– Здравствуй, девочка, – приветствовала ее Чероки. – Замечательный день, а?

– Верно, замечательный, – согласилась Шеннон. – Красавчик, дай пройти! Если ты голоден, раздобудь себе что-нибудь на завтрак.

Дверь хижины закрылась. Красавчик остался снаружи. Если в крохотной комнатке еще как-то могли поместиться двое людей, то уж для огромного пса там решительно не было места.

– Я слышала, что ты ходила в Холлер-Крик за продуктами, – сказала Чероки.

– Откуда тебе известно?

– Рассказали… Племянник Раненого Медведя менял в лавке золото на виски. Там он слышал, как Калпепперы получили наконец по заслугам.

– Разве?

– Клянусь в этом твоей радостной улыбкой! Где ты была, когда вся пыль осела? Ведь сцепились как-никак из-за тебя.

– Когда я услышала щелканье кнута, то схватила муку и соль и вылетела оттуда как ужаленная, – созналась Шеннон.

Чероки хрипло рассмеялась. Седые волосы ее были на индейский манер заплетены в две косы, хотя она была полукровка, которая предпочла жить в полном одиночестве, чтобы не слышать оскорбительных реплик с той и другой стороны по поводу того, что она не белая и не индианка. Амулет в виде мешочка, висевший на шее Чероки, намекал на мудрость его обладательницы, которую, кстати, можно было прочитать в спокойном взгляде ее черных глаз.

Если кто-то, кроме Шеннон, и знал о том, что Чероки – старая женщина, а не старый мужчина, то не поднимал из-за этого шум. Она знала лечебные свойства всех трав и умела исцелять раны. Как индейцы, так и белые почитали ее за шамана.

– Садись, – предложила Чероки.

Шеннон опустилась на стул, который стоял впритык к старинной деревянной плитке. Чероки присела на койку. Хижина была настолько маленькой, что Шеннон и Чероки едва не касались друг друга коленями.

– Что у тебя с ногой? – спросила Шеннон.

Чероки отвернулась и стала набивать в каменную трубку табак, смешанный с травой, после чего чиркнула спичкой и затянулась.

– Очень трудная зима была, – проговорила она, – но в племени Раненого Медведя умерла только одна женщина, да один ребенок родился мертвым. Остальные все бодрые и здоровые, как твоя собака.

Шеннон очень хотелось выяснить, что все-таки случилось с ногой Чероки, но она не стала возвращаться к этой теме. Чероки всегда говорила о том, что интересовало ее, все остальное попросту игнорировала.

– Если с ними что-то и случится, твои снадобья поставят их на ноги, – проговорила, морщась от запаха, Шеннон.

Вкус приготавливаемых Чероки снадобий и смесей был, как правило, ужасным, но старая женщина утверждала, что именно в этом их сила.

Шеннон украдкой оглядела комнатку. Обычно возле плиты стояло ведро с водой, на полу был изрядный запас дров, а на плите что-то жарилось или варилось. Нередко можно было увидеть свежеиспеченные лепешки.

Сегодня ведро было пусто, дров едва ли хватит даже на растопку, а съестным даже не пахло.

– Пока я шла сюда, мне захотелось пить, – сказала Шеннон, потянувшись к ведру. – Не возражаешь, если я принесу воды?

Поколебавшись, Чероки пожала плечами.

– Ручей страшно холодный, у меня ломит зубы, если я пью такую ледяную воду, – пробормотала старая женщина.

– Тогда я сейчас принесу воды, и ее можно будет немного подогреть.

Опять поколебавшись, Чероки вздохнула:

– Я очень благодарна тебе, Шеннон. Я сегодня неважно себя чувствую.

Шеннон сбегала за водой и принесла в комнату дров. Укладывая их между койкой и плитой, она искоса посмотрела на Чероки и с огорчением отметила, что та выглядит бледной и изможденной.

– Пока я здесь, – бодрым голосом проговорила Шеннон, я вычищу этот горшок и приготовлю суп. Ничто не подкрепляет лучше супа.

На сей раз Чероки даже не пыталась возражать. Она просто откинулась на кровати и тихонько ругнулась.

– Я поскользнулась, когда несла воду. Это было дней шесть назад, – призналась Чероки. – Подвернула лодыжку. После припарок стало получше, но пока еще проклятая нога побаливает.

– Побереги ее, – посоветовала Шеннон, отскабливая горшок. – Со временем заживет.

Чероки еле заметно улыбнулась:

– Я точно такой же совет давала Молчаливому Джону, когда Разорбек наступил ему на ногу.

– Надеюсь, что ты не в пример ему последуешь хорошему совету.

– А самого Молчаливого Джона нет…

Это было не похоже на вопрос. Это скорее прозвучало как утверждение. Однако Шеннон сделала вид, что Чероки спрашивает, а ей следует отвечать.

– Да, пока никаких вестей…

– Ты должна смотреть правде в глаза… Ты стала вдовой.

Шеннон ничего не ответила.

– Даже до Калпепперов это дошло, – продолжала Чероки, – а ведь их не заподозришь в большом уме.

– Я оденусь в одежду Молчаливого Джона и снова проеду на Разорбеке через перевал.

Чероки хмыкнула:

– Не рассчитывай, что тебе и на этот раз удастся их одурачить.

Шеннон пожала плечами:

– А что же делать?

– Что ты можешь сказать о мужчине по прозвищу Бич? – спросила Чероки. – Маленький Медведь сказал, что он ехал по твоим следам от самой лавки.

– Маленький Медведь такой же сплетник, как и его дядя – Раненый Медведь.

Однако Чероки ждала, когда Шеннон расскажет ей о Биче.

Вместо этого Шеннон сосредоточила все свое внимание на приготовлении супа, словно для нее это был вопрос жизни и смерти.


* * *

– Так что же? – Чероки отнюдь не собиралась отступать.

– Ты о чем?

– О Биче, как ты сама понимаешь. Он нашел тебя?

– Да.

– Несносная девочка! Ты слишком долго общалась с Молчаливым Джоном!… Что произошло между вами?

– Я заставила его уехать.

– Каким образом?

– С помощью Красавчика и дробовика.

– Гм! – хмыкнула Чероки. – Если этот парень уехал, то сделал только потому, что так сам решил, а не потому, что ты его запугала… А что он хотел?

– Того же, чего хотят и Калпепперы, – заносчиво сказала Шеннон.

– Сомневаюсь. Он не из числа тех, кто бегает за каждой юбкой.

Шеннон подняла голову, удивившись тому, что Чероки, оказывается, способна сказать доброе слово о ком-либо из мужчин.

– Ты знаешь Бича? – спросила Шеннон.

– Не напрямую. Раненый Медведь и Вулф Лоунтри поддерживают отношения друг с другом, а Лоунтри на короткой ноге с Рено – братом Бича.

– Рено? Этакий громила с ружьем? – удивилась Шеннон.

– Да, но он пускает его в ход лишь тогда, когда его вынуждают. Вообще-то он заядлый охотник за золотом. Можно подумать, что он общается с духами, когда узнаешь, как ему со своей женой Евой удается найти золото. Об этом Вулф Лоунтри рассказал Раненому Медведю, а…

– А Маленький Медведь рассказал тебе, – закончила фразу Шеннон. – До тебя новости доходят с быстротой молнии.

Чероки хмыкнула:

– Что еще остается делать в моем возрасте? Вообще мужчины любят посплетничать даже больше, чем женщины, это уж точно. За исключением Молчаливого Джона, конечно. Разговаривать с ним – все равно что с могильной плитой. Уж не знаю, как ты это переносишь. Я из-за него чуть было не начала пить.

– Я и не знала, что ты так давно знаешь Молчаливого Джона.

Чероки наклонилась и стала ощупывать вывихнутую лодыжку. В комнате повисла тишина.

– Ну вот, я тоже замолчала, – пробормотала Чероки через некоторое время.

– Я не против тишины. Джон сам любил читать и приучил меня. Только я Платону предпочитаю стихи.

Чероки фыркнула:

– Я видела, что твои чемоданы забиты книгами. Пустая трата времени, если, конечно, там не пишут о травах.

– Зимой много свободного времени.

– Это неестественно – не разговаривать с людьми!

– Почему же, я разговариваю с собой и с Красавчиком.

– Очень трогательно! И наверное, одна твоя половина дает умные ответы другой половине. Вот только неизвестно, которая из них.

Улыбнувшись, Шеннон проверила воду, которую поставила подогревать на плиту.

– Как насчет чая с ивовой корой? – предложила Шеннон.

Чероки скривилась.

– Отвратительное пойло! Хуже помоев!

– Твоей лодыжке станет лучше.

– Пойло!

Не обращая внимания на возражения Чероки, Шеннон подошла к обшарпанному деревянному сундучку и подняла крышку. В нос ударили запахи трав. Ивовую кору найти оказалось нетрудно, а поскольку в отличие от других она была мягкой, то и раскрошить ее было делом одной минуты.

Когда Шеннон заварила чай, Чероки залезла под кровать и достала холщовый мешочек. Из него она извлекла замотанный в папиросную бумагу пакет. Не говоря ни слова, она снова уселась на койке, поглаживая пакет шишковатыми в царапинах пальцами, словно он содержал нечто очень дорогое.

Когда Шеннон поднесла Чероки лекарственный чай в металлической кружке, старая женщина словно бы не заметила этого и посмотрела в глаза Шеннон.

– Нам нужно поговорить, – без обиняков начала она. – Ты должна отдать себе отчет в том, что ты вдова.

– Ты не можешь быть уверена в этом.

– Как бы не так!… Я молилась на его могиле…

Глаза Шеннон стали круглыми.

– Что?!

– Была осень… Ночное небо, словно Господь Бог, наблюдало за мной… Бедный старый мул был весь в крови и совсем выбился из сил… Он прошел длинный путь…

Шеннон оцепенела. Чероки никогда не рассказывала ей, как и где она отыскала в тот день Разорбека. Она просто привела мула к хижине Молчаливого Джона и сказала Шеннон что-то вроде того, что Молчаливый Джон в этом году вернется со своего участка нескоро и что ей нужно самой позаботиться о заготовке запасов на зиму.

После этого Чероки сказала, что ее подлинное имя – Тереза и что Шеннон не следует стесняться обращаться к ней за помощью, если возникнет такая необходимость.

– Ты раньше не говорила мне об этом, – прошептала Шеннон.

– Я кое-как залатала раны мула и на заре отправилась по его следам к тому месту, откуда он пришел. Дорогу мне преградил огромный оползень. Думаю, это и была могила Молчаливого Джона.

– Почему же ты мне не сказала об этом тогда?

– Какой смысл? Если я ошиблась, Молчаливый Джон должен будет вернуться осенью. Если я права и об этом расползутся слухи, мужики из всей долины станут околачиваться возле твоей хижины, и добра от этого не жди. Мужику, у которого зуд промеж ног, доверять можно не больше, чем взбесившемуся скунсу.

Шеннон попыталась что-то сказать, но почувствовала, что у нее пропал голос.

– И что толку было говорить тебе, если перевалы уже закрылись и уехать ты никуда не могла, – продолжала Чероки. – Провизия у тебя была, и здесь ты в большей безопасности, чем где-нибудь еще, поскольку никто не знал о гибели Молчаливого Джона. Поэтому я решила закрыть свой рот и не открывать его до поры до времени.

Из груди Шеннон вырвался сдавленный стон. Обветренные щеки Чероки внезапно порозовели.

– Надо было сказать тебе чуть пораньше, – пробормотала старая женщина, – но мне было бы… одиноко. Конечно, если бы у тебя была семья, которая могла тебя принять… А город сурово обращается с хорошенькими девчонками вроде тебя… Я боялась, что если ты узнаешь о смерти Молчаливого Джона, то поднимешься и уедешь.

– Мой дом здесь… Я не уеду отсюда…

– Я не должна удерживать тебя здесь, – продолжала Чероки, пропуская мимо ушей слова Шеннон. – Очень плохо с моей стороны. Меня мучит совесть, когда я думаю об этом… Я собиралась сказать тебе и дать денег…

– Нет, – перебила ее Шеннон.

Чероки что-то пробормотала себе под нос, затем распрямила плечи:

– Сейчас положение изменилось. Тебе надо уезжать.

– Почему? Лишь потому, что я узнала наверное то, о чем давно подозревала?

– Тебе нужно уезжать из долины Эго. А что касается Бича…

– Почему я должна уезжать? Это мой единственный дом! – снова перебила Шеннон старую женщину.

– Потому что ты не выживешь в своей хижине.

– Но пока что я жила.

Чероки хмыкнула:

– Молчаливый Джон мог прокормить троих, да при этом еще немало оставалось. Ты питалась остатками запасов вторую зиму да кое-что прикупала, но этого недостаточно. Посмотри на себя – кожа, кости да волосы.

– Я похудела за зиму, а летом поправлюсь, как и все божьи твари.

– А если не поправишься?

– Обязательно поправлюсь!

– До чего же ты упрямая девчонка!

– Вот поэтому я и выживу, – отреагировала Шеннон. – Из упрямства… А ты пей свой чай.

Чероки отвела рукой протянутую ей чашку:

– Я помогала тебе две последние зимы, но…

– Я знаю, – поспешила сказать Шеннон, – и благодарна тебе. Я принесла тебе соль, а как только подвернется олень, я возмещу тебе…

– Да не в этом дело! – рассердилась Чероки. – Ты послушай меня, девочка!

Было очень непривычно видеть Чероки в таком гневе. Шеннон замолчала и приготовилась слушать.

– Некоторые мужчины лучше остальных, – продолжила Чероки. – Гораздо лучше… Во всяком случае, так говорят Бетси и Клементина, когда приходят ко мне за снадобьем, чтобы у них не было детей…