Лана Черная - Только люби

Здесь воет ветер, и острые капли срываются с черного неба.

— Стас… — шепчу испуганно, впервые вслух назвав его по имени. Он прижимает меня к себе, всем собой давая понять, что никому и ничему не позволит меня обидеть. А потом показывает то, зачем привез сюда.

И я, стоя на середине крыши, смотрю как завороженная на алые всполохи грозы, расписывающие небо причудливыми узорами. И на сотканную из огня воронку, выжигающую поля до самого горизонта. И слышу хриплый голос Стаса.

— Любовь, Бабочка, это торнадо, которое встретило на своем пути вулкан…

…И я смотрела в его глаза, в которых бесновались огненные смерчи,  и понимала, что прав был Стас тогда. А я высмеяла его тогда. Надо же, какая философия в семнадцать лет! Возражала, разубеждала, наивно веря, что любовь – это то, что я испытывала к своему мужу.

Сейчас же, касаясь его губ своими и разделяя на двоих одно дыхание, я понимала одно. Я любила Стаса. Любила безумно, отчаянно и это чувство не поддавалось никакому контролю. Как огонь, вырвавшийся из каменного плена вулкана. Как ветер, танцующий смерчем по просторным полям. Я вся состояла из этой любви и сейчас, жадно делясь ею со Стасом, я плакала, опьяненная своим стихийным счастьем.

— Ева? — Стас смотрел на меня сквозь марево страсти и соленых слез и отчаянно искал ответ.

А я не могла и слова произнести, потому что осознание собственных чувств выбило почву из-под ног, украло дыхание и навсегда привязало меня к этому мужчине. Пришпилило канцелярскими кнопками еще десять лет назад. Потому что мужчина он и в семнадцать мужчина. Стас был им уже тогда. Надежным, готовым порвать любого за то, что считал своим. Только я не оценила это тогда. А когда поняла, он просто исчез из моей жизни.

— Ты мерзавец, Стас Беляев, — все-таки выдохнула, проглотив сдавленный всхлип, когда его пальцы скользнули мне под юбку, а на искусанных мною губах мелькнуло удовлетворение. Да, сегодня я в юбке, как он и хотел. — Но я люблю тебя, слышишь?

И пусть я сто раз пожалею об этом. Это будет потом. А сейчас я просто терялась в мглистом космосе его взгляда и падала…падала в его черные дыры.

А он большим пальцем вытер скатившуюся по скуле слезу, облизнул подушечку и невыносимо медленно, не разрывая взглядов, опустился передо мной на колени.

— Стас, что ты…

Никогда…за десять лет знакомства…никогда Стас Беляев не стоял передо мной на коленях. Я – да, валялась у него в ногах, моля спасти моего сына. Хоть он и не нуждался в моих мольбах, теперь я знала это. А он – никогда. И вот сейчас…

Сейчас он творил что-то немыслимое. Что даже меня, опытную женщину, смущало и заставляло краснеть. Но я все равно смотрела. Как он стянул с меня юбку, огладил затянутые чулками ноги, подкашивая коленки. И если бы не дверь, в которую я вжалась всей собой, наверняка рухнула бы, а так…вцепилась в его сильные плечи. Стас тут же отозвался тихим шипением, но рук не сбросил, продолжая оглаживать бедра, вдоль линии трусиков.

Смотрела, как он медленно, наслаждаясь каждым движением, стянул с меня трусики. Как сжал их в кулаке и поднес к носу, с шумом вдыхая их аромат. Как запихнул  их в карман брюк и бесцеремонно развел мои колени.  А потом и вовсе  закинул одну ногу себе на плечо, раскрывая меня перед собой. Вот такую, как есть, изнывающую от желания к нему. Абсолютно бесстыже мокрую. Потому что Стаса нельзя не хотеть. Потому что он мой космос, в который я лечу, словно ракета и застываю на грани взрыва.

— Подготовилась, да, Бабочка? — хрипло, словно ему в горло щедро насыпали песка.

— Все для тебя, Беляев, — тихо, на изломе дыхания, чудом удерживая себя на месте, когда он ладонью накрыл идеально выбритую промежность.

— Мне нравится, когда ничего нет, — заявил он, а мне отчаянно захотелось сжать колени, прикрыться, чтобы он ничерта не видел. И я даже сделала попытку, но Стас одним взглядом пригвоздил к месту. — Даже не думай, Ева. Вообще ни о чем не думай. Тебе вредно.

И, сложив, два пальца развел мои складочки. Так нежно, словно сокровищницу.

Тихий стон слетел с губ, а пальцы сильнее впились в широкие плечи, то ли удерживая Стаса на месте, то ли поощряя его игру. Я сама не понимала, что делала. Но я знала одно. Я хотела его. Не просто тело, шикарное, перевитое жгутами мышц и нитями шрамов. Хотела то, что спрятано под маской циника и нахала. Того настоящего Стаса, каким он был когда-то. До одури, до сумасшествия. Но и этого нахала и матерщинника, идущего по головам и не видящего никаких препятствий, я тоже хотела. Потому что это мой Стас. Только такой он цельный. И только такой нужен мне. Со всеми грехами за пазухой.

И я невольно подалась ему навстречу, когда он, растирая подушечками пальцев влагу, задел клитор, вызвав огненную лавину, сметающую все на своем пути.

— Замри, Ева, — его горячая ладонь припечатала к двери. Но я не могла стоять. Мне нужны были его губы там, где жгли прикосновением пальцы.

— Стас, — выдохнула, всхлипнув. — Пожалуйста, Стас…

И он исполнил мою просьбу, накрыл языком возбужденную плоть. Всей поверхностью языка провел по ней снизу вверх, вылизывая, как эскимо. И я готова была рухнуть в бездну и продать душу Дьяволу, смотря, как он кружил языком вокруг клитора, не задевая его. Дразнил, швыряя меня на костер инквизиции, сжигаемую огнем страсти и дикого, неконтролируемого желания. Чтобы спустя удар сердца вобрать напряженную горошину в рот, посасывая. И запустить по телу упругие спазмы, сорвать хриплые стоны с моих и своих губ.

Если бы он только знал, как я мечтала об этом. Видеть его смоляную голову меду своих ног, чувствовать его рот на своем клиторе. Сходить с ума от его мягких поглаживаний и более жестких постукиваний языком.

— Давай, Ева, — оторвавшись на миг, чтобы еще сильнее раскрыть мои складочки, — кончи для меня. И я выпью тебя до капли, моя девочка.

И сорваться на крик, когда оргазм накрыл дичайшей энергией, разорвавшей в лохмотья каждый нерв.

Он оторвался от моей пульсирующей плоти и поймал мой взгляд. А я видела его губы, блестящие от моих соков, и сумасшедшие глаза пьяного от страсти человека.

— Пиздец, Ева…как же долго я мечтал об этом, — шептал, облизывая губы и сводя с ума этим движением. Выбивая к черту из привычного мира этими простыми, но такими нужными, как воздух, словами. — Какая же ты вкусная, моя сладкая девочка, — улыбаясь сумасбродно, поднялся с колен и подхватил меня на руки. — Просто охеренно вкусная…Карамелька…

Он уложил меня на кровать и навис сверху, накрыв своим телом. Такой большой, горячий и такой желанный. Так близко, кожа к коже. И я ощутила его эрекцию, легшую аккурат между моих раскинутых бедер. Подалась навстречу, чувствуя как по венам растекся жидкий огонь.

— Не спеши, — прохрипел, ладонями припечатывая мои руки.

Распял на кровати.

Губами скользнул по шее, оставляя влажный след. Обжег рваным дыханием.

Выдрал из онемевших легких сдавленный крик, рванув ткань блузки. Хруст рвущейся ткани оглушил, послав по телу волну дрожи.

И я выгнулась дугой, промежностью впечатываясь в твердый член Стаса.

— Блядь, Бабочка, — выругался Стас, когда я рванулась в его руках с одним желанием – добраться до его ширинки. — Замри, иначе я оттрахаю тебя так, что не то что сидеть, ходить не сможешь.

Замерла на мгновение, но Стас не давал передышки, накрыл ртом тугую горошину соска, втянул ее, покусывая. И эта боль была слаще любой ласки.

— Еще…пожалуйста, — простонала.

Тихий смех стал мне ответом и одна высвобожденная рука, которую Стас отпустил, чтобы выпустить на волю другой сосок, спрятанный кружевом лифчика. Этого хватило, чтобы парой уверенных движений освободить изнывающий желанием член.

— Бабочка… — не то обвинил, не то поддержал Стас, но сдерживаться больше не стал. Одним сильным движением вошел в меня, заполняя всю без остатка. Лишая дыхания от нереального ощущения заполненности.

— Ох… — закусив рвущийся из груди крик.

— Не шевелись, — снова приказ, когда я заерзала, привыкнув к его немаленьким размерам. — Дай мне минуту, пожалуйста, — тихая просьба.

Он уткнулся лбом в мой, тяжело дыша.

А я вдруг почувствовала себя влюбленной девчонкой, которой постелили под ноги небо.

Обняла ногами Стаса, губами нашла его чувственный рот, пахнущий мной, и выдохнула, шалея от собственных слов:

— Ну же, Беляев, вытрахай из меня мою дурь.

И в очередной раз задохнулась от сильных толчков большого мальчика внутри себя...

...— Стас, мне нужно в душ, — взмолилась я, когда после короткой передышки Стас снова принялся ласкать мою грудь, перекатывая в одночасье затвердевшие соски между пальцами.

— Зачем? — искренне удивился он, словно я просила у него не о банальном душе, а звезду с неба достать, как минимум.

— А зачем, по-твоему, принимают душ? — спросила и тут же охнула, когда он прижал сосок, оттянул, а потом резко отпустил, сливая боль с колким удовольствием.

Сумасшествие какое-то.

— Хотя ты права, в душе я тебя еще не трахал, — и снова выкрутил сосок, рассыпая по коже острые иголочки наслаждения.

— Стааас, — простонала, вкладывая в одно слово все удовольствие и возмущение.

— Прости, Бабочка, — прошептал, дуя на возбужденный сосок. Скручивая низ живота в тугой узел, короткими толчками рвущийся между бедер. — Я просто охереть какой голодный до тебя.

Душ? К черту все! Уперлась ладонями в его плечи, укладывая на спину. Стас послушно лег, раскинув руки, позволяя мне оседлать его.

Губами проложила дорожку от его ключицы к пупку. Языком нырнула в круглую впадинку, скользнула ниже. Туда, где тоже все гладко и идеально. И напряжено до предела.

Вдохнуть пряный аромат нашей страсти и ощутить на языке бархат его члена. И увидеть, как Стас задыхается от предвкушения. Как поднимается и опадает его раскачанная грудь. Как искажается удовольствием его лицо.

И я точно знала, что Стас Беляев самый красивый мужчина из всех, кого я знала. Идеальный. Весь для меня. До самой последней капли, которую я хотела выпить из него.

Я раскрыла губы, толкая его крупную головку внутрь, где-то на краешке сознания боясь, что вот сейчас отвращение выглянет из-за угла, но нет…только тепло и ни с чем несравнимое удовольствие растекалось патокой под кожей. Вобрать всего. Как можно глубже.

И я лизала его  жадно, лаская, изучая и проталкивая все глубже. Ничего не боясь. И я в жизни не пробовала ничего вкуснее. Это чистейшее наслаждение.

Вспышки фейерверков, когда Стас двигался мне навстречу так жестко, что мне не хватало воздуха.

Он схватил меня за волосы, резко вжимая задницу в кровать, позволяя мне сделать вдох, норовя перехватить инициативу, но я не позволила ему, снова забирая в плен своего рта его член.

И Стас сдаелся, резкими толчками трахая мой рот. Стонал сгребая в кулаки простыню.

А я сосала его, вбирая как можно глубже, сама взвинчиваясь до предела.

Стас задрожал и громко закричал, когда одним толчком бедер буквально насадил мой рот на себя. И взорвался сладким нектаром, растекшимся по горлу.

Все меняется за минуту до звонка. И я чувствую эти перемены, как рокот паровоза, несущегося на кукольное тело Анны Карениной. И это нихрена не весело. Но мне не под силу остановить мчащийся на всем ходу тяжелый состав, как и отмотать время назад. Да я и не стремлюсь, потому что не жалею ни о чем.

Ева отвечает на звонок с такой радостью, нокаутируя нахер своей счастливой улыбкой, которая тает на глазах.

А я…смотрю на боль, темными смерчами закручивающуюся в ее красивых глазах, и понимаю, что собственными руками выложил каменные ступени в бездну. И я не только прошел полпути, но и утянул свою прекрасную Бабочку с собой. И мне абсолютно похер, в каком виде: хоть пришпиленной к бархату, хоть в стеклянной колбе. Плевать, потому что она будет рядом, даже если будет ненавидеть меня.

Она слетает с кровати молниеносно, едва заканчивает разговор с сыном. Мечется по комнате, ища свою одежду. Но вместо нее одни лохмотья. И я смотрю на ее жалкие попытки одеться и ни хрена не делаю, чтобы ей помочь.

— Стас, — вдруг выдыхает с таким отчаянием, что мне хочется вжаться в стену за спиной и никогда не слышать этот ее надреснутый голос. Но я упрямо стою на месте, встав с кровати, едва она ответила на звонок. — Стас, мне нужно… — делает глубокий вдох, выдыхает. — Мне нужно в город. Звонил Даня. Сергей в больнице в коме. Мне нужно…

— Нет, — сухо и равнодушно, сдерживая рвущихся наружу демонов. Я накормлю их позже. Не сейчас, когда она рядом, такая потерянная и сломленная моим резким отказом. И черти довольно скалятся, предвкушая новую порцию моей прогнившей души.