— Я многого не поняла по-французски, — сказала она, — но Джулиан перевел мне все. С ним так замечательно. Он столько знает!

— А ты не говорила ему о Шенли?

— Нет! Он увидит имя, только получив контракт.

Она не сказала, что немного беспокоится. Никто, кроме Евы Тренч, не знал ее секрета. Ева уверена, что Джулиан не будет слишком гордым, чтобы не подписать контракт. Но Мин побаивалась, что он почувствует унижение оттого, что она, его прежде незначительная протеже, покупает имение. Еще он может подумать, что она покупает дом, чтобы его обольстить. Нет, он поймет, что ею движет любовь к этому месту, память о прошлом и боязнь, что дом попадет в руки того, кто не будет любить его, как Джулиан. Он должен понять.

Она провела с Джулианом замечательный вечер. Не любовное воркование, но внутреннее волнение, чувства, понятные без слов, создавали это очарование. Когда их глаза встречались, за ужином или в его машине, она чувствовала в его взгляде больше чем просто дружеское отношение. Он не мог полностью скрыть своих чувств. А в один напряженный момент фильма он вдруг взял ее руку в свою, после чего она едва могла смотреть картину. На прощание он сказал, снова взяв ее за руку:

— Такого прекрасного вечера у меня не было много лет. Спасибо, Мин. Мы должны повторить это. И не забудьте приехать с дядей Альбертом в Шенли. Знаете, я ведь продал его.

Она чуть не сказала ему правду, но как-то удержалась от искушения. Она только, играя в любопытство, спросила, знает ли он имя покупателя. Он покачал головой:

— Наверное, кто-то из-за границы. Мой адвокат все это изучает. Мы должны обменяться подписанными контрактами на той неделе.

Потом у них еще была встреча. Дядя Альберт повез их ужинать в Беркли, а потом оставил потанцевать, заявив, что ему трудно поздно ложиться. Это был ее первый танец с Джулианом. Он себя чувствовал так, словно помолодел, словно не было тревог и огорчений прошлого года.

— Будем танцевать все подряд, — сказал он Мин.

Она была в восторге. Джулиан оказался хорошим танцором. Оба они были опьянены близостью, музыкой, цветами, шампанским, всей праздничной атмосферой. Во время медленного фокстрота он коснулся губами ее волос и прошептал:

— Сколько я потерял за эти годы. С Клодией у нас так не было. Она любила танцевать, но считала, что я не умею.

— Но вы умеете! — негодующе воскликнула Мин. — Я танцевала с первоклассными партнерами в больших отелях, и вы никому не уступаете.

Он засмеялся и теснее прижался к ней.

— Вы такая прелесть, Мин. Я не заслуживаю половины из того, что вы говорите мне.

Они действительно танцевали все танцы. Когда она потом думала об этом, она уверилась, что он ее любит и только не позволяет себе это признать. Отсюда и предложение дружбы, просто потому что это справедливо.

Она решила рассказать ему о покупке Шенли прямо там. Они должны были встретиться и пообедать в воскресенье не в одном из баров, а у него в коттедже, стоявшем у ворот.

Последнее время у него убиралась и готовила по вечерам прислуга, милая немолодая женщина. Недавно он охотился с другом, и миссис Холлис собиралась приготовить фазана.

— Фрисби, — сказал он Мин по телефону, — спугнул его специально для вас.

— Милый Фрисби! Как хочется поскорее увидеть его! — воскликнула Мин.

Она была в таком волнении, когда они выезжали в Шенли в воскресенье с дядей Альбертом, что тот покачал головой:

— Не верю своим глазам! Ты прямо как школьница на детском празднике. И что такого в этом молодом человеке, что ты прямо сама не своя, Мин?

— Не знаю. Только думаю, что он просто великолепен.

Дядя задумчиво взглянул на нее и стал смотреть в окно.

День был пасмурный, было туманно, и похолодало. Солнце, похожее на оранжевый фонарь, едва просвечивало сквозь серые тучи. Большая часть листьев уже облетела, но Мин не замечала ничего вокруг. Дядя подумал, что она никогда не выглядела так очаровательно. Она надела оливково-зеленый бархатный костюм с кружевами, маленькую зеленую джульетку с перьями и голубое норковое манто. Лицо ее было счастливым. Она предалась воспоминаниям:

— Я была такая несчастная, когда возвращалась в Лондон год назад. Я решила убежать, чтобы больше не мешать Джулиану. У меня не было ни пенни, а из друзей — только Селерсы. Все это кажется кошмаром, а теперешнее — волшебным сном.

— Будем надеяться, что это так, — покачал головой дядя, — и что этот сон никогда не кончится. Но мне не нравится канитель у вас с ним. Какого черта? Или пожениться, или бросить.

Мин, не обидевшись, сказала:

— Пока он не может на мне жениться, милый дядя.

— И ты веришь, что когда-нибудь женится?

— Да, у меня такое предчувствие. Но я не хочу торопить, боюсь ранить его гордость. Я все еще не решаюсь сказать ему про дом. Адвокат, кажется, отдаст ему контракт в понедельник. Надо подготовить бедного Джулиана!

— Ну, милая, тебе виднее. Теперь все изменилось. Раньше охотился мужчина…

Мин весело засмеялась:

— А сейчас — женщины, и я — охотница, так? Пожалуй. Но я не стыжусь этого. Я охочусь за моим милым, славным Джулианом, потому что он сам этого хочет, уверяю вас.

— Тебе виднее, — сказал дядя Альберт и про себя пожелал этим двоим, чтобы они побыстрее решили свои проблемы, и он со спокойным сердцем уехал на континент. Сырую, туманную погоду, вызывавшую у него кашель, он ненавидел после морозных и ясных канадских зим.

Когда они подъезжали к Шенли, сердце Мин забилось чаще. Вот «Четыре пера», место печальной завязки всей истории, где они ужинали с Салли, Норманом и этим ужасным Айвором. Господи, как мало она тогда понимала! Как бы она теперь управилась с этим Уолтерсом! Неужели это она тогда выпрыгнула из лодки, упала в воду, бежала, как сумасшедшая, через поля, пока не упала у ворот особняка?..

Это было в другой жизни. И нить судьбы, на которую нанизано много разных маленьких жизней, еще не завершилась для нее. Кто знает, чем она завершится? Да и не важно это было для Мин, только бы постоянно видеть Джулиана, чтобы не исчез он снова и чтобы ей не исчезнуть. Новая боль разлуки была бы невыносима.

Вот наконец и Шенли! Знакомые ворота, каштаны, белый домик садовника. А рядом — вновь посаженный сад с новой изгородью. И Фрисби, она сразу узнала милого старого лабрадора, сидевшего на пути, словно специально ожидавшего ее. Она выскочила из машины, протягивая обе руки:

— Фрисби, милый, ты помнишь меня?

Собаки ничего не забывают. Он поднялся и быстро направился к ней, виляя хвостом, залившись радостным лаем, словно говоря: «Конечно, помню, маленькая Мин. Ты можешь быть в дорогом костюме и мехах, но я не забыл твое личико и голосок. Ты была добра ко мне и плакала, когда мы, бывало, вместе ждали хозяина».

Она опустилась на колени рядом с ним, не замечая, что пачкает манто:

— Милый старый Фрисби, ты все тот же!

Дядя Альберт тоже вышел из машины, и тут из домика появился Джулиан, в сером костюме и твидовом плаще, вынимая трубку изо рта.

— Приветствую, — воскликнул он, — с приездом!

Мин встала и пошла ему навстречу. Ее сияющие голубые глаза выражали счастье от этой встречи. Джулиан пожал ей руку, но это был формально-вежливый жест, смутивший ее, и, несмотря на его приветливое приглашение пройти, глаза Мин погасли. При своей сверхчувствительности она поняла, что что-то не так, Джулиан почему-то уже не тот восторженный человек, с кем она танцевала в городе. Он избегал ее взгляда и был вежлив, но холоден, даже как-то насторожен.

Дядя Альберт ничего не заметил. Он болтал с Джулианом, оглядывая небольшую комнатку.

— Ну вот, это настоящий английский дом. Очень мило. У канадцев совсем по-другому.

— Это — приятный маленький домик, но главное здание — совсем другая категория, — отвечал Джулиан.

Мин медленно сняла манто и уселась у большого камина. Несколько минут назад она была совершенно счастлива в ожидании этой встречи. Она бы с удовольствием вместе с дядей похвалила этот красивый домик, внутри которого никогда не была, но сейчас ей было не до того. Она была слишком расстроена непонятным отчуждением Джулиана. Казалось, он воздвиг между ними непроницаемую стену.

С упавшим сердцем она отвернулась от него, рассеянно оглядывая маленькую гостиную, старые мореные рамы, кремовые крашеные стены; она заметила одну из красивых маленьких картин, что видела раньше в большом доме. Джулиан перенес сюда кое-что из мебели. Она узнала и тот памятный диван, обитый желтой парчой. Персидские ковры лежали на полу, а книжный шкафчик «чиппендейл» был полон его любимых книг, стояла здесь и его радиола. Тут и там со вкусом были расставлены изделия из китайского фарфора и сверкал хрусталь. Маленький домик садовника был удобен и очарователен. Но Мин было не до этих красот. Она ловила каждый взгляд, каждое движение Джулиана, надеясь убедиться, что все это ей только показалось. Но что же с ним такое?

Пить она не стала, но закурила сигарету. Ее неловкое молчание затянулось, и дядя тактично спросил:

— Ты не простыла, милая?

Она покраснела и ответила, что с ней все в порядке. Она вновь попыталась взглянуть Джулиану в глаза, но он избегал этого. Он сказал:

— Надо бы спросить миссис Холлис насчет обеда.

За обедом он был с ней чрезвычайно вежлив и, предлагая ей блюда, подливал в бокал рейнвейн из погреба большого дома. Но говорил в основном с дядей Альбертом. Тревога и обида Мин росли. Она уже думала, не узнал ли он случайно имя покупателя и не сердится ли из-за этого. Но он сам сказал дяде, что завтра здесь будет подписание контракта и он еще не знает имени будущих хозяев.

— Это все несколько таинственно, — добавил он, — особенно то, что они, оказывается, купили дом по фотографии. Это выглядит абсурдно, хотя, конечно, была выслана опись.

Дядя Альберт немного беспокойно посмотрел на племянницу: почему бы сейчас не сказать Беррисфорду правду? Но Мин сидела напряженная, опустив глаза, и дядя промолчал.

Джулиан и правда понятия не имел, кто покупатель. А если бы он и подумал на них, то был уверен, что Мин сама сказала бы об этом.

Его дурное настроение было вызвано письмом, которое он получил вчера вечером, первым письмом, которое его бывшая жена написала ему после развода. Он перечитал его несколько раз, каждый раз все более раздражаясь от его злобно-саркастического тона, желания уязвить. Он не понимал цели Клодии, для которой он все же столько сделал. Она вызывала отвращение у него. Психолог, может быть, сказал бы, что она еще не простила его, будучи озлоблена тем, что во время их брака он никак не хотел разделять ее образ жизни и залезать в долги ради ее прихотей. Словом, при всей его щедрости при разводе она не простила его нежелания быть у нее под пятой.

И вот она снова наносила ему удар через Мин Корелли. Она сообщала ему в письме, что во время визита в Лондон встретила «мисс Корелли-теперь-с-орхидеями» в «Кларидже» с «дорогой нудной миссис Тренч». Далее она писала:

«Сначала я подумала, что орхидеи получены от тебя, но потом узнала о ее богатом дяде. Еще я встретила Элисон Ричардс, которая сказала, что видела тебя в Беркли, где ты танцевал с мисс К. Боюсь, ты поиздержался, мой достойный экс-муж. Не очень хорошо было оставить ее, когда она была бедна, и начать преследовать, когда она разбогатела. Впрочем, мисс К., кажется, все равно. Для нее ты, наверное, хороший парень. Не собрался ли ты жениться? Представляю, что скажут в Лондоне…»

Эти строки вызывали у него ярость и стыд. Он провел бессонную ночь. Яд проник в его душу: ведь не все в этом злобном письме было ложью. Он позволил Мин исчезнуть из его жизни перед разводом и хотел жениться на ней сейчас. Но не из-за денег же! Он любил ее. Она стала чрезвычайно дорога ему, когда он снова встретил ее, дорога своей беззаветной любовью. Как смеет Клодия грязно обвинять ее, будто она покупает его?! Да будь это прежняя бедная Мин, он навсегда соединился бы с нею. Но именно мысль о ее деньгах заставляла его обуздывать себя. Злое письмо Клодии обострило до боли его страхи, словно показав ему, что все будут говорить, если он на ней женится. Ярлык «охотника за состоянием» был столь невыносим для него, что он не хотел ни малейшего риска навлечь его на себя.

Сегодня утром он решил во время обеда с Мин и ее дядей держать с нею дистанцию. Ему хотелось разорвать письмо Клодии, но что-то удержало его. Все эти тайные переживания и вызвали сегодня его странную холодность к Мин. Но, когда они вернулись после обеда в гостиную и он окинул взглядом ее фигурку, он почувствовал себя очень нехорошо. Он видел, что расстроил Мин, но утешать ее не решался. Ведь он не женится на ней, не позволит людям говорить то, что писала Клодия. Дядя Альберт предложил ему сигару, закурил сам и выглянул в окно. Погода разгулялась. Туман рассеялся, потеплело, ярко светило солнце. Мистер Спрингер поглядел на аллею, которая вела к большому дому.