Все присутствующие нервничали отчаянно, шумно дышали. Кислорода в маленькой комнате надолго не хватит. По идее, я должна была проникнуться общим волнением и вибрировать больше остальных. Отнюдь. Я думала про три тысячи рублей. Подарить, допустим, ребёнку альбом репродукций импрессионистов (присмотрела в магазине книжном), но ведь пояснения требуются, рассказ об этих потрясающих художниках. А как выкроить время в эфире на внетематическое отступление?

По привычке за подсказкой я посмотрела на Костю. Он показал мне большой палец – хорошо держишься! Покрутил пальцем в воздухе, как набирали номер на старых телефонных аппаратах, и ткнул в направлении утопленной в пульте трубки – «помни о своей роли!»

«Я-зна-ю!» – только шевелением губ ответила я.

«Ум-ни-ца!» – так же чётко артикулируя, беззвучно ответил он.

За большим стеклом, в студии, Кира начала передачу. Гостем был вице-мэр, которому придётся ответить за перманентно растущую квартплату. Девяносто девять процентов уверенности – начнется обвал звонков. Костя, обладающий уникальным слухом, должен вычислить Сталина, коверкающего голос. Сталин не пропустит горячей темы. Моя задача – хулигана заболтать и держать на линии. Во многих фильмах я видела, как подобные операции проделываются с помощью человека, который разворачивает на месте компактную аппаратуру, отслеживающую географию звонка. У нас такого человека не было. (Ещё одни лёгкие – и мы бы задохнулись.) Только Сеня и казённый человек приставили к ушам сотовые телефоны. Надо полагать, что Сталина ловили на телефонной станции, там прослушку организовали.

Град звонков начался ещё до времени, обозначенного Кирой. Чиновник дятлом, по-написанному, бубнил про экономическую необходимость повышения коммунальных платежей. Люди звонили и звонили. Костя слушал несколько секунд и махал рукой – не Сталин, отключить. Не извиняясь, не объясняясь, просто щёлкали тумблером – всё равно что бросить трубку, когда человек говорит о наболевшем, а ты его обрываешь. С другой стороны, Игорь, ведущий передачу, не мог тратить драгоценные минуты на вежливые отказы. Косте требовалось прослушать десятки голосов, отловить искомый. Продюсер Сеня приплясывал на месте от нетерпения. Бухгалтерша лихорадочными движениями поправляла грудь в бюстгальтере: толкала руку за пазуху, поднимала грудь и водворяла в чашечку лифчика. Помрежа Лара грызла ногти. Даже казённый человек из органов покрылся пятнами, что-то быстро шептал в микрофон сотового телефона.

Костина рука всё время была над столом, поскольку сидел он на корточках. Махала, отбрасывая. И вдруг замерла. На секунду Костя застыл, а потом ткнул в меня пальцем – снимай трубку. Я физически почувствовала, как все в студии перестали дышать, парализованные ожиданием. Или жаждой мести?

– Алло, здравствуйте! Представьтесь, пожалуйста!

– Иванов Сергей Владимирович.

Голос немолодого мужчины, совершенно обычный. Костина рука по-прежнему вверху, будто пропеллером крутит пальцами – «гони, мне требуется ещё несколько фраз, чтобы точно увериться». Продюсер и офицер застыли и напоминали охотничьих псов, сделавших стойку перед броском за дичью. Рука бухгалтерши примёрзла к бюсту. Лара держала палец во рту как уснувший ребёнок.

– Очень приятно, Сергей Владимирович! Сейчас ещё не наступил момент звонков в эфире. Мы отбираем самые животрепещущие вопросы. Сформулируйте, пожалуйста, свой вопрос.

– Ася Топоркова? – в голосе явно чувствовалось подозрение.

– Да, это я.

– Вы ж «Словарик» ведёте.

Костя сбросил наушники с беззвучным криком: «Он!» Неслышно подпрыгнул в воздухе и сделал несколько боксёрских движений. Немая сцена ожила: продюсер и милиционер быстро заговорили в трубки. Потом ринулись из студии, за ними бухгалтерша и помрежа. Костя напоследок подмигнул мне: сейчас мы покажем этому Сталину! Будто мальчишка, честное слово. «Казаки-разбойники» в радийном исполнении.

– Тронута вашим вниманием, тем, что вы меня узнали, – качала я головой, реагируя по-матерински на Костино ребячество и одновременно стараясь говорить ровно. – Слушаете «Словарик»?

– Всё слушаю. А почему вы на другой передаче?

– Подработка, чтобы не сказать халтурка. Лишние, то есть совершенно не лишние деньги. Отсеиваю звонки. Сергей Владимирович! – Мне хотелось воскликнуть: «Бегите, вас сейчас поймают!», но вместо этого я продолжала говорить по сценарию: – Звонков очень много, отбираю самые актуальные вопросы. Что вы хотели спросить?

– Плата за воду, горячую и холодную. Откуда берутся такие объёмы?

– Верное сомнение. Мы с бабушкой поставили счётчики на воду, и сразу плата на две трети уменьшилась. Представляете? Раньше мы потребляли как рота солдат, моющаяся в бане, то есть в нашей ванной.

– Какая бабушка? Какие солдаты? – запаниковал Сталин, непривыкший к пространным беседам с радийными персонами.

– Живу я с бабушкой, с детства, – устало сказала я.

Это ведь мука: забалтывать человека, пока не ворвутся в квартиру люди в чёрных масках, с автоматами, а за ними продюсеры в арьергарде. Из меня никогда не получился бы шпион-разведчик или даже простой следователь прокуратуры.

– Я буду в эфире? – настойчиво спросил Сталин, он же Сергей Владимирович.

– Скоро рекламная пауза, потом вице-мэр ещё несколько слов скажет. Затем будем принимать звонки. Может, через несколько минут позвоните? – с надеждой и явной подсказкой спросила я.

– Нет! – воспротивился дядька. – Оставьте меня на линии. Я дозвонился, право имею.

Так в прежние времена отстаивали своё место в очереди: я тут стоял, на минутку отошёл, предупреждал, стоял – и точка. Если я нажму на рычаг, отключу хулигана, ничего не изменится, ведь наряд милиции уже мчится к нему. Что делать?

– Продиктуйте свой номер, мы потом наберём, – искала я пути спасения Сталина.

– Как же! От вас дождёшься. Требую оставить меня на линии!

– Требовать вы, конечно, можете...

– Но вы меня отключите? Ася Топоркова! Девушке с таким чистым голоском стыдно не уважать пенсионеров.

– Даже не представляете, насколько правы!

Он находился, вероятно, недалеко, спецназ домчался быстро.

– Тарабанят в дверь, – воскликнул дядька, – ломают замок, кричат, что милиция. Вы способствовали? Сексотка! А ещё детей учит!

– Сталин! То есть как вас там... Быстро в туалет. Сели на горшок, в смысле – на унитаз. Простите за натурализм, но штаны спустите, будто вы по надобности. И обязательно – слышите? обязательно! – трубку на рычаг положите! У них против вас законов нет. Бегите!

Я шлёпнула трубкой в гнездо с таким чувством, словно отдала приказ о пуске ракет по целям собственной армии. Будет мне и за ракеты, и за предательство корпоративных интересов.

Игорь, который вёл передачу, фильтровал звонки граждан, помнил о рекламных паузах и музыкальных проигрышах, покрутил пальцем у виска: чокнулась!

– Не выдавай меня, – тихо попросила я. – Научу архаичным идиомам, которые девушек зомбируют. В штабеля укладывают. Как в поезде, представь: плацкартный вагон – идёшь по проходу, а слева и справа лежат красотки – все твои.

– Честно? – изумился наивный Игорь, щёлкнув каким-то тумблером (надеюсь – правильно щёлкнув...).

– Зуб даю!


Миновав «Столовку», отправилась прямо домой. Каждые две минуты я набирала сотовый Кости. Не продюсеру же звонить!

Костя ответил, когда я через силу поглощала заказанный мною и приготовленный бабушкой обед – супчик вегетарианский.

– Извини, не мог ответить, – быстро говорил Костя. – Ты не поверишь! Врываемся: пять мужиков в бронежилетах – как Ходорковского ломать! – следом Сеня, фээсбэшники... Я, понятно, в первые ряды полез.

– Понятно, без бронежилета.

– Ага. Декорации: хрущёба, район Черёмушек, знаешь?

– Конечно.

После Москвы, в шестидесятые годы, новостройки в областных и районных центрах стали называть Черёмушками. Красивое, милое слово, замечу.

– И что террорист? – спросила я, замерев.

– На толчке сидел. Представляешь? Дверь выбили, она на честном слове держалась, пять гренадёров с автоматами наперевес, комнаты зачистили, толкаемся, друг другу мешаем, на ноги наступаем. Никого! И только в сортире обнаруживаем сморчка, который нужду справляет. И лыбится дедок, глазами хлопает: «Мальчики, не пожар ли?»

– Значит, он сообразил и штаны снял! – воскликнула я. – Молодчина!

Повисла пауза. Я поняла, что выдала себя с головой.

– А-с-я-а! – простонал Костя. – Зачем?

– Мне жалко его. Вдруг это больной человек?

– На всю голову.

– Костя, Сталина не били?

– Да никто и не собирался его мордовать. Запугать хотели. Что, впрочем, и сделали. По полной программе. Ещё и заставили бумагу подписать – филькина грамота, конечно, – что больше не будет на радио звонить.

– Он всё-таки больной психически или здоровый?

– Он старый и одинокий. По телефонам соседей и приятелей звонил. Напрашивался в гости и атаковал нас. Дедку адреналина не хватало.

– Несчастный! У пожилых людей бывает форма психического расстройства, которая называется бред ущерба и обнищания. Это когда старику кажется, что все его обкрадывают: пришла соседка – из холодильника масло сливочное унесла, невестка заезжала – сотню рублей из кошелька вытащила, зять продукты привёз, так банку солёных огурцов умыкнул. С двоюродной сестрой моей бабушки то же самое было. Настолько достоверно жаловалась, что участковый врач стала родственников стыдить: как вам не совестно старушку обворовывать? А потом к специалисту обратились, который про бред ущерба и обнищания растолковал. Только забыл сказать, как с ним бороться. Из благих побуждений родственники собрались и коллективно бабушке свою невиновность доказали, а через неделю она умерла.

– Не улавливаю аналогии.

– Бабушка на том самом адреналине, про который ты упомянул, жила, страстями питалась. Они кончились, и умерла от стыда.

– Хочешь сказать, что Сталину надо было позволить и дальше вопить в эфире? Развитие идей Достоевского! У того слеза ребёнка, а у тебя сопли маразматика.

– Костя, не злись, пожалуйста!

– Всех ей жалко! Ну всех!

– «Ей» – это мне?

– Опять, да? Замучила своим русским языком. Полдня тренируюсь: одеть – кого? надеть – что?

Пошли помехи – это Костя мотает головой. Он всегда так делает, когда переполняют эмоции. Словно вытряхивает из себя избыток чувств.

– Дай мне совет, – попросила я. – Написать заявление об уходе? Его пишут внештатные сотрудники?

– С какой стати?

– Предала корпоративные интересы...

– Никто не узнает.

– Игорь слышал...

– Не беспокойся, Игорьку законопатю уши.

– Ты хотел сказать: язык подвяжу? Бесполезно, все равно проговорится. Хотя чего мне бояться? С моральной точки зрения, не раскаиваюсь. Работа и деньги найдутся... когда-нибудь. Хотя радио...

– Твоя стихия, – договорил Костя. – Не паникуй, всё будет хорошо. Пока ты мямлила и рефлексировала, я думал: говорить тебе, что радиостанция в лице Сени заинтересована в Асе Топорковой больше, чем Ася в них? Самое забавное: сказал бы – ты не поверила.

– Конечно!

Мне хотелось говорить, и говорить, и говорить с ним, водить ложкой в остывшем супчике и делиться мыслями, которые мне самой кажутся интересными, но вовсе необязательно покажутся любопытными посторонним людям. Всем, кроме Кости.

– Извини! – сказал он.

– Спешишь?

– Не то слово. До свидания, богиня!

– Так меня не называй! – потребовала я капризно, воруя у Кости время.

– Неужели обидно? Я от чистого сердца. Ладно! Другой вариант: «Пока, девушка-сюрприз!» Встретимся в понедельник.

Запикали короткие гудки. Я отстранила трубку от уха и уставилась на неё как на волшебную палочку, которая перестала действовать.

– Разогреть? – спросила бабушка, которая всё это время находилась на кухне.

Отслеживала мой процесс поглощения сиротского обеда и внимательно слушала наш разговор с Костей.

– Кого разогреть? – не поняла я.

– Суп.

– Кто суп?

– Девонька, ты влюбилась, – заключила бабушка. – Я-то голову ломаю, почему внучка аппетит потеряла. Константин, да? Хороший мальчик, зразы кушал при помощи силы воли.

– Чего-чего, а силы воли у него с избытком. Лучше бы подрос, на полголовы меня ниже, на двадцать кило легче, – вырвалось у меня признание.

– Ой, девонька, разве мужа по габаритам выбирают? Не диван, поди. Вот Прохиндей был. Красавчик, но дрянь. А дедушка твой? До плеча мне только и доставал.

– Ага, это у нас семейное... Бабушка, оставим этот разговор. Костя мне друг и ничего более.

– Дружила курочка с петушком, – недоверчиво покачала головой бабуля, забыв предложить мне компотик с плюшками.

Случайное открытие бабушку распирало, и, нарушив принципы, она позвонила моей маме, и они, как заправские сплетницы, перемывали мне косточки. Из своей комнаты я слышала обрывки разговора: хороший мальчик, Костей зовут, фамилию не знаю, может, и Аверин... к тебе в садик ходил?.. очень способный?.. и я Аське говорю – порядочный парень... внешне? мелковат, она поэтому страдает, глупая... дедушку помнишь? я его ни на какого гренадёра не променяла бы... условности, говоришь? вот и я о том, что условности Аське мозги замусорили... конечно, скромная она у нас и пугливая... как говоришь? верно, общественному мнению подвержена... с другой стороны, понимать-то должна, что внутренности из Кости не выковырнуть и в Прохиндея не затолкать...