* * *

Когда Адам и Катринка вышли из зала таможни, их встретил одетый в форму шофер, низенький коренастый мужчина лет сорока пяти, с волосами песочного цвета и в веснушках.

– Катринка, знакомься, это Дэйв, – сказал Адам, когда Катринка протянула руку для приветствия. – Дэйв, это миссис Грэхем, – продолжил Адам.

Дэйв, по-видимому уже знавший эту новость, ничуть не удивился, пожал Катринке руку и пробормотал, что очень рад с ней познакомиться и что, если ей понадобится его помощь, пусть она даст ему об этом знать. Он говорил по-английски с каким-то странным акцентом, который Катринка еще никогда не слышала.

– Дэйв был моим водителем в течение… скольких уже лет, Дэйв?

– Пяти, сэр. Машина здесь рядом. – Он повел их и носильщика через здание аэровокзала к черному закрытому «мерседесу», припаркованному у самого тротуара. Катринка, откинувшись на сиденье, прислонилась к Адаму и принялась рассматривать через дымчатое стекло автомобиля здания из стекла и стали, бетонные бортики, скопления машин на дороге, стоянки автомобилей, желтые багажные тележки. Она пыталась осознать, что находится в Нью-Йорке.

– Здесь так же, как и везде, – сказала она.

– В аэропорту – да.

– А откуда Дэйв?

– Откуда? – Адама, казалось, удивил этот вопрос. – Из Бронкса, – добавил он, увидев вопрошающее лицо Катринки. – Это один из районов Нью-Йорка. Я дам тебе карту, – сказал он, опуская стекло, отделяющее их от Дэйва. – Миссис Грэхем нужна карта города. Ты не мог бы предложить ей одну, Дэйв? Хорошо бы две: одну большую с планом всего Нью-Йорка и другую поменьше, такую, чтобы она могла носить ее с собой во время прогулок по городу.

– Хорошо, сэр, – ответил Дэйв.

Катринка испытывала странное ощущение оттого, что у нее не просто был теперь муж, но и потому, что так неожиданно ее вырвали из привычной жизни и без всякой подготовки бросили в самую гущу шумного мира Адама, где ей придется иметь дело с его водителем, секретаршей, домоправителем, с его отцом и матерью, с семьей и друзьями.

– Устала? – спросил Адам.

– Нет, – ответила Катринка. – Я просто взволнована. Даже слишком взволнована.


Большая часть пути из аэропорта показалась Катринке неинтересной: унылый ландшафт, где почти в шахматном порядке чередовались бесконечные вереницы однообразных магазинов, заправочных станций, заводов, жилых домов, кладбищ и пустырей.

– Дальше будет лучше, – подбодрил ее Адам. И вскоре его слова подтвердились. Когда они подъехали к мосту около Пятьдесят девятой улицы, она увидела небоскребы из стекла и стали, которые сверкали в лучах солнца, как гигантские кристаллы горного хрусталя. Затем последовали переполненные улицы, рев автомобильных гудков, тротуары, запруженные разгоряченными и усталыми людьми, здания, поднимающиеся на невероятную высоту, потоки электрических огней в воздухе. Когда же черный «мерседес» оказался на Саттон-Плейс, где жили Вандербильты и Морганы, Катринка увидела относительно спокойный район, имевший неожиданно элегантный облик.

Адам жил в одном из больших зданий, в шестикомнатных апартаментах. Квартира была обставлена с предельным аскетизмом, светлые гладкие черные кожаные диваны, хромированная стеклянная фурнитура и черный полированный музыкальный блок, сверкающий новейшей аудио– и видеоаппаратурой. Стереоколонки поднимались выше человеческого роста и занимали почетное место в гостиной. Здесь не было ни фикусов, ни вьющихся растений. Над камином, отделанным черным гранитом, висела ничем не примечательная, написанная маслом картина Эда Руша. Из других произведений искусства в этой комнате были полотна Туомбли и Серра, литография Уорхола с изображением Мика Джаггера и металлическая скульптура Джона Чемберлена. Остальная часть квартиры, включая хромированную, отделанную гранитом кухню, была выполнена в том же стиле, который разительно отличался от дизайна фамильного дома Грэхемов.

Адам представил ее Картеру, высокому стройному мужчине с узким, как у борзой, лицом, который, по словам Адама, делал все: готовил, убирал, занимался стиркой. Катринка пожала ему руку и уловила в словах его приветствия более знакомый акцент, который она часто слышала в Кицбюэле: определенно британский, подумала она. Картер принял у водителя багаж и исчез с ним в длинном коридоре, а Адам, указывая рукой на апартаменты, произнес:

– Ну, вот мы и дома. Как тебе?

Квартира, показавшаяся Катринке неуютной, была весьма элегантной.

– Пока не знаю, – сказала она. Потом села на один из диванов. – Удобно. – Она оглядела комнату. – Спокойно. – Литография Уорхола напомнила ей о вечеринках, которые устраивали лыжники после соревнований. – Она не похожа на те, что я видела прежде, но, надеюсь, я смогу ее полюбить.

– Ну, что же, отлично, – сказал он, беря ее за руку и поднимая с дивана. – Пойдем. Давай примем душ.

Пытаясь вздремнуть на невероятной величины кровати среди светлых и темных простыней от Билла Бласса, Катринка услышала из соседней комнаты тихий голос Адама, который разговаривал по телефону с матерью. Прежде она никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном: в его голосе слышались раздражение, нетерпение, желание спорить. Наконец, он вошел в спальню.

– Она очень сердится? – спросила Катринка.

– Ты еще не спишь?

– Я слишком взволнована, чтобы уснуть. Так она сердится?

– Не больше, чем обычно, – сказал Адам, снимая шелковый халат и надевая шорты, которые он вынул из ящика большого, покрытого черным лаком комода. – Мы отправимся к ней на уик-энд. Она успокоится, как только увидит тебя.

– А отец?

– Он славный. Он тебе понравится.

– А твоя сестра?

– Клементина будет во всем поддерживать мать. Я не уверен, что она приедет. Если, конечно, мать не прикажет ей.

– Знаешь, Адам, ты представил ее очень… – Катринка подыскивала нужное слово.

– Неприятной?

Катринка пожала плечами. Это было не совсем то слово, но она согласилась с ним.

– На самом деле это не так. Она даже очень милая женщина. Не успеешь оглянуться, как она уже приучит тебя есть прямо с руки.

– Есть как? – Катринка не слышала раньше этого выражения.

Адам засмеялся – как всегда, его забавляли ее проблемы в знании английского – и показал ей ладонь.

– Понимаешь, так кормят любимое животное. Она тебе понравится.

Но Катринка не была в этом уж очень уверена.

– С того момента, как мы поженились в Кап-Ферра, я чувствую себя все более и более счастливой, – сказала она ему.

– Я тоже, – он надел белую рубашку, повязал галстук в горошек, затем облачился в летний костюм от Ланвана из легкой шерсти в полоску, склонился над лежащей Катринкой и поцеловал ее. – Мне нужно на некоторое время зайти в офис, чтобы посмотреть кое-какие бумаги и сделать несколько телефонных звонков. Попытайся уснуть. Около девяти мы пойдем обедать.

Как только Адам вышел из комнаты, Катринку охватило чувство одиночества: они расстались впервые за более чем недельный срок. Как ей проводить время, когда его с ней не будет? – размышляла она. Чем заняться? Она вовсе не была домоседкой. Знал ли об этом Адам? Имея в доме Картера, Адам, конечно, не ожидал от нее, что она будет готовить или заниматься уборкой – с этим и так все было в порядке. Хотя она могла бы все это делать, если понадобится, и делать, на ее взгляд, очень неплохо, она все же предпочитала платить за эту работу, зарабатывая на это деньги тем, что ей нравится. Но чем ей занять себя в Нью-Йорке, по крайней мере пока у них с Адамом не было детей? Ее папка с материалами по моделированию одежды была в багаже, отправленном из Мюнхена. Возможно, когда прибудет багаж, она начнет обходить с ней агентства, пытаясь начать новую карьеру. Получить место фотомодели в двадцать восемь лет будет трудно, но ее опыт может пригодиться при организации показов одежды. Не будет ли Адам возражать? – размышляла Катринка, отправляясь спать.


В этот вечер они обедали в ресторане «21» с Лючией и Ником Кавалетти, которые после нескольких дней пребывания в своем доме во Флоренции вернулись в Нью-Йорк. Когда метрдотель сопровождал Катринку к столу, она заметила, что окружающие поворачивали головы ей вслед, и скорее почувствовала, чем услышала, шепоток за своей спиной. На какое-то мучительное мгновение она подумала, что, может быть, не все в порядке с ее одеждой, но потом отогнала эту мысль как совершенно нелепую. На ней было короткое белое платье фирмы «Шанель», одно из ее парижских приобретений, безукоризненно скроенное и столь же безукоризненно простое. В нем можно было появиться в любом приличном ресторане в любой стране мира. Лючия в коротком платье из шелка персикового цвета, который оттенял ее густые золотисто-каштановые волосы и нежный цвет лица, была, безусловно, великолепна.

Нет, конечно, не ее гардероб вызывал это оживление, поняла Катринка, а ее брак, вернее, неожиданность этого брака, причем любопытство окружающих раздражало ее больше, чем публикации в прессе.

Катринка, которая привыкла проходить во время демонстрации моделей сквозь строй журналистов и избалованных покупателей, распрямила плечи, высоко подняла голову и держалась с непринужденной улыбкой на лице. Казалось, она не замечала того внимания, которое привлекали они с Адамом. Когда метрдотель остановился у столика возле бара и спросил Адама, подойдет ли он ему, Катринка тайком посмотрела в конец зала и подумала, что там, подальше от входа и от всех этих шепотков и повернутых в их сторону голов, наверное, было бы поспокойнее. Но Адам сказал:

– Да, здесь вполне подойдет. Благодарю вас.

Как только они сели. Ник, улыбаясь, наклонился к ней и сказал:

– Вы хотите, чтобы все решили, что Адам разорился?

Катринка непонимающе посмотрела на него, и Ник жестом показал в ту сторону, где предполагала сесть Катринка.

– Это все равно что быть сосланным в Сибирь, – пояснил он.

– Сидеть надо именно здесь, – добавила Лючия, которая испытывала колебания между аристократическим презрением к известности и пониманием полезности этой известности для деловой женщины. Она пожала плечами и продолжила: – Хотя здесь чувствуешь себя порой зверем, выставленным на всеобщее обозрение в зоопарке, быть на виду очень полезно для деловых контактов.

Так Катринка впервые столкнулась с теми неписаными правилами, которые определяли светскую жизнь Нью-Йорка. Очевидно, комфорт и уединение были здесь неуместны; главное заключалось в том, чтобы быть на виду и поддерживать определенный уровень известности, терять его было не только унизительным, но и опасным. Пока все считают, что дела у него идут успешно, объяснил Адам, его бизнес будет развиваться. Но, если возникнут сомнения относительно его дел, он очень скоро начнет терять деньги.

– Но у тебя дела идут успешно, – сказала Катринка.

– Очень успешно, – заверил Ник, которому хотелось зарабатывать в год столько же, сколько Адам.

– Главное – видимость. – А не факты.

– Я подумала, что, наверное, как только мы скроемся из виду, о нас перестанут говорить.

Лючия улыбнулась и покачала головой.

– Вы даже представить себе не можете, какая вы с Адамом великолепная пара. Высокие, красивые, элегантные и, что важнее всего, богатые. – «Они держатся настолько уверенно, – восхищенно подумала Лючия, – что просто не могут остаться незамеченными». Этот брак, казавшийся поспешным и неравным, как будто был послан самим небом для того, чтобы оживить слухами и сплетнями скучное нью-йоркское лето. – Говорить о вас не перестанут, – добавила Лючия, которая знала это по собственному опыту. Ее собственный брак с Ником, в который она вступила против воли своей матери, тоже привлек в свое время внимание. И продолжал привлекать до сих пор.

Катринка вздохнула, и Адам, протянув руку, положил ее сверху на руку Катринки.

– В горе и в радости, – сказал он.

Катринка засмеялась. Это был искренний и заразительный смех. Адам, Лючия и Ник тоже засмеялись, добившись как раз того, чего Катринка так хотела избежать – все посетители ресторана повернулись в их сторону.

– Именно это я и твердила себе целый день, – сказала она.

Лючия незаметно показала Катринке некоторых из присутствовавших здесь знаменитостей, которых та, конечно же, не знала: Даниела Мойнихена, недавно назначенного представителем при ООН; Рика Колинза, того самого обозревателя, который поразил Катринку своим детальным описанием ее свадьбы; Майкла Беннетта, члена правления компании. Некоторые подходили сами, чтобы поздравить и быть представленными новобрачной: Джон Гутфренд из компании «Соломон бразерс» и Нейл Гудмен, сотрудничавший с ним в компании «Кнэпп Мапнинг», – оба они имели деловые контакты с Адамом; Филипп Джонсон, архитектор, который был другом и матери Лючии, и родителей Адама; Марк ван Холлен, со своей уже разрешившейся от бремени женой, которая радостно сообщила, что у них теперь еще один сын; Дэйзи и Стивен Эллиот, которые принялись вспоминать встречу с Катринкой в Кицбюэле.