Гейл Форман - Только один год

Они все смотрят на меня с раскрытыми ртами.

– Как ты это сделал? – спрашивает Амиша.

– Что «это»?

– Было реально похоже, что ты говоришь на хинди, – отвечает Билли.

– Не знаю. Я всегда легко языки схватывал.

– Нет, правда, невероятно, – Амиша смотрит на Фарука. – Даже сокращать реплики не придется.

Фарук тоже внимательно смотрит на меня.

– Снимать будем три дня, начиная со следующей недели. Здесь, в Мумбае. Тебе надо будет выучить свою роль. Попрошу кого-нибудь помочь тебе с произношением и переводом, но и английского там много. – Он поглаживает бородку. – Могу заплатить тридцать тысяч рупий.

Я пытаюсь пересчитать.

Фарук же думает, что я торгуюсь.

– Ладно, сорок.

– На сколько мне придется остаться?

– Съемка начинается в понедельник, должна продлиться три дня, – говорит Фарук.

В понедельник у меня самолет в Амстердам. Хочу ли я задерживаться на три дня? Фарук продолжает.

– Мы поселим тебя в отеле с главными актерами. На Джуху-бич.

– Там очень красиво, – добавляет Билли.

– Мне улетать в понедельник. Билеты куплены.

– А поменять нельзя? – спрашивает Фарук.

Уверен, что Мукеш сможет это сделать. Если меня поселят в отеле, можно будет не возвращаться в «Бомбей Роял».

– Пятьдесят тысяч, – говорит Фарук. – Но это мое последнее предложение.

– Мистер де Рюйтер, это больше тысячи долларов, – говорит мне Амиша с хриплым смешком и выпускает облако сигаретного дыма. – Я думаю, что предложение слишком интересное, чтобы отказываться.

Меня немедленно переселяют в роскошный отель на Джуху-бич. Первым делом я принимаю душ, потом заряжаю телефон, который уже целые сутки отключен. Я даже немного жду сообщения или пропущенного звонка от Яэль, но их нет. Думаю, сказать ли ей, что я задерживаюсь, но после нашего последнего разговора, вообще после прошедших трех недель, трех лет, мне кажется, что она не имеет права все это знать. Я вместо этого пишу Мукешу, прошу перенести вылет еще на три дня.

Он сразу же перезванивает.

– Ты решил задержаться у нас! – Он очень рад.

– Всего на несколько дней. – Я рассказываю, что я пошел сниматься в массовке, а меня перевели на роль посерьезнее.

– О, восхитительно! – говорит Мукеш. – Мамочка, наверное, в восторге.

– Мамочка вообще-то не знает.

– Не знает?

– Мы не виделись. Я жил в районе студии, а теперь меня переселили в отель на Джуху-бич.

– Джуху-бич – богатое место, – комментирует Мукеш. – Но ты что, не видел мамочку с тех пор, как вернулся с Раджастхана? Я думал, что она встретила тебя в аэропорту.

– Планы поменялись.

– А, ясно. – Пауза. – А когда хочешь лететь обратно?

– Съемки должны начаться в понедельник, затянутся на три дня.

– Думаю, для уверенности лучше удвоить срок, – говорит Мукеш. – Посмотрю, что можно сделать.

Мы прощаемся, я беру свою часть сценария. Фарук подписал над репликами на хинди английский перевод, а кто-то надиктовал мои реплики на пленку. Весь день я учу.

Закончив, я начинаю ходить по комнате. Номер современный, дорогой, с ванной и душем и широкой двуспальной кроватью. Я сто лет не спал в такой красоте; тут слишком тихо, слишком аккуратно. Я сажусь на кровать и начинаю смотреть телевизор на хинди, просто чтобы не чувствовать себя одиноко. Потом заказываю ужин в номер. Ложусь, но не могу заснуть. Кровать слишком большая, слишком мягкая, а я столько лет спал в поездах, машинах, на двухъярусных кроватях, диванчиках, раскладушках, на тесной кровати с Аной Лусией. Я был как человек, потерпевший крушение, которого спасли и вернули в цивилизацию, но спать он теперь может только на полу.

В пятницу я просыпаюсь и снова повторяю роль. До съемок еще три дня, и они кажутся мне бесконечными, как серо-голубое море, вид на которое открывается из моего окна. Когда звонит телефон, мне становится даже стыдно, насколько он меня радует.

– Уиллем, это Мукеш. У меня новости.

– Отлично.

– Теперь ты сможешь улететь только в апреле. – Он называет какие-то даты.

– Что? Почему так не скоро?

– Что я могу сказать? Все уже распродано. Пасха.

Пасха? В стране индуистов и мусульман? Я вздыхаю.

– Точно ничего раньше нет? Я могу заплатить побольше.

– Ничего не поделаешь. Я сделал все, что мог, – в последних словах звучит обида.

– А если новый билет купить?

– Уиллем, речь идет всего о нескольких неделях, сейчас все дорого, да и распродано. – Он как будто меня отчитывает. – Всего несколько лишних дней.

– Но ты можешь продолжать смотреть? Вдруг появятся места?

– Конечно! Буду.

Я вешаю трубку, стараясь не впасть в отчаяние. Я думал, что из-за фильма задержусь на несколько дней и проведу все это время в отеле, но теперь я застрял здесь. Я напоминаю себе, что после съемок мне необязательно оставаться в Мумбае. Нэш, Таша и Джулз собирались на Гоа, если наскребут денег. Может, поеду с ними. Может, даже заплачу за всех.

Я пишу Джулз: «Гоа еще в планах?»

Она отвечает: «Да, если я Н&Т не убью. Вчера было невыносимо громко. Дезертир, бросил меня».

Я осматриваюсь вокруг, у меня прошлой ночью было невыносимо тихо. Я фотографирую вид с балкона и посылаю Джулз. «Тут тихо. Места на двоих хватит, если хочешь, тоже дезертируй».

«Я хочу десерт.[65] Где тебя искать?»

Через несколько часов раздается стук в дверь. Я открываю, входит Джулз. Восхитившись видом, она прыгает на кровать. Потом берет со столика сценарий.

– Хочешь, порепетируем? – спрашиваю я. – Тут есть английский перевод.

– Конечно, – с улыбкой отвечает она.

Я показываю, где начинать. Джулз откашливается, делает подходящее лицо.

– Кем вы себя возомнили? – надменно спрашивает она, пытаясь подражать Амише.

– Я иногда и сам не уверен, кто я такой, – отвечаю я. – В документах значится имя Ларс фон Гельдер. Но я знаю, кто вы такая, Гира Гопал. Ведь ваше имя означает «бриллиант», верно? И сияете вы под стать.

– Я не хочу обсуждать с вами свое имя, мистер фон Гельдер.

– Так вы меня все же знаете?

– Я знаю все, что мне надо знать.

– Тогда вам должно быть известно, что я – крупнейший экспортер бриллиантов в Южной Африке, так что в драгоценных камнях немного разбираюсь. Я невооруженным глазом вижу больше, чем многие ювелиры при помощи лупы. И могу сказать, что вы – бриллиант на миллион каратов. К тому же безупречный.

– Ходят слухи, что вас интересуют наши фамильные драгоценности, мистер фон Гельдер.

– Да, мисс Гопал, это так. – Я делаю едва заметную паузу. – Но вряд ли именно бриллиант Шакти.

Эта часть кончается, и Джулз откладывает сценарий.

– Несколько пошловато, мистер вон Гельдер.

– Вообще-то фон Гельдер.

– Ой. Извините. Мистер фон Гельдер.

– Ведь это очень важно, понимаешь? Имя человека, – говорю я.

– Да? Какое у меня полное имя?

– Джулиана? – пытаюсь угадать я. – Как голландская королева?

– Не-а, – Джулз встает со стула и идет в мою сторону, улыбаясь, и усаживается у меня на коленях. Потом она меня целует.

– Джульетта, – продолжаю я.

Она качает головой и, улыбаясь, расстегивает на себе рубашку.

– Не Джульетта. Но ты сегодня можешь стать моим Ромео.

На следующее утро Джулз уходит, она возвращается в Пуну, в ашрам вместе с Нэшем и Ташей. Мы невнятно договариваемся о том, чтобы встретиться в Гоа на следующей неделе. Я так и не узнал ее полного имени.

Я как с похмелья, но мы не пили, и мне одиноко, хотя я уже привык быть один. Я звоню Пратику, чтобы спросить, что он делает в выходные, но он сегодня помогает матери по дому, а завтра у дяди большой семейный обед. Я весь день брожу по пляжу Джуху. Какое-то время наблюдаю за мужчинами, играющими на песке в футбол, и начинаю скучать по своим друзьям в Утрехте. Вся моя тоска сливается воедино, и я понимаю, что скучаю по Лулу, что, наверное, вытеснял это чувство, и мое одиночество похоже на ракету с тепловой системой самонаведения, а она – источник тепла. По Джулз я совсем не скучаю.

* * *

К воскресенью в замкнутом пространстве я начинаю сходить с ума. Мне приходит мысль уехать куда-нибудь на день на поезде. Как только я открываю путеводитель, чтобы посмотреть, куда можно отправиться, звонит телефон. Я буквально подпрыгиваю.

– Уиллем! – раздается веселый голос Мукеша. Кажется, я еще ни разу не был так рад его слышать. – Чем ты сегодня занимаешься?

– Как раз пытаюсь решить этот вопрос. Думал о том, чтобы съездить в Кандалу на день.

– В Кандале очень хорошо, но далековато, надо рано выезжать. Если хочешь, могу тебе найти водителя на завтра. У меня другое предложение. Хочешь, я тебя покатаю?

– Правда?

– Да. В Мумбае есть небольшие красивые храмы, в которых туристы бывают редко. Моя жена и дочки уехали, так что у меня весь день свободен.

Я с благодарностью соглашаюсь на это предложение, и в обед Мукеш заезжает за мной на небольшом побитом «Форде», на котором он катается по Мумбаю. Мы заезжаем в три разных храма, смотрим, как какие-то ребята занимаются гимнастикой вроде йоги, как медитируют садху. Последняя остановка в храме джайнов, там все служители метут перед собой пол метелками, когда идут.

– Это чтобы ненароком не наступить на какое-нибудь насекомое, лишив его жизни, – объясняет Мукеш. – Они так заботятся обо всем живом. Прямо как твоя мамочка.

– Ага. Моя мама точно приверженка джайнизма, – отвечаю я. – Может, она вознамерилась стать новой Матерью Терезой?

Мукеш смотрит на меня с таким состраданием, что мне хочется что-нибудь расколотить.

– Ты знаешь, как я познакомился с твоей мамочкой? – спрашивает он, когда мы идем по крытому проходу в храме.

– Полагаю, это как-то связано с чарующим миром воздушных перелетов. – Я понимаю, что несправедлив по отношению к Мукешу, но такова цена, если уж он решил стать защитником моей матери.

Он качает головой.

– Это было уже позже. Моя собственная мамочка заболела раком. – Он цокает языком. – Ее лечили, врачи были тип-топ, но болезнь поразила легкие, почти ничего не сделаешь. Однажды мы шли с приема специалиста, ждали такси, но Амма, это моя мамочка, у нее не было сил, закружилась голова, она упала прямо на улице. Твоя мама оказалась рядом, подбежала, предложила помочь. Я все ей объяснил, что у нас болезнь в конечной стадии. – Она переходит на шепот. – А твоя мамочка рассказала о других методиках, не лечения, а чтобы просто лучше себя чувствовать. Потом она каждую неделю ходила к нам домой, делала иглоукалывание и массаж, и это очень помогало. Когда время моей Аммы вышло, ее переход в другой мир был очень спокойным. Благодаря твоей мамочке.

Я знаю, что делает Мукеш. Он пытается объяснить мне, почему Яэль такая, точно так же как и Брам старался донести до меня, почему она кажется настолько холодной и отдаленной. Он тихим голосом рассказывал мне о Сабе, который, когда умерла мать Яэль, от горя совсем обезумел. У него началась паранойя, он стал проявлять чрезмерную опеку, точнее, как говорил Брам, все это не началось, а усилилось. Он не разрешал Яэль делать самые простые вещи – купаться в общественных бассейнах, приглашать домой друзей – и готовил ее к различным опасностям. «Она пообещала, что не будет такой же, – сказал он. – Чтобы избавить тебя от подобных мучений. Не давить на тебя».

Словно существует только такой вариант давления.

* * *

После храмов мы идем обедать. Мне неловко, что я так повел себя с Мукешем, поэтому, когда он сообщает, что собирается показать мне нечто суперособенное, такое, что из туристов почти никто не видит, я заставляю себя улыбнуться и делаю вид, что рад. Мы тащимся через Мумбай, пробки становятся все больше: велосипеды, рикши, машины, телеги, запряженные ослами, коровы, женщины, несущие на головах свертки, а дороги тут не созданы для такого движения, так что постоянно возникают заторы. Да и везде так же; высотные здания и лачуги, всюду полноводные реки людей, они спят на ковриках, вешают белье на веревки, готовят что-то на улицах на костерках.