился?

– А когда к тебе твой жених владикавказский приезжал.

Женька от обиды задохнулась:

– Вот еще! Какой жених? Не было никакого жениха! Это все Нинка со своими глупостями! – Женя заглянула в глаза Халтурина, там плясали чертики. – Поставь меня, и раздевайся.

– А где Вера Ивановна?

– У сестры за городом, а Тема спит.

– М-м, наконец-то нам никто не помешает, – заурчал Евгений, тиская Женьку.

Она обняла за его шею, приоткрыла губы. Все исчезло: прихожая, квартира, прошлое и будущее. Было только настоящее, и оно было восхитительным. Восхитительным было все: Евгений, ее власть над ним, время – оно тикало, приближая их к кульминации. Это было их время!

– Халтурин, разденешься ты, наконец, или так и будем в прихожей до следующего года целоваться? – Женька оторвалась от Евгения, пытаясь унять дрожь. Ноги не держали.

– Кстати, а сколько уже?

Евгений скинул дубленку, разулся и опять притянул Женю.

– Халтурин, прекрати, давай, руки мой и к столу. У меня салат и пирог есть. Любишь пироги? С рыбой, луком и картошкой? Это наш семейный рецепт, с травами. А шампанское я открыть не смогла.

Женька молола всякую чушь, пытаясь скрыть волнение.

Халтурин умылся, Женя подала полотенце и, млея от восторга, смотрела, как он вытирает лицо. «Неужели это мой мужчина?» – засомневалась она и тут же запретила себе даже думать о чем-то плохом.

– Двенадцать! – успела шепнуть Женька, когда, отложив полотенце, Евгений опять надвинулся на нее.

Женя слышала, как пробили часы, как начали звонить колокола: один, два, три, четыре… Голова кружилась, ноги подкашивались. Евгений подхватил Женьку, перенес на диван, сдернул одним движением халатик. По телу прошла волна, желание затуманило мозги. Ничего не соображая, Женька открылась навстречу.

– Мам!

– Тема? – Женька оттолкнула Евгения, схватила халат, путаясь, нашла рукава.

– Лежи, я сам.

Халтурин исчез в спальне.

Женька лежала, прислушиваясь к голосам – детскому и мужскому, но не слышала ничего, кроме стука собственного сердца – оно било набатом, перекрывая все звуки.

Евгений с Темой на руках мелькнул в дверном проеме в сторону туалета, потом назад, в детскую. Когда Халтурин вернулся, Женька все так же глупо улыбалась:

– Пописали?

– Угу. – Халтурин накрыл Женьку своим телом. – Теперь не отвлекайся и меня не отвлекай, а то рассержусь.


…Халтурин заснул, а Женька вздыхала и вертелась. Она просто не могла спасть: все думала и думала о будущем. Что будет завтра, через месяц, год?

Телевизор что-то пел и танцевал, во дворе рвались петарды и возносились к небу салюты, освещая комнату радугой цветов – праздничная канонада в честь победы? Чьей? «Моей, конечно», – с обожанием глядя на спящего Халтурина, убеждала себя Женя.

Халтурин пошевелился, обнял Женьку, не открывая глаз, спросил:

– Почему не спишь?

– Страшно спать. Вдруг все куда-то денется.

– Хм, только пусть попробует.

– И ты?

– Девочка моя, я никуда не денусь, и тебе не дам. Я знаю, что ты – моя женщина. Давай поедим, есть хочется.

Женька спрыгнула с кровати, Евгений ласкал ее взглядом, пока Женька пряталась в халат. Поймал, дернул к себе, Женька рухнула на грудь Халтурину и оказалась в ловушке его рук.

– Ты восхитительна. Покажи мне детскую фотографию свою.

– Мою детскую фотографию? – Женька была удивлена до крайности. – Зачем?

– Хочу увидеть, какой ты была в детстве.

– Коробка с фотографиями на антресолях.

– Давай я тебе помогу.

Евгений отбросил одеяло, поднялся, ослепив Женьку мощью и красотой мужского тела. «О-о!» – выдохнула Женька и обвила руками торс Халтурина.

Они стояли босыми на полу, Женька макушкой упиралась Евгению в подбородок, чтобы его поцеловать, ей нужно было подняться на цыпочки и вытянуть шею. Как они умудрялись целоваться? «А, наверное, это Евгений наклонялся!», – сообразила Женька, испытывая такой прилив нежности, что на глаза навернулись слезы.

– Ты чего? – Услышав шмыганье, Халтурин отстранился и заглянул Женьке в глаза.

– От счастья.

– Веди, где твои антресоли? – натянув джинсы и джемпер, велел Евгений.

Женька принесла стул, Халтурин влез на него, и потянулся к дверце.

Едва Халтурин повернул собачку на замке, как на голову ему посыпались коробки. На пол веером легли фотографии мотоциклиста.

– Черт! – Закрываясь руками от извержения антресольного вулкана, Евгений поймал куклу…

Кукла настрадалась в своей жизни: фарфоровое личико было ободрано, один глаз не открывался, кружевную юбку покрывали застарелые, похожие на ржавчину, бурые пятна. Евгений хотел спросить, зачем хранить такую странную игрушку, и в тот же момент боковым зрением заметил, как покачнулась Женя.

Халтурин отреагировал молниеносно, и успел поймать бесчувственное тело.

– Черт!

Халтурин нес Женьку на диван и обливался холодным потом. В голове метались лихорадочные мысли: неужели она больна чем-то неизлечимым? Что означают эти обмороки?

Женька открыла глаза, и, не узнавая, несколько секунд смотрела на Халтурина. Наконец, взгляд ожил:

– Ой, прости, – прошептала она, – я тебя напугала?

– Да уж, – признался Евгений. – Что с тобой? Это часто? Тебе надо обследоваться.

– Нет-нет, это не то… Это… просто от страха….

– От страха? – поразился Халтурин.

– Да.

– Ты испугалась куклу? – догадался Евгений.

– В общем – да.

Женька села, потрогала виски. Халтурин с облегчением наблюдал, как на лицо любимой возвращается румянец.

– Я потом тебе объясню.

– Нет, давай сейчас. – Евгений был категоричен. – Я хочу знать, что с тобой. Я слушаю.

Женя откинула с лица волосы и скучным голосом произнесла:

– Эту куклу мне в роддом вез муж, Андрей. Он попал в аварию и погиб, и так и не увидел Тему. Разбился на «Ямахе». С тех пор я ненавижу мотоциклы. И куклу хотела выбросить, но почему-то не смогла.

Сердце сжалось от сострадания, в носу у Халтурина защипало. Этого только не хватало! Вместо того, чтобы стать этой девочке опорой, сам превратился в бесполезного слюнтяя.

И тут Халтурина как прострелило: он себя не узнавал. Вообще, здесь в этом городке, с ним что-то случилось, какая-то странная метаморфоза. Это был не он, это был совершенно другой Халтурин. Куда делись жесткость, бескомпромиссность, неуступчивость и менталитет захватчика – куда? «Почему мне хочется держать на руках эту испуганную птаху, качать и гладить, пока она не забудет свои страхи?» – спрашивал себя Халтурин, осторожно касаясь губами несчастного Женькиного лица.

Выходило, что Грета была высотой, которую Халтурин пытался взять?

– Я не знаю, как тебя утешить, не знаю, – признался Евгений, – но что-нибудь обязательно придумаю.

– Ты уже меня утешил. – Женька поцеловала широкую ладонь Халтурина. – Ты не представляешь, что ты для меня значишь. Что бы ни было впереди, я всегда буду тебе благодарна.

– Мне не нравится твой тон.

– Жень, давай не будем обманывать друг друга. Что бы тебя удержать, нужно быть…

– Нужно быть Женей Хаустовой, – перебил Евгений Женьку. – Что ты себе навыдумывала? Трусиха. Ты – мой джек-пот.