Хезер Димитриос - Токсичный роман

– Он слишком дорогой.

– Это муть голубая.

Гидеон смеется:

– О, мне нужно добавить это в словарный запас. Сейчас так не говорят.

Она показывает ему язык.

– Она имеет в виду, – говорит Лис, одаривая меня презрительным взглядом, – что это полнейшая хрень. – Она поворачивается к Гидеону. – Ты знал, что вузом номер один для Грейс был Нью-Йоркский университет, но она не подала туда документы, потому что ее парень-психопат сказал этого не делать?

Мое лицо краснеет, когда Гидеон смотрит на меня.

– Все сложнее, – бормочу я. – И я против слова «психопат».

Звенит звонок прежде, чем кто-то еще успевает отчитать меня за то, что я не подала документы в Нью-Йорк. Мы с Гидеоном идем вместе, так как наши шестые уроки проходят в соседних классах. Он непривычно тихий. Знаю, что он о чем-то думает: между его бровями маленькая морщинка. Несложно догадаться, о чем он размышляет. Черт побери этих Натали и Алиссу.

Мы доходим до классов, и я направляюсь в свой.

– Ладно. Э-э-э. Увидимся позже, – говорю я.

Но Гидеон с этим не согласен. Он хватает меня за руку и обнимает. Я напрягаюсь, словно ты можешь увидеть нас, где бы ты ни был. А если Питер увидит нас и отправит тебе видео? У меня будут серьезные проблемы. Я пытаюсь отстраниться, но Гидеон только крепче меня обнимает.

– Может, ты и думаешь, что должна следовать правилам твоего парня, – говорит он, касаясь губами моих волос. – Но я-то не должен.

Я рассказала ему все о тебе, ну, не вообще все – не о том, что мы делаем на заднем сиденье и что ты знаешь, где коснуться меня, чтобы я ахнула, – но Гидеон знает о твоих правилах. Он знает, потому что мне пришлось объяснять, почему мы не можем делать уроки у него дома или почему я избегаю объятий и не могу разговаривать с ним по телефону. Думаю, он сказал мне расстаться с тобой примерно пять тысяч раз.

– Из-за тебя я попаду в неприятности, – бормочу я ему в футболку. Но я таю в его руках.

Мы идеально подходим друг другу.

Он такой высокий и худощавый. Он пахнет по-другому, не так, как ты – вместо запаха рок-звезды (сигарет и редких душей) он пахнет мылом и фимиамом. Чистый, полный возможностей.

Он на секунду сжимает меня крепче в объятиях, а потом отпускает.

– Ты знаешь, что я хочу сказать прямо сейчас? – спрашивает он, поправляя очки в черепаховой оправе, направляясь спиной вперед к себе в класс. Каким-то чудом он ни в кого не врезается – должно быть, это все благодаря медитации. Он настоящий дзен-мастер.

– Не говори. – Но я слегка улыбаюсь, потому что хочу это услышать.

Его губы проговаривают: «Порви с ним», а потом он смотрит на меня пару секунд, прежде чем повернуться и уйти в свой класс.

Следующие несколько уроков я не думаю об Университете Нью-Йорка. С этим я смирилась.

Я думаю о боге. О том, как он или она – нечто большее, чем я представляла. Что если бы я думала о боге по-другому, я бы и о тебе думала по-другому. Я бы могла снова стать настоящей Грейс. До тебя я мечтала об огнях мегаполиса и самолетах, летящих в экзотические места. До тебя в голове все время крутился фильм обо мне и моих невероятных достижениях: учебе в Нью-Йорке, волонтерских путешествиях в Африку для помощи сиротам, красной ковровой дорожке, свадьбе с горячим французским парнем и переезде в Париж. Но после тебя мой мир сузился до твоих рук, губ, звука твоего голоса, поющего песни, написанные тобой для меня.

Меня пугает, кем я стала с тобой: мои «нет» стали «да», мои «никогда» – «может быть». За почти год, который мы официально вместе, я превратилась в свою маму. Я хожу по углям, стеклу, скорлупе, лишь бы ты был счастлив.

Гидеон спрашивает меня:

– Чего ты боишься?

Он спрашивает:

– Что случится, если…

Он говорит:

– Ты заслуживаешь большего.

Правда? Я уже и не знаю.

Я понимаю, что что-то не так, как только ты забираешь меня на машине. Какое-то шестое чувство. Но когда я запрыгиваю в авто и прижимаю твои губы к своим, ты целуешь меня в ответ. Спрашиваешь, как прошел мой день. Тебе почти удается меня обмануть, но я все же знаю – что-то случилось.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, когда ты отъезжаешь от школы и направляешься в парк. Сейчас только середина марта, но уже становится тепло, так что мы решили устроить пикник перед моим техническим прогоном в шесть.

– Да, все нормально, – отвечаешь ты.

Но твои руки сжимаются на руле, костяшки белеют. Я не хочу сегодня ссориться. Мы не видели друг друга с тех пор, как я вернулась из Орегона. Твоя группа дает много концертов, а у меня едва есть свободное время, потому что репетиции поглотили мою жизнь. Нас разделяют расстояние, растущая пропасть, и я не знаю, что делать. Ты начал ходить на вечеринки – и очень часто. Ты хочешь, чтобы я была девушкой рокера, которая курит с группой, напивается и делает тебе минет в грязном туалете любого клуба, в котором ты играешь. Девушка с комендантским часом – облом, я понимаю. Осознаешь ты это или нет, но ты, по сути, винишь меня за то, что я в старшей школе, словно у меня есть выбор. Я не могу быть в твоем мире прямо сейчас, как бы сильно ни старалась.

Ты паркуешь машину, и мы берем одеяло и захваченную тобой еду, а потом отправляемся в уединенное место на траве под дубом. Мы сбрасываем обувь, и, присев на одеяло, я начинаю копаться в сумке с продуктами.

– Отличная работа, – говорю я, вытаскивая пачку печенья «Орео».

Ты киваешь, вырывая травинки. Я кладу печенье.

– Гэв. Что происходит? Что-то явно случилось.

Ты сидишь минуту в тишине, и мне кажется, что ты не станешь говорить, когда ты внезапно взрываешься:

– Я видел тебя. Вчера. Ты говорила с парнем, и он положил на тебя свою хренову руку.

Гидеон понемногу ломал стену, которую я построила между собой и всеми знакомыми парнями. Я помню эти полуобъятия, потому что мне было жаль, что они закончились.

– Что значит ты видел меня вчера? Ты был в школе?

Узел тревоги растет в моем животе. Я еще не забыла тот день, когда ты тайком следил за мной в торговом центре. Из-за этого я стала параноиком на работе, особенно когда попадаю с Мэттом в одну смену. Но как ты следишь за мной в школе? Это же было во время обеда.

– Я просто хотел посмотреть, как ты ведешь себя с другими людьми, когда меня нет рядом, – говоришь ты.

– Ты за мной шпионил?

– Нет. Я собирался пригласить тебя на свидание вечером, но когда увидел, как ты обжимаешься с этим парнем, я подумал: да пошло оно все. Кто он?

– Просто Гидеон, он в нашем спектакле, – вздыхаю я. – Честно? Я думаю, это глупое правило. У меня есть друзья-парни. У тебя есть подруги-девушки. Я не вижу, в чем такая уж тут проблема.

– Проблема в том, что я не хочу, чтобы другие парни пытались залезть в трусы моей девушки. – Ты хватаешь меня за руку. – Ты моя. Я не хочу тебя ни с кем делить.

Я забираю свою руку.

– Гэв, это не реалистично.

Ты поднимаешь голос, и парочка мам на площадке оборачиваются на нас.

– Я мирюсь со всем этим дерьмом, а ты даже не можешь выполнить одну просьбу? Ты не представляешь, что это творит со мной. Не представляешь. Я по ночам спать не могу, понятно? Я могу лишь думать о тебе, окруженной всеми этими парнями на обеде, репетициях, в торговом центре.

Я решаю прямо там: я расстаюсь с тобой. Я так чертовски устала от этой фигни. Я хочу быть с Гидеоном. Мне нужно перестать лгать тебе, себе. Мне все равно, через сколько всего мы прошли, от чего мы отказались, чтобы быть вместе. Нат и Лис правы – ты хочешь все контролировать. И все станет только хуже. Я не превращусь в мою маму. Нет.

Я смахиваю невидимые крошки с юбки. Мне нужно стать леди Макбет. «Натяни решимость на колки, и все удастся».

– Гэвин. – Я сглатываю. – Гэвин, я думаю… Нам стоит…

Но ты не позволяешь мне закончить, потому что ты знаешь, что я пытаюсь сделать, не так ли?

– Если ты расстанешься со мной, клянусь богом, я покончу с собой.

Мой разум… замирает.

Покончу.

С собой.

Как могла я когда-то думать, что попытка самоубийства может быть прекрасно-трагической? Я видела тебя отвергнутым любовником, совершенным романтиком. Боже, о чем я думала?

Оцепенение спадает, и внезапно я начинаю злиться. Пошел ты куда подальше за эти слова, за то, что приставил пистолет к виску и говоришь мне, что это мой палец на курке.

– Нет, ты этого не сделаешь. Ты не покончишь с собой. – Я шепчу эти слова, словно если произнесу их тише, то смогу успокоить это что-то с острым клювом внутри тебя.

– Да, покончу. – Ты произносишь это медленно, словно разговариваешь с ребенком, словно то, что я все еще в старшей школе, а ты в колледже, автоматически делает тебя более взрослым. Это твой голос «спокойного парня». Ненавижу его.

– Я думал об этом, – говоришь ты. – У меня есть план. – Ты смотришь на меня. – Ты знаешь, что я сделаю это.

– Какого хрена, Гэвин?!

– Хочешь знать, как я это сделаю?

– Нет. – А потом я теряю самообладание, злость подавляет страх. Я кричу, и звук моего голоса разрывает воздух, и мне все равно, сколько людей в парке смотрят на меня. – Что с тобой не так?

– Думаешь, мне нравится быть таким?

Ты отворачиваешься, но я успеваю заметить, как по твоим щекам текут слезы. Я не хочу отпускать злость, но она уходит… Уходит…

Я не могу сидеть и смотреть, как тебе больно. Ты плачешь навзрыд и распадаешься на кусочки прямо передо мной, и я это сделала, я сделала это. Я обвиваю тебя своими руками, а ты обнимаешь меня в ответ, и вот так и должно быть, вот мое место – в твоих объятиях.

– Я люблю тебя, люблю тебя, – шепчу я.

Сколько раз ты становился моим защитником? Сколько раз отговаривал меня от глупых поступков? Я не могу бросить тебя сейчас.

Ты прижимаешься губами к моим губам, они соленые от слез, и я вдыхаю твой запах, и он уносит меня с этого одинокого берега назад к тебе.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – говоришь ты.

Я думаю о тебе в ванной. Лезвие, кровь…

Я отстраняюсь:

– Гэв, тебе нужна помощь, – говорю я. – Давай поговорим с кем-нибудь. Мисс Би или твоей мамой…

– Мне не нужна помощь. Мне нужна ты.

– Если ты не хочешь ни с кем говорить, это сделаю я, – отвечаю.

– Что, скажешь школьному психологу, что твой парень сумасшедший…

– Я не думаю, что ты сумасшедший, – говорю я. – Думаю, ты в депрессии…

– Из-за тебя. Потому что ты позволяешь всем этим парням касаться тебя…

Тогда я встаю. Черт. Черт.

– Знаешь что, Гэвин? Мне так надоела эта тупая ревность. Я тебе не изменяла, но если ты не можешь перестать обращаться со мной так, словно у меня на груди алая буква[22], то это знак, что нам не стоит быть вместе. – Слова сыплются с губ. Мне хочется вытошнить их на тебя. – И говорить, что от меня полностью зависит вопрос твоей жизни или смерти – полная хрень, и я не заслуживаю этого бреда.

Ты встаешь, ты всего в нескольких дюймах от меня.

– Я не врал, Грейс. Вот что ты значишь для меня. Ты не просто девушка, которую я трахаю раз в неделю, ты моя жизнь.

Я отворачиваюсь, а слезы раздражения наворачиваются на глаза. Почему ты не можешь доверять мне? Почему мы не можем быть счастливы? Почему я не могу перестать думать о Гидеоне?

– Это все, – говорю я тихим голосом, – отталкивает меня от тебя, Гэв. Мне нужно пространство. Мне нужно дышать.

– Что это значит?

Я смотрю на тебя. Сложно злиться на самого красивого мальчика, которого я когда-либо видела. Но возможно.

– Это значит, что я не хочу, чтобы ты за мной шпионил или сходил с ума, если я обнимаю друзей-мальчиков. И… Тебе нужна помощь. То есть настоящая помощь. Лекарства. Типа того.

– Мне не нужны хреновы лекарства.

– Нет, нужны. В прошлом году ты попал в больницу. И ты угрожаешь сделать это снова? – я делаю шаг вперед и прижимаюсь своим лбом к твоему. – Пожалуйста, милый. Я пойду с тобой, если хочешь.

Вот так мы и стоим, обнимаясь, твое дыхание на моей шее, твое сердце бьется у моего. Мысль о том, что тебя не будет в живых, причиняет боль, от нее становится тяжелее дышать. Ты единственный человек в мире, который лучше умрет, чем будет жить без меня. Никто меня так не любит. Если бы я была в горящей машине, которая вот-вот взорвется, ты единственный постарался бы меня спасти, единственный рисковал бы своей жизнью, чтобы спасти мою. Я ни капельки не сомневаюсь, что мои родители не подошли бы к машине – они бы нашли отговорки и сказали бы себе, что все равно не смогли бы меня спасти. А мои друзья, Бет – они бы хотели меня спасти, но боялись бы погибнуть в процессе. Но ты. Ты бы и на секунду не задумался, да?

– Прости меня, – шепчу я.

– И ты меня прости.

Я целую твой подбородок, шею, ухо. Вдыхаю твой запах.

– Ты серьезно говорил? – спрашиваю я тихо.