Стоит ли говорить, что письмо получилось сумбурным, литературно слабым и даже несколько глуповатым. А ведь у меня были варианты поэтические и душещипательные, логические и рациональные, варианты, состоящие из простых предложений, и варианты, в которых всё письмо – одно сложносочинённое предложение с гроздью придаточных подчинённых, как у Гоголя. Черновики уничтожены, по Сети полетело следующее:

Костя!

Я побывала в психиатрической больнице. Там меня вылечили и даже взяли в штат. (Не в больницу, а на радио). Внешняя моя жизнь – как исполнение мечты. Внутренняя – пожар, выгорание души, обугливание сердца.

И всё-таки не унижусь до того, чтобы объяснять, что сцена, которая шокировала тебя, – не более чем дурное кино, нелепое стечение обстоятельств.

Думаю, надо поставить ещё один памятник Пушкину: он – рядом со своей любимой героиней, Татьяной Лариной. Если уж ставят монументы букве «Ё», грех не почтить великого поэта за то, что отважился изобразить девушку, которая первой объясняется в любви. Последовательницам и сочинять ничего не надо, только процитировать первые строчки письма Татьяны к Онегину: «Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу ещё сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать».

Костя! «Презреньем наказал» ты меня совершенно напрасно. А «чего же боле» имеется. Более всего мне хочется прочитать выдержки из твоего дневника. Было бы преувеличением назвать моё желание последней волей приговорённого к казни преступника. Но очень близко по чувствам.

Ася.

«Близко по чувствам» – корявое выражение. Но и другие не лучше.

Ожидание ответного письма – мука мученическая, не легче ожидания телефонного звонка. С тех пор как появился эпистолярный вид общения, женщины только и делали, что ждали писем. Бабушка рассказывала, как во время войны деревенские женщины выходили к калиткам, наблюдали за почтальоном: у какого дома остановится, похоронку ли вручит или весточку от живого доставит. Моя мама вспоминала: когда в начале их семейной жизни папа уехал в командировку, она через каждые пять минут бегала к почтовому ящику.

Мне, наверное, выпало, благодаря электронике, не самое тяжёлое. Электронные письма доходят до адресата за секунды. Написал – через минуту получил ответ. Если, конечно, вам соблаговолили ответить. Если ваш корреспондент проверяет почту не раз в сутки, а постоянно. Если он вообще снизошёл до ответа. Если он не катит с горных склонов на лыжах, не развлекается в барах, не интересуется стройными блондинками, эротично вихляющими бёдрами при спуске и не менее завлекательно – в баре, танцуя с бокалом глинтвейна в руке.

Выискивая ошибки в очередной отсканированной книге из папиной библиотеки, я приказывала себе не залезать ежеминутно в свой электронный почтовый ящик – если бы пришло письмо, компьютер дал бы понять специальным звуковым сигналом. Но не успев обработать очередную страницу, я входила в почту, кликала на «доставить», получала: «новых сообщений нет», возвращалась к тексту, через несколько минут – снова в почту. Пока не уснула, сидя за столом. Не помню, как перебралась на тахту, наверное, глубокой ночью.

– Ася, внученька, вставай! Почему одетая спишь? Как пьянчужка. Ты же в последнее время стала такой послушной! – будила меня бабушка.

«Ты в последнее время стала послушной» – выражение, которое я ненавидела с детства. Стала послушной и не отказываешься от манной каши. Стала послушной и не плачешь из-за того, что твоя мамочка сегодня не пришла. Стала послушной и не... Послушная – это обязательно с «не», с отрицанием того, что мне хочется.

Очередная ночная фантасмагория ещё клубилась в моём мозгу: лыжными палками Костя дирижировал в оркестре, сплошь состоявшем из девушек. Красавицы, конечно. Но никакого отношения к музыке не имеют. Одна эротично прижимается к контрабасу, точно к любовнику. Другая по литаврам колотит туфлями. Третья задрала конечности и пальцами ног пытается играть на фортепиано.

– Скопище смазливых идиоток, – сообщила я бабушке. «Зачем они Косте, он ведь умный?»

Компьютер не был выключён, находился в спящем режиме. Я схватила «мышку» и поводила туда-сюда, монитор ожил, кликнула на «доставить почту».

Есть! Есть письмо от Кости!

– Ася, ты как чумная! Опять! Ася в последнее время...

– Да, да, послушная девочка. Бабуля, прочитай! Я вижу и не вижу. Буквы, слова, а смысл не схватываю. Что он написал?

– Котя? Погоди, очки надену. Коротко-то. Три строчки.

Впервые бабушка с интересом припала к монитору. Прежде она недолюбливала его из-за моего вечного бдения у компьютера.

– Читай!

– Ул точка Пионерская. Это улица Пионерская, наверное. За центральным универмагом, где жил дядя Фёдор...

– Бабушка!

– Что – бабушка? Я читаю. Адрес, улица Пионерская, «д» – это дом. Дом «семь», «кв», квартира, значит, у них пятнадцать...

– Хватит, спасибо!

Я кликнула на «распечатать», из принтера полез листок.

– Ася, тут дальше...

Но я не слушала, понеслась в душ, чтобы окончательно проснуться. Костино письмо стояло перед глазами как штамп или клише.

«Ул. Пионерская, д. 7, кв. 15, код 315. Маму зовут Анна Леонидовна. Файл «Ася». Пароль доступа «Кошкин дом».

И только. Ни здравствуй, ни прощай. Но моё настроение всё-таки резко взлетело в гору. Даже не расслышала бабушкин вопрос, пропустила мимо ушей.

– Чегой-то Костя с матерью, как шпионы, паролями обмениваются?

– Надо позвонить его маме, а я боюсь.

– Он же пароль тебе написал.

– Это только код доступа к его компьютеру. Вроде шифра у сейфа.

– Придумают тоже! Свихнулись на этих компьютерах. Давай я с Костиной мамой поговорю?

– Спасибо, ты уже поговорила с продюсером.

– Господи помилуй! – перекрестила меня бабушка. – Звони.

– Доброе утро, Анна Леонидовна! – набрала я номер домашнего телефона Кости. – Это Ася Топоркова.

– Да, – сухой ответ.

– Костя вас не предупреждал... – мямлила я, – что мне нужно подъехать к вам... взять файл?..

– Да, он звонил.

– Когда мне удобно подъехать?

– После восьми вечера.

Так долго ждать! До вечера я изойду на мыло.

– Извините, пожалуйста, а сейчас нельзя? – набралась я храбрости.

– Из дома выхожу через сорок минут. Если успеете.

– Обязательно успею! Спасибо большое!

В результате чрезвычайной спешки я схватила не ту сумку, поэтому оставила дома кошелёк, сотовый телефон, пропуск на работу, записную книжку, косметичку и прочие важные предметы. Хорошо, что проездной билет хранился в кармане дублёнки. Ошибиться с сумкой – всё равно что забыть дома вставную челюсть. Стоматологических протезов у меня пока нет, но скоро появятся, потому что в страхе перед Костиной мамой я до скрежета стискивала зубы. Когда вылетала из дома, помнила только, что надо взять чистый диск, скачать файл.


Их квартира находилась на третьем этаже. Поднималась я на ватных ногах, не привыкших к забегам по зимним улицам. Градом катил пот, тёк по лицу макияж, наложенный второпях. Стянула дублёнку, взяла в руки, но жар не отпускал. Передохнуть бы, но я очень боялась опоздать.

Стою перед дверью, нажимаю на звонок – чувырла чувырлой, так бабушка называет неухоженных всклокоченных женщин. Дверь обита дорогой кожей цвета спелой вишни. Лет двадцать назад дверь ставили, на пуговицах в мягких углублениях, кожа благородно потрескалась.

– Здравствуйте, я Ася Топоркова.

– Вы что... бежали?

– Да.

– Проходите.

Мама Кости, как легко догадаться, была миниатюрна. Причёсана – волосок к волоску. Костюм строгий: юбка ниже колен, светлая блузка, жакет. Лицо хмурое и строгое.

– Костя говорил о вас.

– Гы-ы-ы... – выдала я вместо нейтрального интеллигентного «да?».

– Утром, несколько минут назад, когда мы общались по телефону.

Выдержка вдруг изменила Анне Леонидовне. Она скривилась, как от сильной боли, и продолжила:

– Он позвонил, сказал, что вы придёте, просил провести вас в его комнату, к компьютеру. А потом, как бы между прочим, сообщил, что сломал ногу, что уже в больнице, в Москве. Ах, вы не знаете Котю! За этим может стоять серьёзнейшая травма, но он не хочет меня пугать. Ася? Что с вами?

– Это я! Виновата я!

– Вы там были? – быстро спросила Анна Леонидовна. – Только что прилетели? Как он? Что с ним? Убедительно прошу сказать мне правду!

– Меня там не было.

– Ася! Выражайтесь яснее!

– Костя меня звал. Но посмотрите на меня! На горные лыжи корову поставить или Асю Топоркову – одинаково смешно.

– В чём же ваша вина?

– Я мечтала, накаркала. Представляла, что Костя лежит со сломанными конечностями, а я рядом, вытираю пот со лба, даю водички попить...

– И «утку» подставляете? – улыбнулась Анна Леонидовна.

– С «уткой» в моих фантазиях действительно случались сбои.

Какой же дурой я себя выставила! Даже развеселила терзаемую тревогой Анну Леонидовну.

– Ася, вы верите в наговоры, предсказания, астрологию, ясновидение?

– Совершенно не верю! – с жаром воскликнула я. – Мракобесие! Более того, всем известный гипноз у меня вызывает недоумение. Как это? Посмотреть на человека и погрузить его в сон?

– Зависит от человека. Простите, Ася! Очень тороплюсь, в десять начинается важный процесс. А мне ещё надо своих подзащитных настроить на правильное поведение. Вы славная девушка.

Последний комплимент – не более чем дань вежливости. Но я отреагировала как наивная простушка:

– Я правда славная, даже слишком, все говорят. Просто бежала очень быстро.

– Охотно верю. Котина комната вторая справа по коридору. Не пугайтесь беспорядка. Сын не разрешает убирать у него, а сам только по большим праздникам наводит относительный порядок.

Моя бабушка, войдя в комнату Кости, сказала бы: «Ну и бардак!» Хотя я тысячу раз объясняла бабуле, что «бардак» – это бордель, публичный дом, бабушка стояла на своём. «Развела у себя публичный дом», – отвечала мне, указывая на неубранную постель и на стол, заваленный книгами и бумагами. Поменяла бы моя бабуля мнение о Косте, загляни в его комнату?

Фонотека не просто большая – огромная. Диски стоят на полках, как книги, лежат неровными стопками на всех горизонтальных поверхностях – на столе, подоконнике, даже на полу. Над диваном на ржавый гвоздь нанизаны плакаты с концертов рок-, поп– и прочих исполнителей. Пока загружался компьютер, я быстренько пролистала плакаты. Все – дарственные. Фломастером размашисто написаны слова благодарности. Надпись нигде не залезает на фото исполнителя.

Я крутила головой и стреляла глазами. Мне казалось, что жилище Кости расскажет о нём то, чего не знаю, о чем не догадываюсь. С другой стороны, одернула я себя, посмотрите на мою комнату, которую бабушка инспектирует пять раз на день, и у вас останется впечатление, что здесь проводит дни старая академическая дева.

Времени на разглядывание не было, и всё-таки я успела отметить предметы, говорящие о нестандартных вкусах обитателя. Миниатюрная японская сосна в плоском горшке, длинный вертикальный листок с иероглифами, расшифровать которые мне, естественно, не удалось. Портрет человека, выполненный в странной манере. Вместо мазков кисти – вязь из букв и цифр. Да это же Костя, его лицо! Потрясающе. С особым трепетом я осмотрела диван – тут Костя ночует. Достаёт из ящика бельё, стелит, ложится. Всегда ли один? Позволяет себе привести девушку, когда мама в соседней комнате? Пусть бы лучше в одиночестве спал. И думал обо мне. Чтобы справедливо было – он и я по разным постелям, с мыслями друг о друге.

Файл открылся, вставила диск, скачала, не успев толком рассмотреть содержание. Надо торопиться.

Анна Леонидовна ждала меня у двери. На ней была изящная шубка из непушистого меха.

– Вас подвезти? – спросила Анна Леонидовна.

Какая стать у маленькой женщины! Какая выдержка у адвоката, спешащего в суд, у матери, чей сын лежит в больнице далеко от дома!

– Спасибо! Не надо, я сама...

В ошибочной сумке заклинило молнию, а диск надо уберечь от непогоды. Вывернувшиеся рукава дублёнки, которую я снимала, гарцуя вверх по лестнице, не желали возвращаться в исходное положение.

Я мельтешила, топталась в прихожей и при этом бормотала:

– Сама, сама, благодарю. Просто сумку не ту схватила. Да что же с рукавами? Простите! Убегаю, считайте, что меня нет. Подвозить – это слишком. У меня проездной на все виды городского транспорта. Так! Кажется, оделась и обулась. Я вас не утомила своими извинениями? Выходим?

– Смешная вы девушка, хотя и крупная. Ошиблись порядком пуговиц на дублёнке. Расстегнитесь и снова застегнитесь. Вот, теперь правильно. Я всегда оставляю запас времени. Если вам нужно в пункт, до которого не более пяти километров, то я вас доставлю.


Надо пересмотреть своё отношение к психологии. Может, всё-таки наука? Способная объяснить, почему сдержанные, ироничные личности – Костя и его мама, – оказываясь за рулём автомобиля, превращаются в азартных гонщиков? Косте я могла поставить ограничения скорости. Но его маме!