Лана Черная - Только люби

— Кто «мы»?

— Я и Богдан.

— Бродин, — киваю, принимая ответ. Да, Богдан всегда был горой за Стаса. Мне ли не знать. В сердце никогда не умрут те страшные часы ожидания в коридоре больницы и Богдан...единственный близкий Стасу человек. Его семья, несмотря на мать и старшего брата.

— Я не буду вдаваться в подробности, но в ходе всех обследований выяснилось, что ребенок не его, а Стас беплоден.

— Что за чушь? — я даже не успеваю среагировать иначе. Почувствовать что-то, потому что самая первая реакция всегда правильная. И моя — острое несогласие с этой чушью.

— Еще в армии он переболел паротитом. Попросту «свинкой». Думаю, ты слышала, что это и чем чревато для мужчины?

Да, бесплодием. Хмурюсь, все ещё не понимая, причем здесь я и Стас? Он просто не мог быть бесплоден, потому что во мне рос его плод, его ребенок.

— Беда в том, что там, где служил Стас, не было должного лечения. Болезнь запустили и как результат…

— Бред...полный…

— Мы трижды перепроверяли, — парирует Марк, выбивая почву из-под ног каждым своим аргументом, — пока Стас не послал нас…

О да, это он может. Но…

— Марк, я не понимаю… — всё-таки делаю несколько шагов и падаю в кресло. — Это ерунда какая-то...это…

— Трижды, Женя. Ошибки быть не может.

— Может, Марк, потому что этот ребенок Стаса. И мне плевать, если ты думаешь иначе.

— Я не думаю, иначе я был бы дерьмовым психологом, — говорит так, словно я обвинила его в семи смертных грехах.

— Но…

— Но так думает Стас…

Этот разговор случился три дня назад. Марк предлагал помочь доказать Стасу правду, но я отказалась. Не буду я никому ничего доказывать. В любви либо веришь, либо нет. Но тогда это уже не любовь, а сплошная пародия. А после того, как я «случайно» встретила Богдана у женской консультации — точно знала, что Стас уже в курсе о моем положении.

Спрятала телефон в сумочку, получила от Елизаветы Юрьевны, моего гинеколога указания, как себя беречь, чем питаться и когда прийти на следующий прием, и торопливо сбежала из женской консультации.

Октябрь радовал теплом и пестротой красок. Солнце ласкало кожу, улыбалось с синего небосвода, прыгало зайчиками по радужной листве. А у меня внутри цвело целых три солнца. Моих и немножко Стаса.

— Когда-нибудь я расскажу ему, — обещала своим малышкам, обнимая живот. — А сегодня я просто побуду немножечко счастливой.

Вот так эгоистично счастливой: без долгов прошлого, тоски и мук совести.

И в ответ на пропущенный звонок от сына написала смс:

«Прости, мой хороший, но сегодня я слишком счастлива для похорон».

И впервые за эти три недели отключила телефон.

Все выходные наслаждалась счастьем: гуляла в парке, ела пироженки в любимой кофейне, кормила голубей на старом пруду у храма. А вечером устраивалась на веранде своего нового небольшого домика, который снимала в таком же неприметном городке в сотне километров от Стаса, и вспоминала. Перебирала, как бусины, наши дни, где мы со Стасом были счастливы. Вдвоем. И рассказывала о папе своим девочкам. Не знаю, откуда и как, но я была твердо уверена: все трое — будущие принцессы. Стас всегда хотел девочку и говорил, что у нас обязательно будет маленькая Куколка, так похожая на меня. Давно, словно в прошлой жизни. А он никогда не нарушал обещаний.

О выключенном телефоне вспомнила в понедельник, когда вышла на работу. Уже после уроков обнаружила с полсотни пропущенных вызовов и вдвое больше непрочитанных сообщений.

Сердце пропустило удар. Все сообщения были от Стаса.

Дрожащими пальцами открыла последнее, отправленное всего час назад. Сделала вдох и перестала дышать.

«Уже еду».

Всего два слова, перевернувшие мир. Но только это не могло быть правдой. Да и адресовано могло быть вовсе не мне. Потому что Стас ни за что не приехал бы ко мне. Он обещал вычеркнуть меня из своей жизни.

Но мое «Куда?» улетело прежде, чем я сообразила, зачем это делаю.

— Снова задаешь глупые вопросы, — насмешливый баритон сорвал мое бедное сердце в галоп. Медленно обернулась на него и прилипла взглядом к его хозяину.

Стас стоял, привалившись плечом к дверному откосу, и внимательно смотрел на дисплей телефона. А я — только на него. Одетый во все чёрное, он словно принес с собой грозу: хмурый и до невозможности красивый, завораживающий. А в длинных пальцах белая орхидея контрастом. И что-то яркое, блестящее на запястье.

Сердце пропустило ещё один удар.

— Что это?

Спросили в унисон и схлестнулись взглядами. Бездонный космос с ослепительными вспышками звёзд окутал теплом и нежностью так неожиданно, что покачнулась, едва поднявшись.

Стас оказался рядом, прижал к себе, шумно втянул носом воздух.

— Ева…

— Стас…

Одним дыханием на двоих. Его пальцы запутались в моих волосах, вплели в косу сладко-пахнущий цветок. А мои нашли холодные звенья браслета.

— Ты все-таки его носишь? — погладила его запястье, всматриваясь в витиеватые буквы гравировки.

— Всегда носил, Бабочка. С того самого дня.

— А…

— В ремонте был.

И в ответ протянул мне свой телефон, во весь дисплей которого было развернуто черно-белое фото с нашими детками.

Тихо рассмеялась, понимая, что вместе с сообщением отправила и снимок.

— А это наши дети, Беляев. Вот это, — взяла ладонь Стаса и его указательным пальцем обвела крохотную точку ближе к себе, — Полина. Это, — подвинула его палец чуть ближе к нему, — Анна. А это, — и в глаза его черные заглянула. Космические, сейчас влажные от слез. — Это Злата.

Вскинулся резко, задев носом мой. Почухала кончик, тихо ойкнув. Да, я назвала двух девочек именами его матерей: той, что подарила этому миру моего мужчину, и той, что вырастила его таким настоящим. Вырастила для меня. И теперь я точно никуда его не отпущу, даже если мне придется выгрызать его у всего мира. Даже если придется воевать с ним самим. Не отдам.

— Ева… — выдохнул, обняв мое лицо своими горячими ладонями.

— Знаешь, Стас, — говорила тихо, прикрыв глаза, наслаждаясь его мягкими поглаживаниями. — Я очень сильно люблю тебя. Но если ты заставишь меня делать анализ ДНК — не прощу никогда. Запомнил? Эти девочки — твои, Беляев, даже если ты в это не веришь.

— Наши, — вдруг произнес, и я губами ощутила его улыбку. — Эти девочки наши, Беляева. И я всегда верил тебе.

— А как же тогда диагноз?

Усмехнулся.

— Кот рассказал?

Кивнула.

— После того, как я узнал диагноз, полгода жил в Тибете, — говорил тихо, нежно целуя скулы. — Искал гармонию с собой. Там был один монах. Мы с ним каждое утро чай пили и встречали рассвет. Он называл это медитацией, а мне было пофиг, как это называть. Мне нравилось наблюдать, как начинается новый день. Алые мазки на темном небе, а после вспышки золота и янтарные брызги, стирающие темноту, — выдохнул удивленно, словно сам не верил тому, что говорил. Что эти слова говорил именно он. — Там потрясающие рассветы, Ева. Я тебе обязательно покажу. Хочешь?

— Хочу. Я все хочу с тобой, Стас.

Рассмеялся тихо и так проникновенно, что у меня мурашки табуном пронеслись по телу, скатались в горячий клубок на дне живота.

— Монах сказал однажды, что во мне слишком много тьмы. Ее не излечить. От нее не избавиться. С ней можно только примириться и жить дальше. Я спросил: как? «Найди свое солнце», — ответил он, посмеиваясь. И в тот момент из-за верхушек гор выкатилось рыжее солнце, а мне на ладонь села бабочка. Черно-красная...похожая на твою. Монах смеялся, а я...я решил найти тебя. Но я и подумать не мог, что дети...Я когда узнал, напился в хлам. А утром поехал анализы сдавать. Видела бы ты лицо врача, — и снова тихий смех сорвался с его губ. Легкий, что взмах крыла бабочки. И сердце защекотало этим прикосновением. Улыбнулась, вдыхая терпкий аромат с горечью шоколада.

Запах моего мужчины. Моего...Стоп!

— Стаас… — протянула, ища его взгляд. Нашла. Смеющийся, светящийся ярчайшими звездами. — А когда это я успела стать Беляевой?

Глянул на смартфон.

— Два дня назад.

— Но… — задохнулась возмущением. Это получается, уже в субботу, когда я ностальгировала по нашим счастливым денькам — уже была замужней женщиной? Это надо же! Я ведь и согласия не давала. — Хоть бы предложение сделал, — буркнула скорее из вредности.

А он вдруг выпустил меня из своих объятий, взял со стола мой телефон, что-то искал, а когда нашел — сунул трубку мне под нос.

На дисплее светилось сообщение, одно из тех, что я не успела прочитать.

«Выходи за меня замуж», — в четыре утра субботы.

А ниже еще одно:

«Молчание — знак согласия. Уверен, тебе будет к лицу моя фамилия».

— Стас, — всхлипнула.

А он провел пальцем по дисплею, открывая еще одно сообщение:

«Поздравляю, Беляева!» — и прикрепленное фото с разворотом моего новенького паспорта уже в полдень той же субботы.

— Нет, если ты против, можем развестись хоть…

— Фигушки тебе, а не развод, Беляев, — и снова шмыгнула носом. — Ты теперь от меня не сбежишь.

— Даже не мечтай, — рассмеялся и подхватил меня на руки. Вцепилась в ворот его пальто. — Все, Беляева, хорош херней страдать. Я забираю тебя отсюда. И вообще, к черту работу. Будешь сидеть дома и растить наших куколок.

— Да ты тиран, Беляев! — вздохнула, позволяя ему усадить меня в машину, пристегнуть ремнем безопасности и самому сесть за руль. — Может, действительно развестись, а...Смотри, уже условия ставит.

И тут же очутилась в стальных тисках его рук. А ураган в его взгляде припечатал к спинке сидения.

— Никогда… — прохрипел, словно превозмогая мучительную боль. — Не отпущу. Найду везде, Бабочка. Клянусь.

— Стас, ты чего, — улыбнулась и потянулась к его губам. — Никогда, Стас, слышишь. Не уйду никогда.

Кивнул, распуская свои тиски.

— Прости, — опустил руку на живот. И я закусила губу, чтобы не разреветься. А он вдруг перегнулся через коробку передач и поцеловал живот. — Ева, — лбом уперся в мой, рвано выдохнул. — Я мудак и эгоист. И нихуя не понимаю, чем заслужил такое счастье. Я… Ты... только...только люби меня, Ева. Слышишь? Только люби. И я…

Он не договорил, я не позволила, выдохнув ему в губы:

— Люблю, Беляев. И это навсегда.

Три года спустя.

Открываю калитку и тут же оказываюсь в объятиях шести маленьких ручонок. Присаживаюсь на корточки, обнимая всех моих принцесс разом. А они щебечут наперебой, что соскучились. И я до одури соскучилась. Как и по своему неугомонному сыну. Он большой молодец: играет за английский клуб, воспитывает сына Сашку и с Миланой снова ждут пополнения уже к Новому году. Утром звонили, поздравляли и звали к себе в гости в туманную Англию, где они живут уже год.

Вздыхаю и снова смотрю на девчонок. Не видела их всего пару часов, а такое ощущение, будто неделя прошла как минимум. На минутку зажмуриваюсь и вдыхаю сладкий запах своих дочерей. Веду носом, как Эльза из диснеевской сказки, чуя запах шоколадного торта.

Да, забыла сказать. Еще беременной я открыла для себя, что мой муж умеет готовить, да так, что именитые кондитеры обзавидуются. И с упоением пользовалась им, когда хотелось чего-нибудь вкусненького. Надо сказать, мои маленькие обжорки хотели вкусненького довольно часто. Но Стасу, что поразительно, нравилось готовить для нас. А потом кормить с ложечки или слизывать шоколад с самых откровенных мест моего тела...

— Мама, а где подарки? — нахохливается Злата, уперев свои маленькие ручки в бока.

— Подарки — это к папе, — и едва сдерживаю смех, видя, как округляются черные глазенки.

— А папа дома, — авторитетно заявляет Полина.

— Да! — громко соглашается Аня и отзеркаливает позу старшей, хотя единственная непохожа на своих сестер.

Злата родилась первой, всего на семнадцать минут опередив Полину и на двадцать семь Аню. Зато наша Нютка в отличие от сестер — голубоглазая блондинка. И это единственное, что она унаследовала от меня. Потому что характер всецело папин: упрямая драчунья. И наш папа, что стоит на крыльце и со счастливой улыбкой наблюдает за нами, с чистой совестью отрывается на Нютке, обучая ее всем тонкостям единоборств. И при этом умудряется знать все обо всех троих. Иногда мне кажется, что своими маленькими девичьими тайнами они делятся исключительно с ним, хотя видят его гораздо реже меня. Все-таки добытчик у нас мужчина. А я так, потому что нужно чем-то заниматься. Вот и преподаю в средней школе небольшого городка у подножия Альп литературу четыре часа в неделю.