– Она в этом платье, как ангел, – ласково сказал он.

– Не совсем, – смеясь, сказал Иржка.

Безумно любя дочь, он все же прекрасно знал ее характер: любящая, смышленая и, без сомнения, отважная, но упряма и порывиста.

– У этой маленькой девочки нет только крыльев.

– Я чувствую, что у меня были крылья, – перебивая их, сказала Катринка, вспомнив те несколько чудесных секунд полета с горы, пока ее не охватила паника.

– Мне казалось, что я летела.

– А мне казалось, что у тебя была вынужденная аварийная посадка, – сказал Ота.

– Ага, – вздохнула Катринка удрученно.

– Она упала? – спросила Милена. – Я так и знала, что этот спуск для нее слишком сложный.

Она с осуждением посмотрела на Иржку.

– Я не ушиблась, мама, – поспешила пояснить Катринка, предчувствуя беду.

– Ничего не случилось, – добавил Иржка.

– Дети ведь гибкие. Они не ушибаются так, как взрослые, – утешила Ольга.

– Катринка сильная, – сказал Ота, – и мужественная, в хорошей форме. А то, что упала – просто пустяк. Правда ведь, – добавил он, поворачиваясь к Иржке.

– Я думаю, вам надо записать Катринку в лыжную секцию. Пусть начинает участвовать в соревнованиях.

Если юные спортсмены делали успехи, то из местных лыжных клубов они переходили в областные, затем в национальные и могли участвовать в Кубке мира и Олимпийских играх.

– Участвовать в соревнованиях? Ей же только четыре, – воскликнула Милена.

– Ей будет пять в декабре, – заметила Ольга.

– Я думаю, Катринка добьется успеха, – заметил Ота.

– Чтобы стать чемпионом, нужно как можно раньше начать тренироваться.

– Но она еще очень маленькая, – стояла на своем Милена.

– Так будет лучше для нее, Милена, – возразила Ольга.

– Да? А сколько у тебя переломанных костей?

– Это не страшно, – вмешался Иржка, который взвешивал все «за» и «против». – Какое это имеет значение?

– Как ты можешь так говорить, Иржка? – Милена посмотрела на дочь, представляя, как ее нежная пухленькая ручка или ножка будет закована в гипс.

– Даже маленьким детям очень полезно соревноваться, – продолжал Иржка.

– Это полезно, – поддержал Ота. – Соревнования вырабатывают характер.

Он взмахнул сигаретой.

– Посмотрите, что происходит в этой стране. Мы трудолюбивы, но становимся слабыми и ленивыми.

Ольга нервно оглянулась, чтобы проверить, не подслушивает ли кто. Но столовая уже опустела, официантки убирали со столов, а те немногие посетители, что допивали свой кофе, были заняты разговорами и не обращали никакого внимания на Ковашей и Черни.

– Ота, не так громко, – предостерегла Ольга.

– Я говорю правду, – сказал Ота, тем не менее понижая голос и придвигаясь к Иржке.

– Никто больше не хочет работать. Кому это надо? Разве за хорошую или усердную работу получишь больше?

– Я работаю усердно. И ты тоже. И все мы, – сказал Иржка.

– Мы исключение.

– Ты, Ота, как всегда, преувеличиваешь, – сказала Милена.

– Да? А твои родители?

– А что?

– Ота, пожалуйста, – попросила Ольга. – Зачем спорить?

– Я хочу расставить все точки над «i», – упрямо продолжал Ота. – У твоих родителей до сих пор сад, ведь правда? – спросил он Милену.

– Да, конечно. Ты же знаешь.

– К счастью для них, коллективизация их не затронула. Слишком незаметны, чтобы кого-то заинтересовать.

Милена пожала плечами:

– Как ты сказал – к счастью для них?

– Они работают от зари до зари каждый день. Они изучают новые методы культивации и вообще следят за всеми новшествами, чтобы вырастить больше фруктов. А тут то солнце, то засуха, то вредители. А после нескольких месяцев напряженного труда, когда удается вырастить хороший урожай, что они делают?

– Продают.

– Да, продают государству по ценам, искусственно заниженным. Нет прибыли, которую можно было бы вложить в землю или хотя бы обеспечить себе лучшую жизнь. Из года в год они с трудом зарабатывают себе на жизнь. Неужели непонятно, почему многие отказываются вот так работать?

– Ты считаешь их труд бессмысленным?

– Нет, я считаю, что это чудесно – знать цену тяжелой работе. Они счастливы. Но поколение Катринки вряд ли будет иметь эту возможность. Разве что спортсмены. Потому что они единственные, кто знает, что любая победа требует тяжелой работы и дисциплины. До войны мы все это знали, а теперь забыли, – ядовито добавил он.

С 1918 года Чехословакия была демократическим государством. После вторжения нацистов в 1939 году в ней был установлен тоталитарный режим. Безжалостно подавлялось всякое сопротивление, закрылись школы и университеты, вся промышленность, не связанная с войной, бездействовала. Тридцать тысяч чехов были отправлены на работу в Германию и более пятидесяти шести тысяч политических заключенных уничтожены в концлагерях. Еврейское население было фактически истреблено.

Земледелие во время войны было необходимо. Поэтому Милене, ее родителям и сестре, которая вернулась из университета, было разрешено остаться на своей земле. Брата выслали в Германию, где он и погиб. Коваши тоже потеряли в Германии сына, но обстоятельства его смерти остались неясными. Иржку же отправили из университета домой на местную фабрику стекла, которая работала на фронт. Отец его учил плотничному делу в местной школе. Ему разрешили продолжать занятия с учениками, поскольку они затем должны были быть отправлены на строительные работы в рейх. Ота вместе с отцом работал на угольной шахте, когда отец погиб при несчастном случае за несколько дней до окончания войны.

Чешское Сопротивление действовало на протяжении всей войны, несмотря на массовые репрессии. На начальном этапе первостепенное значение оно придавало сбору информации для Лондона и Москвы, а ближе к концу войны партизанские отряды уже совершали диверсионные акты. Люди из этих групп возглавляли потом администрации городов, освобожденных от немцев. Наиболее активными среди них были коммунисты. После войны, когда Чехословакия осталась в советской сфере влияния, они заняли ведущие позиции и в правительстве. Вскоре везде, включая министерство внутренних дел, коммунисты заняли ключевые посты, контролируя полицию и внутренние войска, которые впоследствии использовались для подавления инакомыслящих. Переворот 1948 года был бескровным.

Прошло пять лет. Признательность к освободителям улетучилась с годами притеснений. Такие люди, как Коваши и Черни, ненавидели коммунистов так же, как когда-то нацистов. Но они жили, не поднимая головы и не раскрывая рта, считая, что ничего нельзя изменить.

– По крайней мере, никто не голодает, – говорили они, утешая себя.

– Виноват, – сказал Ота, вставая. – После пива я всегда становлюсь очень разговорчивым.

– В том, что ты говоришь, есть немалая доля истины, – сказал Иржка.

– Находчивый малый, что пьяный, что трезвый, а? Милена собралась было что-то сказать, но передумала.

– А ты что думаешь, малышка? – спросил Ота, укачивая Катринку на руках.

Катринка широко открыла заспанные глаза.

– От тебя пахнет пивом, – сказала она.

– Ну, что я сказал? – засмеялся Ота.

– Устами младенца, – добавила Ольга.

– Катринка, не забывайся, – строго сказала Милена.

– Поцелуй меня, – попросил Ота.

– И меня, – сказала Ольга.

Катринка сделала одолжение и поцеловала их в щеку. Ота поставил ее на ноги.

– Я хочу поступить в лыжную секцию, – сказала она.

Все изумленно посмотрели на нее.

– Я думала, она спит, а она слышала каждое слово, – сказала Милена, с осуждением глядя на Оту.

– Я поступлю?

– Нет, – отрезала Милена.

– Посмотрим, – одновременно с ней сказал Иржка. Он взял Катринку на руки, и она улыбнулась.

«Я люблю кататься на лыжах», – думала она, засыпая на отцовском плече.

Глава 5

Боясь разбудить Катринку, родители отложили спор о лыжной секции на другое время. Они прошли в комнату, уложили дочь в кроватку и, скользнув под одеяло, тихо занялись любовью.

Утром на обратной дороге в Свитов вопрос о лыжной секции больше не поднимался. Пассажиры почти не разговаривали – их мысли были заняты предстоящими делами.

По обе стороны дороги рос лес. Мелькали тонкие березки, а за ними возвышались высокие сосны, чьи широкие ветви были укутаны белым снегом. Их силуэты напоминали элегантных придворных дам восемнадцатого века, тех, что были нарисованы в Катринкиной книжке сказок. Пошел снег. Катринка всматривалась в пробегавшие за окном леса, думая о том, какую снежную крепость она построит во дворе их дома. Она, пожалуй, возьмет в помощницы свою подругу Славку, если та пообещает не жаловаться на холод и не плакать, когда упадет. Катринка не любила играть с девочками, и Славка была тому причиной.

Милена уже почти поверила, что вопрос о секции окончательно забыт. Катринка стояла на табуретке у кухонного стола и длинной деревянной ложкой тщательно перемешивала содержимое большой ярко расписанной керамической миски. Она повернулась к бабушке и твердо сказала:

– Я собираюсь записаться в лыжную секцию. Дана Коваш поставила в духовку цыпленка и повернулась к внучке.

– Подумай, прежде чем сделать это, – сказала она тем же тоном, что и Иржка, когда он кого-нибудь поучал.

Иржка был похож на своего отца, Гонзу. Коренастый, с темными волосами и карими глазами. Но лицом и манерами он больше походил на миниатюрную светловолосую Дану. Глядя на Иржку, сразу можно было сказать, чей он сын.

– Я подумала, – сказала Катринка, добросовестно помешивая ложкой. Она помогала готовить клецки: добавляла молока в смесь из жира и муки, а иногда даже яйца, если бабушка сначала их разбивала в чашку. Однажды, когда бабушка отвернулась, она попыталась разбить яйца сама, но в миску попали скорлупки, и до конца дня ее выдворили из кухни. Она любила наблюдать, как клецки кипели в большом горшке на чугунной старой плите. Но больше всего она любила их есть. Они были горячие, с домашним сыром и сахаром, политые растопленным маслом.

Дана работала, поэтому большая часть хлопот по дому ложилась на Милену. Но свекровь настояла на том, чтобы по вечерам готовить самой, и кухня полностью оставалась ее владением, куда только при необходимости приглашались помощники. Этим она давала всем понять, чей это дом. Вот почему, среди прочего, Милена страстно желала иметь свой собственный дом. Они жили тесно, но чудесно ладили.

Перед свадьбой Иржка и Милена записались на квартиру, но никто не знал, как долго придется ждать. Жилья строилось мало, распределялось оно беспорядочно, при этом процветал фаворитизм, преимущественными правами пользовались члены коммунистической партии. Иржка и Милена были женаты уже шесть лет, но, насколько им было известно, ближе к получению собственного жилья не стали.

Вступление в компартию, конечно, облегчило бы всем жизнь. Для Гонзы, который преподавал плотничное дело в школе, и для Даны, которая работала оператором на коммутаторе, это дало бы быстрое повышение зарплаты. Назначение Иржки на должность помощника директора спортивного комплекса в прошлом году поначалу явилось сюрпризом, но потом все поняли, что директор, один из ленивейших людей в Свитове, взвалил всю работу на Иржку, зная, что с его стороны возражений не будет. Иржке и платили меньше, чем члену партии за ту же работу.

Действительно, многие вступали в коммунистическую партию не по убеждению. Это приводило к периодическим чисткам партии от всех, кроме ее верных сторонников. Для Ковашей (как и для большинства) вопрос о вступлении в партию никогда не стоял серьезно. Они были не только благочестивыми католиками, но и пылкими националистами. С основания государства в 1918 году семья твердо стояла за свободную и независимую Чехословакию.

Никто больше не рассуждал о свободе, во всяком случае, громко, на людях. Никто не ходил частно в церковь, так как государство считало это подрывной деятельностью. Хотя церкви были открыты, священники и церковное братство преследовались, и у прихожан постепенно вошло в привычку ходить в церковь только по необходимости, на крестины или похороны. Никто открыто не жаловался на нехватку жилья. Коваши жили лучше многих. Они занимали половину дома из красного кирпича, с тремя спальнями: он был куплен в 1921 году, когда родился Иржка. Крошечный палисадник перед домом был вымощен камнем и зарос цветами. Вдоль забора росла трава. Во внутреннем дворе Дана выращивала розы, которые были ее гордостью, и овощи, в дополнение к тем, что покупались на рынке.

– Ты голодна, милая? – Она закончила чистить домашнюю морковку из тех, что были заготовлены на зиму в погребе.

– Нет, – ответила Катринка, вспоминая колачки, крошечные пирожные, которые они со Славкой недавно отведали. – Но я люблю клецки.

– Ты сама как маленькая клецка, – сказала бабушка и осторожно, чтобы не сделать ей больно, потрепала ее за щеку. Взяв у Катринки миску и ложку, она взболтала смесь, подошла к плите и начала бросать клецки в кипящую воду.