Кэтрин Крэко - Только по приглашению

* * *

Они встретились за городом в жаркий воскресный полдень.

– Мадемуазель Паскаль! – воскликнул он, вытирая лоб белым носовым платком. – Мадемуазель!

Он прошел с ней по крутой дороге обратно к школе, держа перед собой коричневый бумажный мешок, вытирая носовым платком бисерины пота на лбу. Ему надо, сказал он, сначала закинуть эти бакалейные товары домой, а потом он пойдет с ней в школу.

– Пойдем, пойдем, – сказал он, задыхаясь. – Это займет всего лишь минуту.

Она поднялась за ним по лестнице и наблюдала, как нетерпеливо он поворачивает в замке ключ, неловко перекидывая бумажный пакет из одной руки в другую. Он был мал ростом и широк в талии. Она была уверена, что его курчавые иссиня-черные волосы – крашеные. Его мрачное, квадратное лицо, с большими глазами темно-оливкового цвета, было красивым, лицо, которое могло быть очень строгим, когда он стоял перед ними в классной комнате, и которое светилось, когда он смеялся. Ее поразила деликатность, с которой его толстые, грубые пальцы расстегнули ее белую льняную блузку, а затем ловко освободили крючки на юбке, которая упала вниз к ее ногам. Когда он снял с нее лифчик и взял ладонями ее грудь, он держался едва ли не почтительно. Потом он резко бросил ее на кровать, быстро разделся и придавил ее своим тяжелым телом. Он грубо терся об нее, влажное тело скользило по ее коже, легкая щетина на щеке противно царапала лицо, и только руки оставались нежными и ласковыми. Это ее удивило. Внезапно его грубое дыхание прервалось и, схватив за волосы, он застонал и в изнеможении обрушился на нее. Когда его дыхание стало глубоким и ровным, она с тревогой обнаружила, что он заснул, а она не может выбраться из-под него, но он скоро зашевелился и сполз с нее. Потом глубоко вздохнул и сел. «Господи!» – произнес он едва слышно. Он встал и подошел к небольшой раковине, плеснул себе на лицо и грудь и энергично вытерся маленьким турецким полотенцем.

– Пойдем, пойдем, Лили, – сказал он, – моя сейчас у сестры в больнице и может вернуться в любой момент. Надо идти, так что одевайся побыстрее.

Его голос звучал заговорщицки, хотя Лили не понимала, какое отношение к ней имеют планы его жены или здоровье ее сестры. Но, не видя никаких причин продолжать лежать, она встала и оделась. Она тоже плеснула водой на лицо и промокнула его полотенцем, которое хранило запах его несвежего тела.

– Можно мне выпить молока? – спросила она.

– Молока? – отозвался он удивленно.

– Да, очень жарко.

– Да. Да. Молока. – Он достал бутылку молока из маленького холодильника и попытался снять картонную крышку с горлышка. Лили удивилась, что его руки, такие ловкие и проворные несколько минут назад, стали неожиданно такими неуклюжими. Он налил молоко в маленький стакан и протянул ей. Пока она пила, он поставил молоко обратно в холодильник, нервно болтая о том, как им встретиться в следующий раз. Его жена уезжает каждый вторник – церковный хор репетирует с восьми до десяти по вторникам, объяснил он – и пока сестра в больнице, она будет часто ее навещать. Лили пила молоко маленькими глотками и удивлялась, зачем нужно все это повторять. Она протянула ему пустой стакан, и он аккуратно поставил его в обшарпанную эмалированную раковину. Он решил, что будет лучше, если они выйдут порознь. Лучше, чтобы их не видели вместе. Она кивнула, улыбнулась и вышла. Поднимаясь в гору, она подумала, неужели это то самое, о чем так заговорщицки шептались девчонки по ночам?

– Почему я должна тебе верить? – спросила Лили. Ее голос слегка дрожал, и это выводило Николь из себя больше, чем если бы она на нее кричала.

– Боже мой, Лили, но почему я должна тебе врать?

– Ну, либо ты врешь сейчас, либо врала все последние девятнадцать лет. Мне кажется, что ты врешь сейчас.

– Боже мой, Лили, я так сожалею. Именно поэтому я так умоляла тебя поехать с нами в Кап Ферра. Мне хотелось побыть с тобой, все тебе объяснить, дать тебе возможность побыть с Жан-Клодом. Я не хочу, чтобы ты отдалялась от нас. – Николь вдруг почувствовала, как будто большая кость застряла у нее в горле, из-за чего все слова давались ей с мучительной болью. – Многое из того, что я говорила тебе про твоего отца, это правда, Лили. Что мы очень любили друг друга, что он настоял, когда оказалось, что я беременна тобой, чтобы я…, чтобы мы вернулись в Штаты, потому что начиналась война. Что ему пришлось остаться. Это все правда. Все правда.

Лили уселась посреди комнаты в большое бордовое вельветовое кресло и не мигая смотрела на Николь. Сзади нее по серым наклонным оконным стеклам стекали струи дождя, молчаливого, мрачного, холодного. Николь откашлялась, стараясь избавиться от сдавливающего комка, но это не помогло.

– Не хочешь выпить? – спросила она беспомощно.

– Выпить? – Лили рассмеялась. – Нет, спасибо. Мне достаточно кофе. Но ты можешь выпить, если хочешь.

Николь кивнула и потянулась за кувшином на столике из красного дерева. Она налила себе шерри и пила его маленькими глотками, надеясь, что это поможет ей избавиться от боли в горле. Ей казалось, будто ее тело налито свинцом, в голове туман, невозможно собраться с мыслями. Это было уже плохо. Она так часто за последние месяцы репетировала этот разговор, выжидая подходящего момента. Николь подошла к окну с узорчатыми занавесками и выглянула на улицу, где сгущались холодные сентябрьские сумерки. Это было легче, чем смотреть в серо-голубые глаза дочери; глаза, по которым она ничего не могла прочесть, глаза, которые отказывались ей помогать.

– Теперь расскажи мне про то, как мой отец погиб на войне, – сказала Лили голосом, не терпящим возражений.

– Это, – мягко сказала Николь, – неправда.

– Ложь? – спросила Лили без всякого сострадания.

– Да, – ответила Николь, – ложь. Но только для того; чтобы оградить тебя. Лили, он был женат. Тогда, да и теперь, в Штатах клеймили позором детей, рожденных вне брака. С отцом, который погиб на войне как герой, ты могла быть принята в высшем обществе, поступить в лучшие школы. Тогда у нас не было возможности пожениться. Его жена была больна, душевно больна. Она, Мария, подолгу обследовалась в клиниках. Она была полностью невменяема. У него был сын, мальчик, Люк. Он не мог оставить его с матерью. Все это было безнадежно. И тянулось годами. Мария умерла в санатории, в совершенном безумии. Я не думала, что мне когда-нибудь придется сказать тебе правду.

– И теперь получается, что Жан-Клод – это мой отец, а Люк… – ее голос задрожал.

– Твой брат, твой сводный брат. – Николь подошла к спинке кресла, обняла Лили и прижалась лбом к ее шелковистым волосам. – Ах, Лили, я так сожалею. Я так надеялась, что когда мы с Жан-Клодом поженимся, у нас, наконец, будет настоящая семья.

Лили вырвалась из ее объятий и резко встала.

– Семья? Теперь ты собрала прекрасную маленькую семью, дополнив ее настоящим отцом и настоящим братом. Где была эта замечательная семья все эти годы, когда я так нуждалась в ней, все эти годы, когда ты держала меня на расстоянии, то в одной школе, то в другой? Теперь Люк и я.

– Но так не может продолжаться дальше. Ты понимаешь, Лили. Это невозможно. Я видела, что возникает между вами, именно поэтому я и решила все сразу тебе рассказать, не подготавливая тебя. Тебе нельзя допустить, чтобы чувства, которые ты испытываешь к Люку, а он к тебе, привели к…

– Слишком поздно. Это уже случилось, – ровно сказала Лили, повернулась и вышла из комнаты.

Нью-Йорк, 1968.

Элиза Мадиган сдвинула на затылок очки в роговой оправе. Ее лицо было все изрезано глубокими морщинами – следствие слишком большого количества сигарет и мартини.

– О'кей, – сказала она, отодвинув стул от стола и повернувшись так, чтобы видеть всех.

– Чем мы сейчас займемся? – она постучала карандашом по стеклянному столику, который служил ей рабочим местом. Бледно-розовая стена за столом была вся увешана наградами в гладких хромированных рамках, накопившимися за последние двадцать пять лет. Она была легендой в мире бизнеса – одна из первых женщин, ставшая художественным директором рекламного агентства компании «Мастерс, Веллер». Все хорошо знали, что у нее была давняя связь с Диком Мастерсом, красивым и добродушным президентом компании, и что когда он, наконец, развелся, то женился не на ней, а на своей двадцатичетырехлетней секретарше. Эта связь ненадолго прервалась после второй женитьбы, а затем продолжилась, пережив, второй развод, но третья женитьба – на стройненькой инструкторше по теннису – была последней каплей. Хотя эта история не являлась тайной, никто никогда не предполагал, что Элиза заработала свой успех в постели. Было общепризнано, что она лучше всех умела устраивать свои дела. «Господи, как плохо она выглядит», – подумала Марси, наблюдая, как Элиза докуривает очередную сигарету. Яркая помада смазалась по самому краю верхней губы и оставила малиновый след на кончике сигареты, которую она положила в полную окурков пепельницу.

– Ну, какие идеи? – спросила она.

Джим Лиджетт, сидевший рядом с Марси, заерзал на своем вращающемся стуле.

– Элиза, простите, но я просто не вижу, каким образом можно этого добиться. Бюджет составляет двести тысяч долларов, двести пятьдесят максимум, и нужно сделать три сюжета. У вас есть один, который будет стоить триста пятьдесят тысяч. И, – он разочарованно улыбнулся кривой улыбкой, портившей его красивое лицо, – Жене Варио говорит, что это невозможно. Он не понимает.

– Это и не нужно понимать, – сказала Лили. Она откинула с лица свои светлые волосы. – Это приходит с опытом. Вы занимаетесь твердыми духами. Не рефрижераторами и не зерном. Вы не понимаете этого. И соответственно реагируете.

– Он реагирует на вас, – сказал Джим. Остальные засмеялись. – Честно говоря, мне кажется, что Жене нервничает чуть больше, чем обычно…

– Больше, чем обычно? – рассмеялась Марси. – Еще немного, и ему придется сидеть дома!

– Продолжим, и будем объективны. Может быть, он и не «отважный капитан», но он протянул нам руку. Просто это первый ввод новой продукции с тех пор, как компанию «Л'Авентур» выкупила LCI.

– Кэлли, ты уверена в цифрах? – устало спросила Элиза.

– Да, абсолютно уверена. Кстати, у нас в бюджете есть еще пятьдесят тысяч, выделяемых ежегодно на поддержку талантливых. Мы будем привлекать Инес и Веронику?

– Я согласна, что нам нужно что-то сногсшибательное, но мне кажется, что привычные для высшего света модели уже слишком хорошо известны. Думаю, что нам надо подыскать новых Инес и Веронику. Боже, до чего отвратительное занятие! Этим девочкам нет еще двадцати пяти, а я говорю о них, как об отживших свой век. Однако для наших целей, одновременно творческих и финансовых, думаю, нам надо подыскать какого-нибудь новенького. Для нас будет плюсом иметь человека, связанного только с «Л'Авентур». И новичок нам обойдется дешевле. Надо поручить агентам составить списки кандидатов, причем только тех, кто еще не представлял ничего национального. Давайте говорить о двадцати пяти тысячах на первый год при возможности повторить это в следующем. Важно пока попридержать деньги на второй год, а иначе мы окажемся в положении создателей «звезды», которую не сможем продать потом. Это может привести к недоверию клиентов. Запомните, только тот, кто никогда не рекламировал ничего национального.

– Такое впечатление, что мы прочесываем леса в поисках девственницы, – сказал Джим.

– В 1968? – спросила Элиза, закуривая. – Я не думаю, что вы сможете найти хоть одну в лесу, а тем более – в Нью-Йорке! Вы все еще ждете Брэди Пэрриша?

– Мы все согласны с тем, что компания «Пэрриш филмз» справилась бы с этим лучше всех, – ответила Кэлли. – Их цена – сто восемьдесят пять тысяч долларов за три дня съемок. Это совсем неплохо, Элиза, немногим более шестидесяти тысяч в день.

– Мы можем сократить сроки. Может быть, сделать все за два полных дня?

– Ну, есть две проблемы. Прежде всего, мы должны снимать при слабом освещении. Для наружных съемок требуется мягкий свет, – раннее утро, закат. Единственное, что мы можем снимать днем – это наш товар. А потом еще все эти заставки. Это означает переход от одного плана к другому, установку, пробы. Заставки требуют времени.

– Хорошо, хорошо, – сказала Марси. – Может быть, в этом случае нам опустить заставку или сделать ее внутри? Может быть, красивая спальня…

– Может быть, – сказала Кэлли. – Надо смотреть.

– Ну, конечно, – рассмеялась Марси.

– Теперь так, – сказала Кэлли. – Если мы будем делать дорогие декорации, это съест деньги, которые вы хотели бы отложить для съемочной группы.

– Ну, мы могли бы снимать в торговом зале К, – пробормотала Марси.

– Господи, – сказала Лили. – Я знаю замок во Франции. Мы снимали там сюжет, когда я работала в Париже. Это будет сенсация!