Элизабет Лоуэлл - Только любовь

При мысли об этом она ощутила спазм в желудке, ей стало не по себе.

«Но может быть, Бич не станет просить меня об этом. Может быть, он просто хочет помочь мне, его удовлетворят моя благодарность и приготовленная мной домашняя пища».

Но затем Шеннон вспомнила его признание, горячий взгляд его серых глаз и решила, что не стоит себя обманывать.

«Бич хочет меня, это ясно. Точно так же, как Калпепперы».

Шеннон зябко поежилась, чувствуя, что насквозь продрогла. Ее личного опыта пока не хватало, чтобы прийти к выводу, что женщина терпит домогательства и грубые ласки мужчин в обмен на кров, пищу и безопасность.

И еще за детей. Этих милых малышей, которых можно пеленать, ласкать и любить, петь им колыбельные.

Красавчик заскулил и мягко обхватил руку Шеннон зубами, напоминая о своем присутствии. Это напомнило ей также о том, что она стоит под ледяным вечерним дождем и душа ее столь же пуста, как и поляна после ухода Бича.

«Перестань предаваться мечтам, – сердито приказала себе Шеннон. – Мать тоже мечтала – и что в результате? Явился никчемный заезжий мужчина, а затем навсегда бросил ее.

У нее появилась я. Я любила ее, а она любила только опий.

Чероки права. Любовь – это сказка, придуманная для, того, чтобы женщины не оставались одинокими и о них заботились мужчины».

Шеннон медленно повернулась и вошла в хижину, в которой было не намного теплее, чем под дождем.

Шеннон проснулась, когда еще не занялась заря. Гроза к тому времени утихла. Небо постепенно светлело и приобретало серебристый оттенок.

Как глаза Бича…

Красавчик тихонько заскулил и ткнулся носом в щеку Шеннон.

– Б-р-р, у тебя нос холодный как лед, – поежилась Шеннон.

Все же она погладила пса. Он был единственным живым существом, который отвечал ей любовью на любовь. Шеннон не представляла, что бы она делала без Красавчика, когда Молчаливый Джон надолго исчез зимой шестьдесят пятого года.

Вряд ли можно было назвать ее двоюродного деда интересным собеседником. Он вполне заслуженно носил прозвище Молчаливый Джон. Но тем не менее Шеннон была благодарна ему. Какой бы тоскливой и трудной ни была жизнь в долине Эго, Шеннон отдавала ей предпочтение, когда сравнивала с той, оставшейся в прошлом, жизни в Виргинии.

На территории Колорадо Шеннон была свободна. В Виргинии ей жилось хуже, чем рабыне.

– Доброе утро, мой славный зверь, – потягиваясь, проговорила Шеннон. – Как ты думаешь, лето и впрямь уже пришло? Иногда мне бывает так холодно, что даже в горячем источнике не могу согреться.

Услышав слова «горячий источник», Красавчик навострил уши. Он поднял голову и заскулил, повернувшись в ту сторону комнаты, где виднелась буфетная дверца, открыв которую, можно попасть в узкий тоннель. Тоннель приводил к пещере, где находился горячий источник. Нужно сказать, что вода в нем была не сернистой, как обычно, а почти пресной.

Молчаливый Джон лечился целебной водой из источника, когда у него разыгрывался артрит. Шеннон просто доставляло удовольствие лежать в дымящейся теплой воде. Горячий источник экономил им дрова при стирке и купании. Поношенная одежда, в которой постоянно ходила Шеннон, благодаря источнику была неизменно чистой. В этом диком месте, где отсутствовали практически любые блага цивилизации, горячий источник являл собой величайшую роскошь.

В первые зимы своего одиночества, когда у Шеннон не хватало ни сил, ни умения рубить большие деревья, чтобы отапливать хижину, горячий источник буквально спасал ей жизнь. Сейчас она гораздо лучше управлялась с топором, молотком и пилой, хотя и не так хорошо, как следовало бы. Возле хижины находился запас дров, которого хватит всего лишь на несколько дней.

«Хвала Господу за горячий источник! А то я стала бы грязнулей не хуже Мэрфи или Калпепперов».

Увидев, куда смотрит хозяйка, Красавчик радостно взвизгнул. Псу очень нравилось охотиться за тенями в ручье, который вытекал из озерка вокруг горячего источника. Ручей этот был коротким и исчезал в трещине скалы.

– Не сейчас, – сказала, обращаясь к Красавчику, Шеннон. – Прежде нам надо вернуть соль, которую мы брали взаймы у Чероки. Она – тьфу! – он нуждается в ней. – Шеннон нахмурилась и снова обратилась к Красавчику:

– Хорошо, что никого поблизости нет… Я уже привыкла, что меня называют женой Молчаливого Джона, но мне потребуется время, чтобы я стала говорить о Чероки, что это «он», хотя точно знаю, что это «она».

Шеннон вспомнила скабрезные реплики Калпепперов и горестно поджала губы.

– Конечно, я не осуждаю Чероки за этот маскарад… Чем дольше будет отсутствовать Молчаливый Джон, тем больше у меня шансов узнать, почему она решила переодеться мужчиной, назвала себя шаманом и стала жить в долине Аваланш-Крик.

Решительным движением руки Шеннон отбросила теплое одеяло из медвежьей шкуры, которое спасало ее ночью от холода.

Особых дел по дому в это утро не предвиделось. Поскольку Шеннон не собиралась оставаться в хижине, не было смысла разводить огонь. Было ни к чему и зажигать фонарь и тратить драгоценное масло, тем более что до восхода солнца оставалось не так уж много времени.

Из серебряного кувшина, некогда принадлежавшего матери, Шеннон налила в чашку воды. Вода была настолько холодной, что ломило зубы, тем не менее с ней легче было прожевать вяленую оленину.

Не переставая жевать, она надела одну из самых лучших курток Молчаливого Джона и направилась к входной двери. На ходу сунула еще несколько кусочков оленины в карман.

«Это последняя оленина, – с тревогой подумала Шеннон. – Слава Богу, что олени начинают возвращаться на высокогорье».

Прежде чем отпереть дверь хижины, она сняла висевший недалеко от входа дробовик. Привычным движением она разрядила его, взяла фланелевую тряпку и стала протирать.

Шеннон едва исполнилось пятнадцать лет, когда Молчаливый Джон потребовал, чтобы она научилась пользоваться его оружием и ухаживать за ним. В этом отношении он был с ней строг. Правда, владеть должным образом ружьем пятидесятого калибра, которое предпочитал Молчаливый Джон, она так и не научилась, но с более легкими видами оружия обращалась вполне уверенно и способна была защитить себя.

Однако нужно было также обеспечивать себя едой. Денег на покупку дополнительных патронов, чтобы совершенствоваться в стрельбе, не было, поэтому Шеннон старалась подойти к добыче как можно ближе, чтобы не истратить заряд попусту. В результате животное обнаруживало ее присутствие и уходило.

– Но я стреляю все лучше, – утешала себя Шеннон. – Зимой Чероки не придется охотиться за двоих.

Быстрыми, уверенными движениями Шеннон протерла дробовик, удостоверилась, что внутрь не попала влага. Удовлетворенная осмотром, она снова зарядила дробовик и положила несколько патронов в карманы, оставив в коробке лишь три заряда.

Запасы патронов, как и вяленой оленины, были на исходе.

– Когда я снова отправлюсь в Холлер-Крик, нужно купить патронов… А ты будешь сопровождать меня, Красавчик. Я знаю, ты не любишь толпу незнакомых людей, но мне нужно, чтобы ты прикрыл меня.

Красавчик едва сдерживал нетерпение, бросая взгляды то на дверь, то на хозяйку.

– Но для того чтобы я могла что-то купить в лавке, мне нужно добыть хоть чуть-чуть золота на каком-нибудь участке Молчаливого Джона, – продолжала размышлять вслух Шеннон, что уже давно сделалось у нее привычкой. – Обручальное кольцо матери было моей последней ценностью, если не считать маленького мешочка золота. Но я берегу его на зиму, на самый крайний случай.

В душе Шеннон надеялась, что дело не дойдет до этого мешочка. Это было последнее, что отделяло ее от той степени нужды, которая толкала женщин на продажу своего тела.

– Если бы ты мог научить меня, как выслеживать зверя, – обратилась Шеннон к Красавчику. – Тогда я могла бы подойти поближе к оленю и превратить его в оленину.

Красавчик с обожанием смотрел на хозяйку темными, внимательными глазами. Охотясь вместе с ней, он, учуяв зверя, преследовал его с такой прытью, что Шеннон далеко отставала от него. Иногда удавалось подстрелить оленя, иногда менее вкусную дичь.

Молчаливый Джон учил Шеннон, как следует убивать и разделывать добычу, но она не успела обучиться тому, как заготавливать дичь впрок. Молчаливый Джон, когда охота была удачной, охотился в одиночку.

Все остальное время он занимался тем, что рыл золото в горах. Этому искусству он также не успел обучить свою внучатую племянницу, которую привез из Виргинии.

– Но я учусь, – твердо сказала Шеннон. – Прошлой осенью я убила одного оленя и нескольких куропаток и тетеревов. Если продержится хорошая погода, я буду охотиться подальше, чтобы запастись едой. А потом отправлюсь рыть золото, после этого снова стану охотиться, запасусь мясом, возьму золото и отправлюсь в город, чтобы купить продукты на зиму…

Внезапно она замолчала. Лето здесь было слишком коротким, чтобы успеть сделать так много. На высоте восемь тысяч футов оно длилось немногим дольше жизни мухи-поденки.

– А дрова! – спохватилась Шеннон. – Господи, как я забыла о них? Их надо пилить, и колоть, и складывать в штабеля, и сушить! Нужно много дров, даже несмотря на горячий источник, их нужно заготовить до того, как занесет снегом перевалы и поваленные деревья, а дичь уйдет вниз.

Шеннон шумно втянула воздух, чтобы погасить внезапно возникшее чувство тревоги, которое то и дело посещало ее после того, как Молчаливый Джон ушел и столько времени не возвращался.

«Мне страшно, Красавчик. Честное слово, мне страшно».

Но такие слова Шеннон никогда не произносила вслух. Она с тринадцати лет усвоила, что страх лишь усугубляет ситуацию. Люди догадаются, что она созрела для того, чтобы перестать противиться судьбе.

– Надо жить сегодняшними заботами, – строго выговорила себе Шеннон. – У меня достаточно времени, чтобы успеть все, если я буду заниматься делом, а не заламывать в панике руки!

Быстрым легким шагом она подошла к ларю с крышкой, прикрепленной коваными панелями, в котором хранились продукты. Кроме муки и соли, купленных вчера, там ничего больше не было. Накануне вечером она разделила соль на две неравные части. Меньшая была ее, большую она должна отдать Чероки, которая одалживала ей соль на Рождество.

– Надо было сказать Бичу, чтобы он оставил продукты, за которые я уплатила, – пробормотала Шеннон.

Вспомнив о Калпепперах, она передернула плечами от страха и отвращения.

Зато при воспоминании о высокорослом мужчине, который ехал к ней невзирая на грозу, она вдруг испытала непривычное волнение.

– Пошли, Красавчик. Нам пора навестить Чероки. Она наверняка подскажет мне что-нибудь дельное.

Красавчик бросился к двери, опережая Шеннон. Она внимательно наблюдала за ним, понимая, что, если кто-то бродит вокруг хижины, Красавчик обнаружит злоумышленника гораздо раньше ее.

Красавчик поднял морду, держа нос по ветру и принюхиваясь к долетающим запахам. Затем он двинулся вперед, дав понять хозяйке, что никакой опасности нет.

Тем не менее Шеннон, в свою очередь, проявила осторожность. Она выглянула из дверей и осмотрелась. Никаких подозрительных следов на примороженной траве не было видно. Она с облегчением вздохнула, но для верности еще раз посмотрела по сторонам.

Пальцы Шеннон покоились рядом со спусковым крючком дробовика. Ветер рванул ее шляпу, но она надежно прикрепила ее вылинялым шелковым шарфом – одним из немногих предметов роскоши, оставшихся со времени ее детства, когда она жила в Виргинии.

Закрыв за собой дверь, Шеннон направилась в сторону хижины Чероки. Можно было, конечно, оседлать Разорбека, но он еще не успел отдохнуть после поездки в Холлер-Крик. Старый мул остался на привязи пощипывать молодую траву.

До жилья Чероки было менее двух миль. Занимающаяся заря уже выкрасила все вокруг в розовые, золотистые и перламутровые тона. Красота раннего утра приободрила Шеннон. Наслаждаясь утренней свежестью, красками неба и гор и мурлыкая себе поднос песенку без слов, Шеннон легкой походкой двинулась по знакомой тропе через лес.

Дойдя до поляны, на которой стояла хижина Чероки, Шеннон остановилась на опушке и крикнула. С появлением Калпепперов в долине Эго люди стали относиться к незваным гостям более настороженно. Если о визите не договаривались заранее, гость мог нарваться и на выстрел. Даже репутация шамана, которую имела Чероки, вряд ли могла остановить таких, как Калпепперы.

Шеннон подождала, пока из приоткрытой двери хижины не донесся голос Чероки:

– Проходи, девочка! А то, стоя на месте, и замерзнуть можно!

– Вперед, Красавчик! – скомандовала Шеннон.

Пес подался вперед. Когда он подбежал к хижине, дверь распахнулась настежь, и в проеме появилась высокая, поджарая фигура.

Едва бросив взгляд на Чероки, Шеннон поняла, что у старухи что-то неладно с правой ногой.