Бич медленно покачал головой:

– Дело не в этом… Чем дольше я с ней пробуду…

Внезапно повернувшись, он зашагал прочь, так и не закончив фразы. Он не знал, как объяснить то, что с каждым днем ему будет все труднее заставить себя расстаться с Шеннон. И боль расставания с каждым днем будет все острее.

«Ведь у меня никогда не было в мыслях причинять тебе боль, сладкая девочка».

Но он знал, что причинит.

Глава 20

То вдохновляясь надеждой, что поиски золота будут удачными, то приходя в уныние оттого, что найденное золото будет означать расставание с Бичом, Шеннон наблюдала, как Рено работал в паре с изящной молодой женщиной, цвет волос которой напоминал цвет золотого песка. Движения обоих были плавными, красивыми и удивительно слаженными.

Когда Рено и Ева повернулись, Шеннон увидела, что каждый из них между большим пальцем и ладонью держал конец испанской стрелки. Разветвленные концы стержней, переплетаясь, касались друг друга.

Ни Рено, ни Ева на стрелки не давили. И вообще казалось, что нет никакой видимой причины, чтобы стержни оставались переплетенными, пока Рено и Ева шли по буграм и выемкам.

Тем не менее стержни сохраняли это положение.

– Невероятно!

Шеннон почему-то произнесла это шепотом.

– Ты о стрелках? – спросил Бич.

– О том, как Рено и Ева вместе двигаются. Такое впечатление, что испанские стержни связывают их в единое целое.

– Рено однажды сказал, что, если бы лунный свет стекал как вода, он бы чувствовал его токи так же, как он ощущает стрелки, когда они в его руках и руках Евы. Может, отдает мистикой, но так оно и есть.

– Это похоже на то, что я испытывала, когда мы… – Голос Шеннон пресекся, а на щеках вспыхнул румянец.

Быстрый взгляд серых глаз Бича сказал ей, что он понял, о чем она подумала.

– Да, вот так, сладкая девочка… Переплетаются, движутся, покачиваются… Только наши токи идут скорее от солнца, а не от луны.

Шеннон улыбнулась и, изо всех сил пытаясь скрыть дрожь в голосе, подтвердила:

– Да.

Тыльной стороной пальцев Бич легонько коснулся пылающих щек Шеннон. Затем кончики пальцев дотронулись до губ и наконец до пульсирующей жилки на шее.

– Время идти, – сказал необычно взволнованным голосом Бич. – Краубейт навьючена.

Шеннон резко повернулась к Бичу.

– Но я думала, что ты не уедешь до того, как они найдут золото, – побелевшими губами произнесла она. На ее лице появилась гримаса боли.

Бич обнял девушку и прижал к груди. Ее боль он чувствовал, как свою.

– Шеннон, – зашептал он ей в волосы. – Я не говорил тебе, что уезжаю. Я говорил, что надо ехать к хижине и заняться охотой.

Некоторое время Шеннон крепко обнимала Бича. Затем она отодвинулась и выдавила из себя некоторое подобие улыбки.

– Да, конечно, – проговорила она, уклоняясь от проницательного взгляда Бича. – Очень глупо с моей стороны… Не знаю, о чем это я вдруг подумала…

Но Бич совершенно точно знал, о чем подумала Шеннон. Его самого мучила мысль о его скором отъезде.

«Я не хочу сделать ей больно.

Я не могу остаться.

Господи, и зачем я вообще появился в долине Эго? Раньше я и предположить не мог, какую боль может причинить один человек другому.

Не знал я и о том, как женщина может кричать, не издавая ни звука… Сердце разрывается при виде этих скорбных глаз».

Вслух же Бич сказал:

– За последние дни ты уже хорошо научилась выслеживать оленя. К тому времени, когда олени и лоси начнут покидать высокогорье, ты станешь заправским охотником.

Но это было совсем не то, что хотела услышать Шеннон и в чем она сейчас больше всего нуждалась. Бич подстрелил много дичи и для Шеннон, и для Чероки, и голодная смерть зимой ей не грозила. Сейчас большая часть оленины находилась у Чероки и коптилась на медленном огне.

– Заправским охотником… Да, конечно, – с рассеянной улыбкой согласилась Шеннон. – Надо вместе попробовать… Попрощаемся с Рено и Евой сейчас или они придут ко мне, прежде чем вы трое навсегда уйдете?

– Шеннон, – голос у Бича внезапно дрогнул. Он проглотил комок, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшими эмоциями.

– Рено и Ева очень любят тебя, – произнес он наконец. – Они будут счастливы, если ты навестишь их.

– Да, конечно, – в третий раз прозвучали из уст Шеннон одни и те же слова. И в третий раз эти слова ровным счетом ничего не значили.

– Так ты навестишь?

– Навестишь? Кого?

– Рено и Еву.

– Не беспокойся, – нейтральным тоном проговорила Шеннон. – Ты не споткнешься через меня, если вздумаешь после странствий повидать близких.

– Да я совсем не это имел в виду!

– Разве? Ну а я имею в виду именно это.

– А как в отношении Калеба и Виллоу? – не сдавался Бич. – Ты и от них хочешь убежать?

Шеннон посмотрела на Бича прищуренными глазами:

– Это твоя родня, а не моя. И я не убегаю, а возвращаюсь к себе домой.

– Черт возьми, называть эту хибару домом, – процедил сквозь зубы Бич.

– Для меня это дом. И что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения… Так что принимай все как есть.

Как, скажем, я приняла то, что ты уйдешь в любой момент, когда тебе подскажет совесть.

Шеннон отвернулась от Бича. Она молча наблюдала за двумя людьми, которые двигались, как единое целое, по крутому неровному склону. Позади Рено и Евы чернел вход в туннель. Именно отсюда они начали тщательно прочесывать местность.

Бич тоже наблюдал за ними. На скулах его играли желваки, он все не мог успокоиться из-за того, что Шеннон упрямо не желала покинуть место, где жить, по его разумению, ей одной было небезопасно.

Тем не менее Бич ничего с этим не мог поделать, как и не мог сделать так, чтобы глаза Шеннон не глядели печально.

– Уже поздно, – прервал наконец молчание Бич.

Шеннон кивнула, не отводя взгляда от замысловатого танца испанских стрелок, от мужчины и женщины, которых соединяли в единое целое не только хитроумные стержни, но и любовь.

Шеннон чувствовала, как любят друг друга Рено и Ева, и это отзывалось болью в ее сердце. У нее никогда не будет ничего подобного. Бич уйдет и унесет с собой ее любовь… И никогда не вернется назад.

«Я никогда не возвращаюсь на одно и то же место».

– Потребуется некоторое время, чтобы найти золото, – сказал как можно более ровным голосом Бич. – У нас есть много более полезных дел, чем наблюдать, как работают Рено и Ева.

– А сколько времени это займет?

Бич ответил не сразу. Его поразил глухой безжизненный голос девушки. Если раньше в нем слышались озорство, надежда, то сейчас он был совершенно лишен эмоций.

– Возможно, несколько дней, – ответил Бич. – Не так-то просто и довольно утомительно иметь дело с подобными стержнями.

– Дней…

Это слово Шеннон не произнесла, а выдохнула, и Бич понял, что она надеялась на несколько недель, возможно, месяцев…

Может быть, на то, что это продлится до первого снега, когда закроются все проходы к ручью Аваланш-Крик.

– В таком случае ты прав, – сказала Шеннон. – Мы не должны тратить время на то, чтобы любоваться ясным небом, или собирать цветы, или играть с Красавчиком, или держаться за руки, или лежать рядом ночью и притворяться, что завтра никогда не придет…

– Шеннон…

– Нет-нет, – не позволила Бичу прервать себя Шеннон, – помолчи… Ты прав. Нам пора отправляться…

– Проклятие! Ты все таким образом поворачиваешь, словно я прямо сейчас хочу проститься с тобой! Это не так!

– Может, так будет даже лучше.

– Ты хочешь этого? Хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас?

– Чего я хочу? – Шеннон принужденно засмеялась. – Какое это может иметь значение, чего я хочу?

Внезапно из ее глаз брызнули слезы.

– Шеннон, – шепотом проговорил Бич. – Он дотронулся до ее щеки. – Сладкая девочка, не плачь…

Шеннон отшатнулась от Бича так резко, что едва не упала.

– Не трогай меня! – крикнула она.

– Ноя…

– Если ты станешь меня трогать, – перебила его Шеннон, – я и в самом деле заплачу, и от этого нам обоим станет тяжелее.

Он наклонился и поцеловал ресницы, сквозь которые уже поблескивали слезинки.

– Давай, поплачь, сладкая девочка… Поплачь как следует, от всей души… Ради нас обоих.

Трепет пробежал по телу Шеннон. Она находилась в объятиях мужчины, который жалел ее, защищал ее, хотел ее. Но… любил только солнечные восходы, которых еще не видел.

Взглянув в глаза Бича, Шеннон увидела отраженную в них свою собственную боль и страдание.

«Поплачь как следует, от всей души… Ради нас обоих».

Напряжение, сковывающее тело Шеннон, внезапно спало. Она уткнулась в шею Бича и горько, не сдерживая себя, разрыдалась.

Закрыв глаза и сцепив зубы, Бич прижимал к сердцу Шеннон и тихонько баюкал ее, чтобы хоть капельку облегчить те муки и страдания, которые он, сам того не желая, причинил девушке.

«Странник и бродяга».

Несколькими минутами позже он отнес Шеннон к лошади, потому что боялся выпустить ее из объятий. Они ехали вдвоем в одном седле, сопровождаемые длинноногим мулом, вьючной лошадью и бегущим рядом Красавчиком.

Где-то на полпути слезы у Шеннон мало-помалу высохли. Но и после этого Бич не выпустил ее из объятий. Он продолжал прижимать Шеннон к груди, словно боясь, что кто-то ее отнимет.

Когда они добрались до хижины, Бич внес ее внутрь и положил на кровать. Несмотря на жаркий день, в хижине было прохладно, потому что несколько суток не топилась печь. Он накрыл девушку теплым одеялом и натянул его до подбородка.

– Я вернусь, как только расседлаю лошадей, – пообещал он.

Шеннон не стала возражать, она лишь кивнула. Кажется, она еще никогда не чувствовала себя такой усталой и озябшей. Даже тогда, когда пыталась освободить Красавчика из ловушки в ледяной воде.

Когда через несколько минут Бич вернулся, он обнаружил, что Шеннон задумчиво смотрит на полыхающее закатными красками небо, видневшееся сквозь щели в плохо подогнанных ставнях. На глаза ее падал узкий золотистый сноп света, меняя их цвет на какой-то совершенно экзотический, светло-лиловый. Таких глаз Бичу не доводилось видеть за многие годы своих странствий.

Шеннон обернулась и посмотрела на Бича. В ее необыкновенных глазах светилась такая печаль, что у Бича сжалось сердце.

– Сладкая девочка, – проговорил он, опускаясь на колени перед ее кроватью. – Боже, как бы я хотел быть совсем другим человеком.

– А я не хочу. – Шеннон тронула дрогнувшими пальцами пшеничного цвета волосы. – Другого человека я бы не полюбила.

– Я останусь…

На мгновение радость блеснула в глазах Шеннон. Но когда Бич поднял веки, она увидела металлический блеск в его глазах. Это был взгляд затравленного охотниками волка.

– Из этого ничего не выйдет. – Шеннон улыбнулась побледневшими губами. – Но за предложение спасибо.

– Я постараюсь, чтобы вышло.

– Как? – усомнилась она. – Перестанешь играть на флейте и петь о солнечных рассветах, которых не видел? Не станешь смотреть на закатные облака, которые плывут в дальние страны, где другие языки, другая жизнь? Или, может, запретишь себе тосковать по тому, что не имеет даже названия?

Бич затаил дыхание. Он никогда не предполагал, что Шеннон так хорошо понимала его душу. Пожалуй, лучше, чем он сам свою.

– Я хочу тебя, – заявил Бич.

– Я знаю, – кивнула Шеннон. – Тем не менее рано или поздно ты уедешь. Простое желание не может пересилить твою тоску по новым солнечным восходам. Это может сделать только любовь.

Бич закрыл глаза:

– Я вернусь к тебе, сладкая девочка.

– Не надо, – шепотом сказала Шеннон, разглаживая суровые складки на лице Бича. – Твоя боль после возвращения станет еще нестерпимее… Будет плохо нам обоим…

– Шеннон, прости меня…

Его голос пресекся, серые глаза влажно заблестели.

– Все нормально, вечный странник, – успокоила его она. – Все нормально…

И стала целовать его веки, щеки, уголки рта.

– Я не должен был касаться тебя, – прошептал Бич, чувствуя, что дрожит.

– Ты никогда мне не врал, – целуя его, возразила Шеннон, – и предупреждал, что ты бродяга и странник. Вначале я этого не понимала… Затем не верила. А сейчас и понимаю, и верю.

– Я так корю себя за то, что я лишил тебя невинности. Порядочный человек не должен так поступать! – сокрушенно проговорил Бич.

– Я хотела тебя. Ты был добр и деликатен тогда, когда другие мужчины становятся агрессивными и грубыми. Не могу представить себе более порядочного мужчину, который научил бы меня страсти.

– Я не хочу, чтобы ты любила меня, – проглотив комок в горле, заявил Бич. – Я не хочу причинять тебе боль.

Шеннон невесело улыбнулась:

– Наверное, я не первая такая вдовушка… Должно быть, были и другие вдовушки, которые с грустью и любовью смотрели тебе вслед.