Дениза (Деннис) Робинс - Только мои грёзы

Тут она осеклась, поняв, что сказала что-то не то, потому что лицо Джулиана изменилось. Улыбка исчезла, уступив место циничной кривой усмешке.

— А, портрет моей жены.

— Я… я подумала, что это, наверное, миссис Беррисфорд.

Джулиан подошел к столу, взял сигарету, закурил:

— Это писал один парень в Париже, когда мы с ней поженились. Хороший мастер.

— Она… она страшно привлекательна, — сказала Мин.

Джулиан курил, глядя, как тает дым, потом усмехнулся:

— Тогда она была очень привлекательной. Да пожалуй, и теперь.

Он хотел добавить: «Но не для меня», однако не стал демонстрировать эти чувства девушке, которую знал так недолго.

У Мин не было желания спрашивать об этом еще. Она поняла, что отношения супругов очень плохие. Она спросила:

— Как вы думаете, можно мне завтра уехать в Лондон?

Он посмотрел на ее бледное лицо, грустные бирюзовые глаза и быстро ответил:

— Нет, я думаю, вам не следует уезжать еще несколько дней. Знаете, вы только встали, и вам еще рано в лондонскую суету и толчею, особенно в такую жару. Сегодня было очень душно даже в нашем здании с кондиционерами.

— Но… мне действительно пора.

— Что за спешка?

Она, не глядя на него, нервно облизала губы:

— Ну, я здесь пробыла так долго, и мне неудобно больше пользоваться вашим гостеприимством.

— Дорогое дитя, я один в этом большом доме, не считая приходящих кухарки и горничной, а также Джексона, который обычно околачивается без дела. Почему бы вам не остаться, хотя бы на время, пока вы не сможете приступить к новой работе.

Тогда она, не способная хитрить, со всем своим простодушием ответила:

— Я уверена, вашей жене… вашей жене… это не очень понравится.

Запинающийся голосок умолк. Джулиан посмотрел на нее с изумлением. Такое объяснение он меньше всего ожидал услышать. Кто мог внушить этой девушке такую мысль? Джулиану в голову не приходило думать, как Клодия оценит присутствие Мин в доме. Она не хотела разделять с ним его жизнь и не имела уже права диктовать, кого ему принимать здесь. Да и вся история с тем, что он дал приют Мин, такой больной и беспомощной, казалась ему совершенно невинной. Он действительно воспринимал это так, словно дал приют беспризорному ребенку. Но слова Мин придали делу новый оборот. Она переживала и боялась, что скажет об этом Клодия. Бедняжка!

Она вспыхнула и смотрела на него глазами, полными слез.

— Разве вы не думаете, что мне следует уйти? Вы так не думаете?

Удивительная нежность, которую она внушала ему, помогла ему. Джулиан бросил окурок в камин и сел у окна с ней рядом.

— Дорогая маленькая Мин, — сказал он, — я не думаю, что вы должны уезжать отсюда, пока не окрепнете, только из-за моей жены, которая сейчас здесь и не бывает. Вы, наверное, узнали от слуг, что мы с ней в сложных отношениях и она предпочитает жить в Лондоне в обществе своих друзей. Она вовсе меня не ревнует. Ей… все равно! И даже если она вдруг приедет, я не представляю себе, чтобы она как-то возражала против вашего здесь пребывания с медицинской сестрой.

— Но сейчас… сейчас… сестры ведь нет, — настаивала Мин, говоря это против своей воли. Ей не хотелось уезжать отсюда, особенно притом, что она чувствовала теперь к этому человеку. Совсем не хотелось. Она обожала его. Но она прошла суровую школу воспитания тетки Прю и еще была его пленницей. Но и Джулиана ей обидеть не хотелось, и она сказала чуть слышно:

— О, я знаю, все хорошо, но что другие подумают?

Он с грустью воспринял эти слова. Бедняжка Мин. Она, конечно, права по-своему, он уважал ее взгляды и понимал, что в ее словах есть доля правды, но не принимал того, что стояло за этим, мещанской морали, всегда готовой к осуждению, видящей зло и там, где его нет. Если ее тетя такова, почему бы не поступить так и Клодии? Он нахмурился и встал.

Мин с беспокойством посмотрела на него.

— Вы сердитесь на меня? — тихо спросила она. Он улыбнулся ей, и она обрадовалась. Она бы ни за что не хотела раздражать его.

— Вовсе я не сержусь, дорогая, — сказал он. — И по-своему вы правы. Но я думаю, мы рискнем нашими репутациями, чтобы еще двое суток дать вам окрепнуть. А я тем временем попрошу нашу милую миссис Тренч подыскать вам подходящую комнату.

— Вы так добры ко мне, — ответила она, сама удивляясь, как часто повторяет это.

Он отмахнулся и позвонил Джексону, чтобы заказать вечерний чай. За чаем он сказал, что ему будет недоставать ее, когда она уйдет. Да, ему будет недоставать этого маленького трогательного существа, столь чувствительного, романтического и легкоранимого. Она перестала быть посторонней для него. Казалось, он ее давно знает. Она не была похожа на других девушек, которые встречались ему раньше. Она была гораздо приятнее и интереснее. Мин была почти старомодной и неопытной. Уже одно это выглядело привлекательно для человека, несколько лет женатого на Клодии. Его обеспокоило это открытие: ему будет не хватать Мин и не хотелось бы возвращаться к обществу только собаки и слуги.

Но подобные мысли опасны, могут далеко завести, это он понял и отбросил их.

— Слушайте, Мин, а вы не могли бы уговорить кого-нибудь из ваших подружек, например Салли, с которой вы приехали в Шенли, пожить здесь немного?

— Я не думаю, чтобы Салли согласилась, — печально сказала Мин. — Боюсь, что ее мама думает про меня так же ужасно, как моя тетя.

Джулиан был удивлен и обижен.

— Но почему?

— И Салли нельзя уходить с работы, — добавила Мин.

— Ну ладно, скоро вы выберетесь из логова льва и будете вести приличную жизнь в Лондоне.

У Мин упало сердце. Все-таки она раздражает его. Она подавленно замолчала. Он посмотрел на нее и упрекнул самого себя. Господи, этому ребенку нельзя сказать резкого слова даже в шутку, не расстроив ее.

— Вот вам мой совет, — сказал он, — не позволяйте развиться в вас этой сверхчувствительности, это вас погубит. Вы принимаете все слишком близко к сердцу. Учитесь воспринимать жизнь просто — как я.

Неожиданно она запротестовала:

— Но я не верю, что вы на все смотрите так легко! Вы ведь не циник. Я ненавижу циников и вижу, что вы не такой!

Он засмеялся:

— Спасибо, дорогая, я думал, что такой.

— Нет, я так не думаю и не хочу сама стать циничной.

— Вы чертовски правы, Мин. Но просто я не хочу, чтобы вы страдали. А боюсь, так и будет из-за вашей ранимости. — Вдруг он процитировал: — «Ступай же осторожно: ты идешь по сотканному из моих мечтаний ковру…» Йитс имел в виду вас, когда писал эти строки. Но всегда думайте, к чьим ногам вы кладете ваши мечтания, дорогая.

Она только наполовину поняла его, но в страстном желании быть ему приятной она запомнила имя поэта и дала себе слово по приезде в Лондон достать его стихи и прочесть. Она серьезно посмотрела на него и сказала:

— Звучит хорошо. Вы могли бы прочесть мне еще?

Он поднял брови и погладил Фрисби по голове.

— Смогу ли я вспомнить… Моя оксфордская учеба… Я любил тогда Йитса, а эти стихи у него из лучших.

Мин сидела не сводя с него глаз. Он читал ей наизусть, глядя на далекую реку, и ей казалось, что нет ничего красивее его голоса, читавшего эти изящные строки:

…Когда б на мне одежды были

Из золотого света в небесах,

Из тьмы и полумрака и из света

Сработанные, можно б постелить

Их мне у ног твоих.

Но в бедности своей лишь грезы

Могу я положить к твоим ногам.

Ступай же осторожно: ты идешь

По сотканному из моих мечтаний

Ковру…

Густой, низкий голос умолк. Мин перевела дыхание. Сердце ее учащенно билось. Она прошептала:

— Это было совершенно великолепно!

Но для Джулиана импульс процитировать любимого поэта и вспомнить студенческую романтику уже прошел. Он засмеялся и сказал:

— Да, Йитс обладает очарованием, как никто. Но все же я снова советую вам выбирать, перед кем расстилать ковер своих мечтаний.

Мин хотела было еще о чем-то спросить, как вдруг они услышали, что кто-то приехал на машине. Джулиан выглянул в окно.

— О! У вас гости! — воскликнула Мин. — Я лучше пойду наверх. Я думаю, мне пора вернуться в постель. Доктор говорил, что мне нельзя еще вставать надолго и… — Она замолчала, посмотрев на Джулиана. Его лицо выражало удивление и беспокойство. Затем она увидела худого длинноволосого юношу, который открывал дверцу машины женщине… высокой, элегантной, в прекрасном сером костюме и красивой шляпке с белыми цветами. Мин немедленно узнала в ней женщину с портрета.

— Ну и чудеса! — сказал Джулиан. — Именно сегодня я удостоился визита моей жены!

Со странным чувством Джулиан, выйдя в холл, наблюдал, как Джексон отпирает парадную дверь, чтобы впустить его жену и, как он мрачно отметил, одного из ее «мальчиков». Какая-то недобрая ирония была в том, что она приехала как раз тогда, когда они говорили с Мин о ней.

Не было времени раздумывать, что она скажет о Мин, но, кажется, опасения последней не лишены оснований.

Клодия вошла. Она двигалась гордо, хотя прибавила в весе за последние два года и была совсем не той стройной, элегантной девушкой на картине французского художника. Она была в отличном макияже. Только в спальне, где он теперь очень редко видел ее, заметно было, что ее лицо подурнело, стало одутловатым, а кожа — сальной. Она подошла к Джулиану и в своей развязной манере бросила ему плащ, который висел у нее на руке, и тут же сняла шляпку.

— Я не ожидал тебя, — сказал он. — Разве ты не могла позвонить и предупредить, чтобы мы приготовили ужин?

Она на него не смотрела, движения ее были нервными.

— Я не особенно беспокоюсь о еде. Всегда можно сходить в ресторан Фишермана. Меня интересуют напитки.

Джулиан нахмурился. В нем поднималось давнее раздражение. Он ненавидел ее пристрастие к алкоголю в любое время суток. Он перевел взгляд на молодого человека с белым миниатюрным пуделем на руках. До чего неприятный субъект! Сам похож на пуделя со своим белым лицом с заостренными чертами и маленькими любопытными глазками. Одет он был слишком изысканно, волосы были слишком длинные и прилизанные, а когда он поравнялся с Джулианом, тот заметил, что от гостя неприятно пахнет бриллиантином.

— Не вноси сюда Мици, не дав ей размять ножки, прошу тебя, Оззи, — сказала Клодия.

Молодой человек посмотрел на Джулиана, моргая длинными ресницами.

— Вы знакомы с Мици? Не правда ли, она божественно очаровательна?

— Не думаю, что мне доставит удовольствие знакомство с кем-то из вашей компании, — ответил Джулиан.

Клодия зевнула и махнула рукой.

— Оззи, это мой муж. Тебе надо вести себя здесь примерно: он прямо набит хорошим воспитанием и строгостью.

Оззи улыбнулся как ангелок:

— Замечательно, дорогая Клодия. Не хочет ли Мици немного выпить?

Джулиан ответил за жену:

— Мици подождет. Мне нужно немного поговорить с женой. Пожалуйста, Клодия.

Она посмотрела на него недовольно:

— Ну, началось! Лекция сразу по приезде. Не зря я нечасто навещаю тебя, Джулиан.

Он постарался подавить раздражение, которое она всегда провоцировала своим ерничанием и ужимками. Он знал что это больше всего происходит оттого, что он не может и не хочет растратить свой капитал на ее дикие причуды. Он сам всегда считал свое поведение с нею разумным, но разум уже не был резоном для Клодии. Но он решительно взял ее под руку и повел в гостиную. Он по-прежнему беспокоился о Мин, одиноко сидящей в библиотеке.

— Ну, Джулиан, — сказала Клодия, — если ты сейчас начнешь говорить, что мне хватит одной порции джина или что тебе не нравятся мои друзья, я просто уеду назад в Лондон.

— Можешь пить джина сколько хочешь, только не надейся, что за мой счет. Но я вовсе не ищу общества твоего нового приятеля. Какого дьявола ты выбрала этого размазню?

— Оззи не размазня, а замечательный пианист Освальд Аллардин, сын одиннадцатого графа Сент-Финнегана.

— Сочувствую этому ирландскому пэру, породившему Оззи, — сказал Джулиан.

— Ты закончил? — Она тряхнула головой, бросив на него испепеляющий взгляд.

— Зачем ты сюда явилась?

Она пожала плечами:

— В квартире было страшно жарко, и я подумала, что у реки вечером будет приятно.

— Поэтому я должен позаботиться об угощении для твоего инфантильного пианиста и его пуделя?

Она рассмеялась, достала пудреницу и напудрила нос.

— Ты так мил. Ты так хорошо меня принимаешь.