Глава 16.

Я не видела, откуда он здесь появился. Одноэтажный дом, сложенный из деревянных бревен. С маленькими окошками и покатой крышей, оплетенной лозой. Красивый и сказочный будто. Избушка семи гномов, не иначе.

Не заметила, как остановилась в полушаге от массивной дубовой двери, с восхищением рассматривая витиеватые узоры, вьющиеся по темному дереву. И как Стас отпер эту самую дверь, увлекая меня за собой.

А потом прижал к теплому дереву, носом зарывшись в мои волосы и тяжело дыша. А я смотрела на него, такого сильного, красивого и сейчас такого моего, что внутри все сжималось от дикого восторга. И моя любовь, которая, казалось, никогда больше не воскреснет, прошивала меня изнутри черными стежками его космических глаз, пришивая намертво к Стасу, гладящему мои бедра.

Я никогда не думала, что любить можно так бездумно. Не анализируя, не оглядываясь, не ожидая подвоха. Просто любить, словно дышать. Никогда не верила ему, такому не по годам умному мальчишке.

… — Вы любите его, Евгения Матвеевна?

Вопрос застает меня врасплох, как и само присутствие Стаса в кабинете. Уроки давно закончились, и я точно видела, как он уходил из школы в обнимку с Настей Звонаревой из параллельного класса. А я только закончила бессмысленный разговор с мужем. Снова ни о чем. Снова пустая ссора. Вздыхаю, стоя у окна.

И тут Стас и его вопрос, прямой и откровенный, как он сам.

Оборачиваюсь слишком резко на только вымытом полу и впервые жалею, что нацепила туфли на шпильке. Нога подламывается, и я падаю, неловко взмахнув руками и тихо ругнувшись. Колено прошивает острой болью, и я зажмуриваюсь, слыша только толчки боли и треск рвущейся юбки. Но вздрагиваю от опаляющего тепла горячих рук. Распахиваю глаза и скрещиваюсь с черным космосом на дне внимательного взгляда. всего мгновение и его взгляд падает на мою подогнутую ногу.

— Дай я посмотрю, — просит, касаясь своими изумительными пальцами моей стопы. Не могу оторвать глаз от этих длинных пальцев. От тонких запястьев, обнимаемых кожаными фенечками. От синих рек вен, перевивающих жилистые руки. Не могу, потому что у него шикарные руки. Такие изящные и вместе с тем настолько мужские, что мне, как маленькой, хочется пищать от восторга, потому что они касаются меня. Странное, до нелепости глупое желание.

— Все нормально, Беляев, — делаю неуклюжую попытку подняться, но оказываюсь в кольце его рук. Как маленькую он подхватывает меня подмышки и усаживает на парту. Юбка задирается и в разорванном шве виднеется резинка чулок. Я тут же ловлю на себе обжигающий и голодный взгляд. Совсем не мальчишки. А пальцы сжимают стопу, мягко ощупывая, как-то на автомате, что ли. Потому что Стас смотрит не на свои руки, а на полоску кожи между чулком и бельем.

— Черт, Беляев, руки убери, — зло шепчу, стягивая на бедре юбку и краснея от стыда. И жду препирания или…или черт знает чего. Но Стас удивляет меня, перестает меня касаться и даже отступает на шаг. А у самого пальцы подрагивают. Я вижу. И он замечает это, сжимает пальцы в кулаки и поспешно прячет их в карманы брюк.

Осторожно наступаю на подвернутую ногу. Покалывает слегка, но терпимо. Жаль только обуви сменной нет. придется на полусогнутых добираться, потому что вряд ли я буду чувствовать себя теперь комфортно.

— Болит? — сипло спрашивает Стас, посылая по мне волну дрожи. Мотаю головой, потому что понимаю – отвечу и выдам себя с потрохами.

— А сменка есть? — он уже совладал с собой, но в глазах по-прежнему космическая тьма. Или это за окном потемнело? И словно в унисон моим мыслям класс освещает вспышка молнии. — Ливанет сейчас, — говорит Стас. — Босиком идти не вариант.

Хочу ответить, что это вовсе не его дело, но в окна врывается бойкий дождь. Барабанит по подоконнику, приковывая к себе мое внимание.

— Я же говорил, — хмыкает Стас. А я невольно переступаю ногами, отмечая, что сейчас уже не лето и прогулка босиком не пойдет мне на пользу. И что, похоже, ничего не остается, как топать домой на каблуках и в разорванной юбке. Вот будет радость коллегам, которые и без того перемывают мне косточки при каждом удобном случае. Шутка ли, попасть на работу по протекции директора. Место чье-то тепленькое занимаю, как пить дать. А подставлять Аллу Викторовну, нашего директора, совсем не хочется.

— Пиздец, Бабочка, ты меня убиваешь нахрен, — выдыхает Стас с упреком.

— А ты снова ругаешься, — парирую, не заостряя внимания на прозвище, которым он меня назвал. Впервые не Евой и не по имени-отчеству. Бабочка, надо же.

— Это в крови, — фыркает, подхватив рюкзак и достав из него новехонькие кроссовки и спортивные брюки. — Переодевайся. Не бойся, новье все, — успокаивает, поймав мой изумленный взгляд.

— Беляев, ты рехнулся, — снова шепчу с плохо скрываемой злостью. — Ты  мой ученик.

— И что? — вздергивает бровь.

— Что обо мне подумают?

— Что ты охренительно сексуальна в моих спортивках и кедах, — не задерживается с ответом. И каждое его слово острыми мурашками по коже. — И что ты классная училка, раз ученики настолько тебя любят. Одеждой вон жертвуют, — и впихивает мне в руки брюки с кедами. А у самого черти ламбаду выплясывают в глазах.

— Беляев, ты…

— Не зли меня, Бабочка, — шепчет, нависнув надо мной, вмиг окутав своим терпким запахом. — Иначе я сам тебя переодену. И поверь, красивая моя, лучше тебе это сделать самостоятельно.

— Ты забываешься, Беляев, — собрав всю свою злость. Швыряю в него одеждой. — Думаешь, раз папа олигарх тебе все можно? Думаешь, все можно получить, если только очень захотеть?

Одежда падает на пол с глухим стуком. Стас же смотрит на меня, наклонив голову на бок. И от его взгляда пол мира можно в льды заковать. Но мне плевать. Потому что он всего лишь зарвавшийся мальчишка, привыкший получать все по щелчку пальцев. И потому что сейчас я права и его нужно поставить на место иначе я не смогу здесь работать. Иначе из примерной жены и педагога с идеальной репутацией превращусь в предательницу и распутницу.

Стас не говорит ни слова, подхватывает свой рюкзак и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. А я, прихрамывая, добираюсь до своего стола, плюхаюсь на стул и роняю голову на руки, пряча лицо в ладонях. И не замечаю, как по щекам стекают слезы. Смахиваю их тыльной стороной ладони и долго смотрю на черные полосы от растекшейся туши, не понимая, почему я плачу. Вздыхаю. Это нервное. У меня сложный класс, который уже больше месяца не хочет принимать меня, как своего классного руководителя. У меня восьмилетний сын, который напрочь отказывается возвращаться домой без меня. У меня муж, в очередной раз пытающийся устроить мою личную жизнь. И Стас…этот наглый и упрямый мальчишка, которому зачем-то понадобилась я. И который вопреки здравому смыслу нужен мне.

Достаю из сумочки влажные салфетки и пудреницу. Медленно, глубоко дыша, стираю макияж, и возвращаюсь к тетрадям. Сегодня Даня у бабушки с дедушкой, поэтому домой можно не спешить. Откладываю последнюю проверенную тетрадь и отчетливо понимаю, что не хочу домой. А еще…я боюсь возвращаться домой, где меня ждет муж, вдохновленный своей новой безумной идеей. Гляжу за окно. Дождь прекратился, но всполохи грозы по-прежнему слепят своей яркостью.

Навожу порядок на столе: стопку тетрадей кладу на край, ручки рядом, тут же ежедневник. Поднимаюсь, с неохотой всунув ноги в туфли. Ступню тут же сводит судорогой и я невольно бросаю взгляд на брошенные Стасом кеды. Может, плюнуть на все и засунуть подальше свою никому не нужную сейчас гордость?

Качаю головой, пережидаю волну судороги, подхватываю журнал, который нужно занести в учительскую, и в дверях сталкиваюсь с Беляевым.

Он промок. Вода стекает с его взъерошенных волос на затянутые кожанкой плечи. Но он не замечает крупных капель, прокладывающих влажные дорожки по его шее. Спокойный и холодный, что арктические льды. Но буря, беснующаяся на дне его темных глаз, выдает его с головой. Ничегошеньки он не спокойный.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — напоминает срывающимся голосом. И морщится, потому что – я уверена – ему не нравится, что я слышу его слабость.

— А ты на мои, — снова парирую, прослеживая путь очередной дождевой капли, сорвавшейся с его волос, упавшей на висок, катящейся по скуле, через ямочку на щеке, вдоль рвущейся под кожей артерии.

— Не любишь ты его, — вдруг выдыхает с какой-то отчаянной радостью.

— Что ты можешь знать о любви, глупый мальчишка, — качаю головой, разворачиваясь к нему спиной и возвращаясь в кабинет. Боже, как я устала. Когда же закончится этот долгий день?

— …любовь, — останавливает хриплый голос меня на полпути. Оборачиваюсь и тону в его черном, что грозовое небо, взгляде. —  Ее голодный взгляд

Сегодня утолен до утомленья,

А завтра снова ты огнем объят,

Рожденным для горенья, а не тленья…

— Шекспира цитируешь, браво! — не удерживаюсь от издевки. — За красивыми словами может любой дурак спрятаться. Но это ничего не значит.

— Одевайся, Бабочка, и я покажу тебе, что такое любовь, — и протягивает мне бумажный пакет. Беру на автомате и долго не решаюсь заглянуть внутрь. Стас тем временем сгребает в рюкзак свою одежду, забирает у меня журнал и уходит, бросив напоследок: — У тебя пять минут. Не успеешь, будешь переодеваться при мне.

И только когда он исчезает за дверью я заглядываю в пакет. В нем стильные джинсы от модного бренда и льдисто-голубые кроссовки. Все новое, женское и моего размера.

Переодеваюсь быстро, потому что даже не сомневаюсь, что Беляев выполнит свою угрозу.  Поэтому когда он возвращается, я сижу на углу стола и смотрю на него с вызовом. Но внутри точно знаю, что сейчас с ним я пойду куда угодно, потому что хочу. И мне абсолютно плевать, кто и что об этом подумает.

Он окидывает меня цепким взглядом, подмечая каждую деталь, и мне становится неловко под ним, но я не меняю позу, старательно контролируя каждое свое движение. Каждый вдох и выдох, хоть и получается отвратительно.

Закончив осмотр, кивает с легкой полуулыбкой. Он явно доволен собой. Тем, что угадал с размером. И ему нравится то, что он видит перед собой. Впрочем, надо отдать ему должное – у него глаз-алмаз. Джинсы сидят идеально, а кроссовки точно по моей ноге. В них тепло и комфортно.

— Там холодно, — поясняет он, стягивая с себя куртку и надевая ее на меня, как на маленькую девочку. Застегивает под самое горло. Задумчиво трет бровь большим пальцем и я запоминаю это движение, прячу его в персональный ящик своей памяти, точно зная, что этот день больше никогда не повторится и завтра все станет на свои места. А пока…пока я просто хочу узнать, что же хочет показать мне этот непокорный мальчишка.

Он стоит так близко, что я слышу его рваное дыхание, а его терпкий, с привкусом шоколада, аромат пьянит похлеще алкоголя. И я мысленно молю его отойти, потому что схожу с ума. А он, всегда такой проницательный, лишь усмехается и запускает пальцы в мои волосы, свернутые в пучок на затылке. Удар сердца, еще один и тяжелые волосы рассыпаются по плечам, а Стас отступает на шаг, сжимая в кулаке мои шпильки. И под его потемневшим взглядом я делаю то, чего делать никак нельзя: запускаю пальцы в волосы и распушиваю их. Вижу, как нервно сглатывает Стас, и как сжимает шпильки до побелевших пальцев. И что-то внутри скручивается тугим узлом, жгучим и ослепительным, что летнее солнце.

— Блядь, Бабочка, — выдыхает он, с шумом втянув воздух. — Ты просто охренительная сейчас.

Дергаю плечом, предпочитая не отвечать на его реплику.

Мы сбегаем из школы через пожарный выход, от которого у Стаса имеются ключи. И почему я не удивлена? Но я мысленно благодарю его за эту предосторожность, потому что здесь нет камер, и никто не узнает о нашем побеге.

А в переулке через несколько домов от школы нас поджидает черный, сверкающий дождевыми каплями мотоцикл.

И воспоминания бьют острым кулаком под дых. В панике отступаю назад, но Стас перехватывает меня, растревоженным взглядом заглядывает в мое перекошенное страхом лицо.

— Я не поеду…на этом, — с трудом говорю я, не сводя взгляда с черного монстра, семь лет назад укравшего у меня самого близкого человека на этой планете.

Стас кивает и ничего не спрашивает. Утягивает меня на оживленную улицу, ловит такси. И не выпускает меня из своих сильных рук всю дорогу. И я дышу им, дышу, как будто он мой кислород. И он…он действительно мой кислород. А он перебирает пальцами мои пряди, нежно и ловко, словно касается клавиш. И мне кажется, я даже слышу музыку. Его музыку, которую он творит в это мгновение. Нежную, чарующую с мягкими переливами дождя.

Когда мы оказываемся на месте, я совершенно растеряна. Это огромная высотка с острыми шпилями антенн и темными окнами пустых квартир. Но Стас не медлит, тянет за собой. И ему плевать на встречающихся нам людей. Он заталкивает меня в лифт, а спустя минуту вытягивает на крышу.