Он снова кивнул. И еще немного постоял. А потом сказал:

– Ну, всего хорошего.

– Да. Я должна идти, до свидания, – деловито повторила она.

И на сей раз действительно вышла из гостиной. Причем даже не оглянулась!

Грандиозное достижение, если вдуматься.

Глава 18

В тиши кабинета лондонского особняка Чаттерисов Маркус мысленно взвешивал свои знания, умения и навыки в области ухаживаний за дамами. Он много знал о том, как избегать общества девиц, а тем паче их мамаш. Он превосходно умел следить за тем, как ухаживают за барышнями (точнее, за Гонорией) другие джентльмены. Он в совершенстве овладел навыком напускать на себя грозный вид, убеждая тех самых джентльменов отказаться от тех самых ухаживаний.

Он не знал только одного – как ухаживать самому.

С чего начать? С цветов? Женщины любят цветы. Черт возьми, он тоже любит цветы. А кто их не любит?

Ему, например, очень нравились полевые гиацинты, но получится ли из них приличный букет? Они слишком маленькие и, вероятно, будут выглядеть бедновато. Кроме того, вручая букет Гонории, должен ли он сказать, что эти цветы всегда напоминают ему о ее глазах? Но тогда придется объяснять, какую именно часть лепестков он имеет в виду. И что при этом будет с его собственными глазами? Куда их девать?

Вдобавок, он никогда не дарил ей цветы. Гонория наверняка удивится и что-нибудь заподозрит. Хорошо, если она разделяет его чувства (хотя пока у него не было особых оснований рассчитывать на это), а если нет? Тогда, стоя посреди ее гостиной с букетом в руках, он будет выглядеть совершеннейшим ослом.

Нет, подобный сценарий его решительно не устраивает, а посему от цветов лучше отказаться.

Куда безопаснее для начала поухаживать за ней на светских мероприятиях. Как раз завтра леди Бриджертон дает бал в честь своего дня рождения. Гонория, конечно, приглашена и, конечно, приедет. Она ни за что не упустит такого случая, ведь на балу будет полным-полно холостяков. В том числе Грегори Бриджертон. Кстати, Маркус пересмотрел свое мнение о нем. У этого джентльмена еще молоко на губах не обсохло, и ему рано жениться. Поэтому, если Гонория сама не откажется от намерения увлечь юного мистера Бриджертона, придется вмешаться Маркусу.

Разумеется, он будет действовать в своей обычной неприметной, закулисной манере. От обязательства присматривать за Гонорией его никто не освобождал, и ему в любом случае непременно нужно присутствовать на балу.

Он посмотрел на письменный стол. Слева лежало официальное приглашение в Бриджертон-Хаус, справа – записка, которую оставила Гонория, уезжая из Фензмора неделю назад. Великолепный образчик пустоты. Приветствия, подпись и между ними две безликие фразы. Словно никто никого не спас от смерти, никто никого не целовал, никто никого не кормил украденным пирогом с патокой…

Такого рода послание вполне подходило для того, чтобы вежливо поблагодарить хозяйку дома за прекрасно организованный прием гостей в саду, однако вовсе не напоминало романтическую переписку с будущим супругом.

Каковым Маркус намеревался стать в самом скором времени. Он собирался просить ее руки у Дэниела (черт бы его побрал!), как только тот вернется в родные пенаты. Однако пока Маркусу предстояло искать подход к Гонории без посторонней помощи.

В чем и заключалась главная сложность.

Маркус вздохнул. Ведь есть же мужчины, которые умеют общаться с женщинами. К сожалению, он не принадлежал к их числу. Более того, раньше он хотя бы умел разговаривать с Гонорией. Однако в последнее время и тут выступал не слишком успешно.

Как бы там ни было, следующим вечером он находился в одном из самых отвратительных мест на свете. В лондонском бальном зале.

Маркус занимал привычную позицию – в углу, у стены, откуда можно наблюдать за происходящим, изображая полнейшее равнодушие и не привлекая к себе внимания. Попутно он лишний раз поблагодарил судьбу за то, что принадлежит к мужской половине человечества. Иначе он оказался бы в положении вон той барышни слева от него. Они оба просто стояли в углу бального зала. Но она была «цветком у стены» [6], а он – сумрачным, погруженным в раздумье джентльменом.

На бал съехалось множество народу – леди Бриджертон пользовалась большой популярностью в обществе, – и Маркус не знал, здесь ли Гонория. Он ее не видел, но, с другой стороны, сейчас ему не удалось бы разглядеть даже дверь, через которую он вошел. Уму непостижимо, как люди ухитряются получать удовольствие посреди всей этой жары, духоты и толчеи?

Маркус снова взглянул на барышню слева. Она казалась ему смутно знакомой, но он, разумеется, не помнил ее имени. Юная леди, откровенно говоря, была не очень юной, скорее, одних лет с Маркусом. Услышав ее вздох – протяжный и усталый, он заподозрил в ней «родственную душу». Она тоже смотрела на толпу, усердно делая вид, что не интересуется никем конкретным.

Маркус подумал, не поздороваться ли с ней и не спросить ли, знает ли она Гонорию, а если да, то не видела ли она ее сегодня вечером. Однако за секунду до того, как он заговорил с ней, она повернулась в противоположном направлении, и он мог бы поклясться, что услышал, как она пробормотала: «Будь оно все проклято, хочу эклер».

С этими словами барышня отделилась от стены и принялась прокладывать путь через толпу. Маркус наблюдал за ней с большим интересом. Она точно знала, куда идти. А значит, если он не ослышался…

Она знала, где именно находятся эклеры.

Маркус устремился за ней. Раз уж он вынужден торчать на балу, причем не видя Гонории, ради которой приехал в это кошмарное место, тогда почему бы по крайней мере не побаловать себя десертом?

Он давно овладел искусством двигаться чрезвычайно целеустремленно, даже когда у него не было никакой определенной цели. Чтобы избежать ненужных разговоров, достаточно просто вскинуть подбородок и устремить строгий взгляд поверх людских голов.

Что он и делал, пока кто-то не ударил его по ноге.

Ох!

– К чему такое лицо, Чаттерис? – вопросил властный женский голос. – Я едва задела вас.

Маркус остановился, потому как узнал этот голос и понял, что сопротивление бесполезно. Он опустил глаза и с вежливой улыбкой посмотрел на морщинистое лицо леди Данбери, наводившей ужас на Британские острова со времен Реставрации.

Во всяком случае, ему так казалось. Она приходилась двоюродной бабкой его матери и наверняка преодолела столетний рубеж.

– Неприятности с ногой, миледи, – с наипочтительнейшим поклоном сказал Маркус.

Она ударила об пол своим оружием (кто-то, возможно, назвал бы этот предмет тростью, но Маркус знал, что к чему).

– Упали с лошади?

– Нет, я…

– Рухнули с лестницы? Уронили на ногу бутылку? – Она лукаво взглянула на него. – Или тут замешана женщина?

Он поборол желание скрестить руки на груди. Пожилая дама наблюдала за ним с усмешкой. Ей нравилось подшучивать над собеседниками. Помнится, как-то она обмолвилась, что главным достоинством старости является возможность безнаказанно говорить все, что вздумается.

Он наклонился и с глубочайшей серьезностью сообщил:

– Если честно, камердинер всадил в меня нож.

О радость! Впервые в жизни ему удалось заставить ее замолчать.

Она застыла с открытым ртом, вытаращила глаза и, кажется, даже побледнела. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Хотя при таком невообразимом оттенке кожи, как у нее, утверждать что-либо определенное было решительно невозможно.

Надо отдать ей должное, она довольно быстро оправилась от потрясения, хохотнула и спросила:

– Нет, серьезно? Что произошло?

– В точности то, что я сказал. Меня порезали ножом. – Он выдержал паузу и добавил: – Если бы мы не стояли посреди бального зала, я бы вам продемонстрировал рану.

– Не может быть! – Она подалась вперед, глядя на него с кровожадным любопытством. – Вероятно, жуткое зрелище?

– Сейчас нет, но было, – заверил он. Она поджала губы и прищурилась:

– И где же сейчас ваш камердинер?

– Полагаю, в Чаттерис-Хаусе. Угощается моим лучшим бренди.

Она снова издала короткий лающий смешок и объявила:

– Вы всегда забавляли меня. Думаю, вы второй из моих любимых племянников.

– Неужели? – вежливо удивился он.

– Вам известно, что вас считают человеком без чувства юмора?

– Вы не склонны выбирать выражения, – пробормотал он.

Она пожала плечами:

– С какой стати? Вы мой правнучатый племянник, и я могу говорить с вами так прямо, как пожелаю.

– По моим наблюдениям, вы одариваете своей прямотой не только родственников.

– Справедливое замечание, – одобрительно кивнула она. – Так вот, я просто хотела сказать, что вы искусно скрываете свое чувство юмора. Чему я безоговорочно аплодирую.

– Ваши похвалы повергают меня в трепет.

Она погрозила ему пальцем:

– Вот то, о чем я говорю. Вы по-настоящему веселый человек, только никому этого не показываете.

Маркус подумал о Гонории. Он умел рассмешить ее. И ничто на свете не радовало его больше, чем ее чудесный смех.

– Так. – Леди Данбери стукнула тростью об пол. – Хватит об этом. Почему вы здесь?

– Думаю, потому что меня пригласили.

– Чушь. Вы ненавидите бывать в обществе.

Он слегка пожал плечами.

– Высматриваете ту девицу Смайт-Смит, полагаю? – заявила она.

Он немного отвлекся, пытаясь определить местонахождение эклеров, но ее последние слова заставили его резко повернуться.

– О, не беспокойтесь. Я не собираюсь распространяться о том, что вы ею интересуетесь, – заверила леди Данбери. – Она у них там за скрипачку, не так ли? Бог ты мой, через неделю вы оглохнете.

Он открыл рот, желая вступиться за Гонорию, объяснить, что она тоже от души смеется над жуткими музыкальными представлениями, но внезапно понял – вообще-то для нее все это очень серьезно. Она прекрасно понимала, что квартет ужасен, и тем не менее мужественно выходила на сцену с видом виртуозной скрипачки и играла с улыбкой на лице. Ради семьи. Ради любви.

Гонория умела любить. И Маркус желал только одного – чтобы ее любовь обратилась на него.

– Вы особенно дружны с этим семейством, – заметила леди Данбери, выводя его из задумчивости.

Маркус моргнул, с трудом возвращаясь к действительности.

– Да, – вымолвил он наконец. – Я учился в школе с ее братом.

– Ах да, – вздохнула она. – До чего нелепая история! С какой стати беднягу вынудили бежать из страны? Я всегда говорила, что Рамсгейт ведет себя как форменный осел.

Он удивленно поднял брови.

– Как вы изволили заметить, – насмешливо произнесла она, – я одариваю своей прямотой не только родственников.

– Да, действительно.

– О, смотрите-ка, вон она, – сказала леди Данбери.

Маркус проследил за ее взглядом и увидел Гонорию, оживленно беседующую с двумя барышнями, которых он не узнал, во всяком случае, на таком расстоянии. Она его еще не заметила, и он воспользовался этим, чтобы вдоволь насмотреться на нее. Ее волосы были уложены как-то иначе. Он абсолютно не разбирался в тонкостях женских причесок, но Гонория выглядела восхитительно. Вероятно, ему следовало подобрать для нее какие-нибудь другие эпитеты, более возвышенные и поэтичные, но порой самые простые слова оказываются самыми верными. Она восхитительна. И он не может думать ни о чем другом.

– Итак, вы влюблены в нее, – напомнила о себе леди Данбери.

Он стремительно повернулся к ней:

– О чем вы говорите?

– Это банальнейшим образом написано на вашем лице. Ну же, идите и пригласите ее на танец, – сказала пожилая дама, поднимая трость и указывая на Гонорию. – Могло быть и хуже.

Он промолчал. Даже когда леди Данбери произносила вполне обыкновенные предложения, понять, что именно она имеет в виду, было весьма затруднительно. К тому же она все еще держала трость на весу, а при таком положении вещей никто не мог чувствовать себя в безопасности.

– Идите, идите, – поторопила она. – За меня не беспокойтесь. Я найду для своих упражнений какого-нибудь другого нерасторопного глупца. Да-да, не трудитесь переспрашивать. Я действительно назвала вас глупцом.

– Будем считать, что в данном случае вы одарили меня прямотой, как родственника.

Она удовлетворенно крякнула:

– Вы принц среди моих племянников.

– Второй из любимых, – пробормотал он.

– Вы возглавите список, если найдете способ уничтожить ее скрипку.

Маркусу не следовало смеяться, но он не смог удержаться.

– Просто проклятие какое-то, – пожаловалась леди Данбери. – Все мои ровесники давно оглохли, а я все прекрасно слышу.

– Многие сочли бы это благодатью.

Она фыркнула:

– Не тогда, когда на горизонте маячит музыкальное представление.

– Почему вы считаете нужным присутствовать? – поинтересовался он. – Вы не особенно близки с этой семьей и свободно могли бы отклонить приглашение.