Лана Черная - Только люби

Сделала глубокий вдох. Выдохнула. Только не паниковать. Нельзя паниковать. Прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что произошло до того, как я оказалась в этой кромешной темноте. Попыталась и…ничего. Пустота, такая же вязкая, как тьма вокруг.

— Ева! – донеслось издалека. — …помоги…

Голос мужской, надтреснутый. И до одури знакомый. И мне вдруг показалось важным вспомнить, кто меня зовет. И почему именно меня? Что с ним? Зачем ему помощь? Какая-то догадка мелькнула на грани сознания и растаяла, едва я успела ее уловить.

— Ева… – эхом сквозь густую темноту.

Я хотела крикнуть в ответ, сказать, что я здесь, я рядом, но вместо слов из саднящего горла вырвался лишь сип.

Мысленно выругалась и сделала шаг. Я не видела пола, а ноги ощущали прохладу кафеля. Почему я босиком?

Но думать было некогда – голос позвал снова. И он стал ближе. Или показалось? Я ступала медленно, как канатоходец, лавируя во мгле. Шаг, еще один и еще…

— Давай, девочка, ну же…помоги…мне… — шепот, тихий, ломающийся. Из последних сил и уже недалеко. — Я же не смогу…

Кивнула и снова шагнула в темноту.

— Ева, мать твою!

Кто-то ударил в спину и я рухнула на колени. Судорога скрутила мышцы. Закусила губу. Я была совсем рядом, но никого не видела. Пальцы по-прежнему утопали во мгле и ничего не ощущали: ни стен, ни пола под ногами.  Тихо всхлипнула.

Кто же ты, незнакомец? И почему мне кажется, что я тебя знаю?

— Ева…Ева… — еще тише произнес он. И было в его голосе нечто странное. Какое-то горькое отчаяние. Я вся напряглась.

Нет, нет, нет! Ты не должен уходить. Только не теперь, когда я так близко.

И я вдруг поняла, если голос исчезнет – я не выберусь из этой темноты. А мне надо выбраться. Там, вне тьмы, меня ждут. Я знала точно – ждут. Вот только кто?

Давай, Женька, вспоминай! Ну же!

Застыла, поднявшись на ноги. Женька? Женька – это я. Но тот…мужчина звал меня Евой. Почему? Кто он?

— Ева, не смей. Слышишь, даже не думай так легко от меня отделаться.

Согласилась. Я не хотела от него отделываться. Я хотела к нему. Так сильно, что сердце внутри рвалось на части.

Я снова шагнула. Один, два неуверенных шага, попутно растирая сведенные судорогой мышцы.

— Я соврал, Ева…слышишь, меня? Соврал…

В чем? Зачем? Я ничего не понимала.

А судороги стискивали раскаленными обручами легкие. Зажмурилась, пытаясь унять боль. Переждать.

В детстве папа говорил, что если сильно зажмуриться, то все страшное исчезнет. Тогда еще мы были счастливой семьей, а я маленькой принцессой. И я как можно сильнее сжала веки, отсчитывая рваные удары сердца.

И вдруг тьма вспыхнула яркими огнями фонарей. Взорвалась острыми запахами крови и смрада. Крики толпы оглушили. И я, пробирающаяся сквозь обезумевших от зрелища людей, наплевав на сальные шуточки и собственную безопасность. Я искала его. Того, без кого не могла дышать…

—  Стас, — выдохнула и открыла глаза...

…Богдан звонит поздним вечером.

— Евгения Матвеевна, помогите! — без предисловий почти кричит он в трубку. И я роняю книгу, которую читаю, спасаясь от бессонницы.

Бросаю беглый взгляд на спящего рядом сына и тяжело выдыхаю. Мне не нужно спрашивать, что случилось. Я знаю. Откуда-то знаю, что Стас попал в беду.

— Куда ехать? — громким шепотом, на цыпочках пробираясь в супружескую спальню.

Богдан называет адрес заброшенного завода и тут же кричит:

— Стас, сзади!

Треск, маты и связь обрывается, как и мое глупое сердце. Дальше на одних инстинктах: натягиваю джинсы, свитер, вызываю такси. В детской поправляю одеяло сына и мягко целую его в щеку, надеясь, что вернусь обратно. Мне больно уходить, потому что предчувствие холодит спину неизбежной бедой. Больно, что я могу больше никогда не увидеть Даньку. Но я не могу бросить Стаса. Не могу.

И это «не могу» толкает в спину, вниз по лестнице. Впрыгиваю в кроссовки и как воришка пробираюсь по темному двору.

— Женя, что случилось?

Свекровь перехватывает меня у самых ворот: встрепанная, обеспокоенная. Она хорошая женщина и я люблю ее, как родную мать. Но она никогда не примет моей правды, хоть и всегда на моей стороне, словно я ее ребенок, а не мой муж.

Выдыхаю, чувствуя, как нещадно убегает время. Кожей осязаю исчезающие секунды, которые, быть может, сейчас стоят жизни одному несносному мальчишке.

— У меня ученик в беду попал, — говорю чистую правду. Он ведь действительно мой ученик. А сама молюсь, чтобы больше никаких вопросов, потому что не смогу я соврать. Не сейчас, когда я в шаге от того, чтобы послать все к черту. И ведь пошлю, задай она хоть один вопрос.

— Будь осторожна.

Облегчение оказывается мимолетным, потому что спустя минуту такси мчит меня на другой конец города и я медленно схожу с ума.

На огромном пустыре полуразвалившегося завода много людей. Из железных бочек рвутся языки пламени, ветер гоняет по земле всякий мусор и забивает легкие вонью канализации и крови. Последний запах, вязкий, оседающий горечью на языке самый яркий. Как и крики толпы.

Я выбираюсь из машины такси и прошу водителя подождать десять минут. Он соглашается не сразу и отъезжает подальше от странного места, пропахшего смертью, но останавливается так, что я вижу красные огоньки.

И только потом иду вперед. Нет, я бегу. Глазами выискивая того, ради кого здесь. Расталкивая толпу пьяных подростков, сбивая с ног раскрашенных девиц. Кто-то кажется даже узнает меня, потому что я слышу шепот в спину: «Да это же училка наша». Оборачиваюсь, но никто не смотрит на меня. Послышалось? Встряхиваю головой. Плевать. Сейчас мне плевать на все, даже если завтра я лишусь работы и на моей карьере будет поставлен жирный крест.

Плевать, потому что я должна найти Стаса. Я продираюсь сквозь толпу, которая неожиданно подается вперед, словно там вдруг показали нечто невероятное. Я кричу, пытаясь продраться сквозь живую массу людей, но без толку. Я зову Стаса, но улюлюканье и визги сжирают мой зов, как лава погребла под собой Помпею. И вдруг все замирают, словно по мановению волшебной палочки. Застывают, изумленные раскрывшейся перед ними картиной. И только я пользуюсь всеобщим ступором, выбираюсь из толпы и буквально падаю на белобрысого парня.

— Евгения Матвеевна, — выдыхает мальчишка голосом Богдана Бродина. — Вы все-таки пришли.

Киваю и тут же вцепляюсь в его кожанку, встряхиваю.

— Где он? Где Стас?!

Кажется, получается слишком громко, потому что я слышу изумленное:

— Ева…

Оборачиваюсь, схлестываясь со своим персональным космосом, и проваливаюсь в черную бездну, потому что он вдруг улыбается как-то сумасшедше и падает на темный асфальт. Рвусь к нему, падаю на колени, в ужасе отмечая, что по его белой футболке расползается багровое пятно.

— Валим отсюда! — орет кто-то в толпе и спустя считанные минуты пустырь пустеет.

А я…я умираю вместе с ним. Пока с Богданом тащу его к машине. Пока мы едем в больницу, а он несет всякую ахинею про свой день рождения, и я зачем-то обещаю ему поцелуй. И пока мы с Богданом (он едет следом на мотоцикле Стаса) снова тащим Беляева, который отключается еще в такси, но уже в больницу. И потом несколько часов, пока его оперируют. Я умираю, чтобы воскреснуть, когда выходит врач и говорит, что парень крепкий и жить будет. Воскресаю, чтобы понять: без него я не живу и буду умирать всю оставшуюся жизнь, ведь мы никогда не сможем быть вместе…

— Ева… — голос Стаса выдернул меня в реальность, в которую я не совсем вернулась, даже открыв глаза. И только после так неожиданно нахлынувших воспоминаний я сфокусировалась на Стасе.

Он сидел рядом, растревоженный какой-то, словно едва не потерял самое дорогое, что есть в его жизни. Интересно, что же его так напугало? Неужели я?

Повернула голову. Я по-прежнему в спальне Стаса и солнце так же заливало комнату летним золотом. Видимо, прошло не так много времени, значит, Стасу удалось быстро купировать приступ. Тут же отметила на тумбочке шприцы, пустые ампулы. Стало любопытно, Стас сам колол или…

— Милана приезжала, — опередил мой вопрос. Кивнула. Милана, значит. Ну конечно. Его племянница еще со школы увлекалась биологией и химией и вечно таскала домой всех бездомных животных, лечила. И вылечивала ведь. Стас сам мне когда-то рассказывал.

После школы она окончила медицинский колледж, устроилась на работу акушеркой и теперь училась в Мединституте. Вздохнула, удивляясь самой себе, откуда я столько знаю об этой девочке, ведь никогда намеренно не интересовалась ее судьбой.

— А Даня… — не договорила, закашлявшись. В горле словно песочные барханы намело – не преодолеть. Стас протянул стакан воды, приподнял мою голову, помогая сделать несколько жадных глотков. Тело ломило и по мышцам гуляли отголоски приступа.

— Не в курсе. Мелкая ничего ему не скажет, — поставил стакан на тумбочку рядом с кроватью, и я вдруг заметила, как дрожат его пальцы. Почему? — Какого хрена это было, Ева? Ты забыла сказать мне, что страдаешь эпилепсией? И даже стоишь на учете?

Стояла. В другом городе, которых мы сменили три, кажется, после того, как Стас исчез из моей жизни. И ни в одном меня не брали на работу из-за диагноза. Нацепить клеймо оказалось проще, чем с ним жить. Хотя с тех пор, как мы выбрали этот город, мне удавалось избегать приступов. И я совершенно не понимала, почему это случилось именно этим утром.

Интересно, сколько я провалялась в отключке, что Стас успел навести обо мне справки? И почему он злился? Спина напряжена, по скулам желваки гуляли и пальцы дрожали. Что его так вывело из себя? Не понравилось, что товар порченый?

Горечь растеклась по небу, противным комком скатилась по горлу и бухнулась тяжелым камнем куда-то на дно желудка, вызывая тошноту.

— Давай, Ева, рассказывай, — руки на груди скрестил и на меня уставился своим черным, что бездны, взглядом. — Когда эта херня началась? И как часто случаются приступы?

Рассказывать? Ему? О нет, увольте. У нас всего лишь договор, не более. Никакого посягательства на мою личную жизнь и мой персональный ад, в котором я жила без него.

Поэтому я закрыла глаза и сказала совсем не то, что хотел услышать Стас.

— Ты мне соврал, Беляев, — и улыбка невольно растянула пересохшие губы. — Ты все-таки по мне скучал…

Стас так и не стал выяснять о моей болезни, просто хмыкнул в ответ на мою реплику и уехал. И вот уже две недели практически не появлялся дома. А я…я чувствовала себя ребенком, которого обманули и вместо Деда Мороза подсунули пьяного старика с сизым носом.

Одна в чужой квартире, где все пропахло Стасом. Где в каждом уголке чудилось его присутствие. Я даже спала в его футболке, которую стащила из корзины с бельем после его утренней пробежки. Чувствуя себя полной идиоткой, но хоть так я могла представить себе, что он рядом. Что все те журналы, подсунутые мне сердобольной домработницей, лишь ширма. И что я на самом деле не так стара, какой кажусь на фоне молоденькой модельки, буквально прилипшей к Стасу на каждом глянцевом снимке. И боль кривыми когтями скребла по ребрам.

Я понимала, как выглядела со стороны: старой недотраханной дурой, навязавшейся молодому мужчине, у которого наверняка есть невеста. Может, вот эта самая модель, ослепительно улыбающаяся интригующему заголовку: «Как скоро Королева красоты окольцует самого завидного жениха?»

Из квартиры я выходила лишь в магазин и то под присмотром бдительной охраны. Но сегодня мне надоело торчать в четырех стенах, как золотоволосой Рапунцель в башне. Сегодня я задыхалась после очередной порции глянца. Сегодня я, не дождавшись своего Финна, спрыгнула из окошка и рванула в неизвестность, чтобы, наконец,  увидеть свои огоньки.

Сбежала прямо из-под носа зазевавшегося телохранителя. Петляя улочками сонного города, хохотала до слез и впервые за эту неделю ощущала себя живой.

В киоске купила батон и уселась на лавочке у небольшого пруда. Теплый ветерок шелестел в зелени камышей, щекотал тихую гладь пруда. А я улыбалась лукавому солнышку, пускающему «зайчиков» сквозь ивовые ветви, разламывала батон, кормила сбившихся стайкой уток и думала, как же причудливы дороги судьбы, что однажды привели меня в город, где жил Стас. И как так вышло, что за эти годы мы ни разу не встретились на сонных улочках города? Сегодня я знала, что это родной город отца Стаса, куда он с братом вернулся после смерти матери. Как странно всё-таки бывает порой...

— Евгения Матвеевна, здравствуйте! — звонкий голосок нарушил мое уединение.

Обернулась, встретившись взглядом со своей выпускницей. Вернее, с чудесной парой выпускников, которые встречаются, кажется, с пятого класса и любят друг друга до безумия.  Я пришла в их класс четыре года назад, сменив их классного руководителя, и влюбилась в них. Они настолько счастливые, что будто сотканы из света. Такие чистые, искренние. Таня Майская – отличница и талантливая пианистка — и Саша Вольный, хулиган и гроза всей школы. Когда-то, впервые услышав игру Тани, я долго плакала. Тоже впервые за много лет. Плакала и представляла совсем другие пальцы на черно-белых клавишах. И даже не представляла, что где-то в лабиринтах улочек и бульваров притаился дом, где живёт мой Стас.