Майор Лялин устроился у камина и с удовольствием принял из рук Златы глиняную обливную чашечку с глинтвейном.

- А не рассказать ли мне вам сказочку о жадности и глупости, друзья мои? – с интонациями профессионального сказочника начал он и насмешливо оглядел аудиторию.

- Давай, не томи! – засмеялся Павел.

А Ясень жизнерадостно добавил:

- А то я тебя пытать щекоткой начну. Совершенно не выношу медлительных рассказчиков, понимаешь ли!

Лялин погрозил ему пальцем:

- Но-но! – и на всякий случай отодвинулся подальше. – Будешь торопить – вообще ничего не расскажу!

Ясень примиряющее поднял руки:

- Ладно, ладно…

Лялин прокашлялся и начал:

- История моя началась давно в городе Рязани. Жил там мальчик Лёнечка, единственный сын мамы учительницы и папы инженера. Папа с мамой сил и денег для своего сыночка не жалели, выучили в школе, а вот дальше решил Лёнечка ехать покорять столицу. Дело было ещё в конце семидесятых годов. Поскольку был Лёнечка не совсем уж глупеньким и учился неплохо, он неожиданно легко поступил на филфак, правда, не в МГУ, а в другой институт, рангом пониже…

Злата усмехнулась:

- Когда я сдавала вступительные экзамены, на парте в аудитории прочла изречение, из которого следовало, что женщина филолог – это не филолог, а мужчина филолог – это не мужчина. Чуть было не передумала на филфак поступать: так обидно было.

Ясень громко захохотал, а Лялин кивнул:

- Интересное наблюдение… Не думаю, что оно соответствует истине. Но вот в случае с Лёнечкой говорить о том, что он настоящий мужчина, затруднительно… На девичьем факультете был наш юный рязанский мачо необыкновенно популярен. А тут ещё стал он сначала корреспондентом, а потом и главным редактором институтской газеты. Некоторые его опусы даже печатали в «Комсомольской правде». И Лёнечка возгордился. А также вознесся мечтами к вершинам славы и богатства. После института решил он подвизаться на ниве журналистики, где с грехом пополам, правда, без славы и без денег, продержался довольно долго. Но при первой возможности бросил всё и рванул за тем же самым за океан.

Советский союз - США - Россия. 1970 — 1999 годы. Леонид. Нина

Дело, которое привело его из благословенной Америки обратно в Совдепию, как он сам называет родину, заварилось пару лет назад, вернее, для него пару лет назад, а так всё началось аж в семидесятом.

В Америку с женой Ниной они уехали в начале девяностых. Она не хотела ужасно, плакала, уговаривала его остаться. Мол, всё успокоится, скоро покачнувшаяся было жизнь наладится, и они заживут по-прежнему хорошо. Молодой тогда Лёнчик сердито зыркал на неё и молча бесился. Ещё бы ему не беситься. Женился он в середине восьмидесятых, как тогда ему казалось, очень удачно. Юная студентка филфака МГУ Ниночка, с которой он познакомился в троллейбусе, оказалась внучкой прославленного генерала Федотова, прошедшего всю войну и встретившего великую Победу в самом Берлине. Семья умершего незадолго до их встречи генерала жила по советским меркам прекрасно, и Лёнчик не верил собственному счастью. Мало того, что катается теперь как сыр в масле, так ещё и хорошенькая, как актриса Елена Соловей, жена его обожает, в рот смотрит, во всём слушается.

Перестройка разрушила всё: благополучие как-то незаметно перешло в весьма затруднительное положение. Работать Лёнчик не любил, бизнес, который пытался начать, как и многие тогда, прогорел. Оказались они с Ниночкой в долгах, продали большую квартиру, доставшуюся им стараниями генерала, переехали в крошечную, почти у Кольцевой дороги. Большой дом в ближнем Подмосковье перешёл в чужие руки ещё раньше, вскоре после смерти генеральши. Деньги, вырученные за него, поделили между многочисленными наследниками.

Лёнчик опять пробовал было встать на ноги, но не вышло, влез в долги, расплатиться не получалось. Он почти физически ощущал, как «щёлкал» счётчик, гроза всех неудачливых должников. Пытался играть на оставшиеся деньги в казино, но ему, вопреки крылатому «новичкам везёт», даже в первый раз не подфартило. Когда вышибалы вывели его, помятого и несчастного, из дверей и, слегка подтолкнув в спину, оставили на высоком крыльце, он хотел завыть и повалиться на ступени прямо в белый-белый яркий снег, нападавший за ночь. Но вместо этого вдруг резко, почти болезненно, осознал, что пора из этой ненавистной страны бежать, спасаться от ореховских, включивших счётчик, от крошечной «двушки» у самых труб Капотни, от себя.

Ниночку уговаривал долго. Мог бы, да и – чего греха таить – хотел уехать без неё. Но, к несчастью, нужны были деньги, а появиться они могли только от продажи кооперативной квартиры. Хозяйкой же её была надоевшая уже генеральская внучка. Вот и пришлось уговаривать, уламывать, запугивать и шантажировать, пока не согласилась. Как он её ненавидел в те дни!

Ниночка собиралась долго, заворачивала в шуршащие газеты бесчисленные «семейные реликвии», складывала, упаковывала, утрамбовывала даже какие-то бессмысленные бумажки, тетрадки, обрывки фотографий. Над некоторыми надолго затихала, читая, разглядывая и просто держа в тонких пальцах. А ему хотелось заорать дурниной, по-бабьи завизжать и порвать все эти «реликвии» в мелкие клочья. Но он сдерживался из последних сил, понимая, что добрая, кроткая Нина не стерпит такого обращения с «памятью предков» и «голосом крови» и пошлёт его, куда подальше. Туда же в этом случае отправятся и далеко идущие эмигранские планы. Втайне он надеялся, что на границе все её бумаженции запретят к провозу, и, может, если очень повезёт, не выпустят и саму генеральскую внучку. А он, свободный и при деньгах (главное, суметь выманить деньги у тетёхи-жены перед вылетом), отправится в страну обетованную, подальше от земли «оттич и дедич».

Не вышло. Ниночку вместе с её хламом почему-то выпустили беспрепятственно. Время, видимо, было такое, когда уже никому ни до чего дела не было. И архив умершего генерала никого не заинтересовал.

В Америке вообще всё пошло наперекосяк. Леонид всё никак не мог найти работу, не помогал ни почти совершенный (спасибо мамочке, школьной англичанке) английский, ни мужское обаяние, всегда действовавшее на родине, ни второе счастье – наглость. Лёнчик метался из стороны в сторону и нигде не мог устроиться. Хотелось не столько работы, сколько денег, таких красивых, манящих, и таких далёких.

А вот глупая филологиня Ниночка неожиданно попала в струю. Как-то, от нечего делать, написала рождественский рассказ на конкурс, объявленный крупным журналом, - и выиграла. Ей предложили написать ещё что-нибудь. И она снова накропала какое-то низкопробное сентиментальное чтиво. А потом ещё, и ещё, и ещё. И через пару лет из никому не нужной русской иммигрантки превратилась в звезду дамских журналов и каналов для домохозяек, где она вела шоу о кулинарии, пекла перед камерой ватрушки и расстегаи, ловко лепила пельмени и вареники и варила гороховый суп. И кому они только были нужны, эти традиционные славянские блюда? А вот на тебе — её передача пользовалась неизменным успехом.

Лёнчика перекашивало, когда он, снова и снова, томясь от зависти и ненависти, смотрел её шоу и видел нежное фарфоровое личико, освещённое мягкой улыбкой, слышал шутки, приводившие в восторг её многочисленных поклонниц и (с ума сойти!) поклонников, и уютное мурлыканье под нос, которым она очаровала буквально всех. Ниночка всегда любила петь, и пела везде, от кухни до прихожей. Голосок у неё был камерный, но слух неплохой, и её напевы русских песен почему-то нравились американским зрителям. Вот Ниночка и пела, раскатывая на экране тесто для пельменей и нарезая его стаканом на кружки. Пела, подписывая свои книги во время раздачи автографов, пела дома, в их новой большой квартире, купленной с её гонораров. Она пела, а Лёнчик скрипел зубами и бесился.

Однажды, он от нечего делать, когда жены не было дома, решил разобрать, стоявшие в кладовой коробки с Ниночкиными «семейными реликвиями», и в одной из них нашёл дневники генерала Федотова. Перелистал пожелтевшие листы, исписанные убористым, очень мужским почерком, и неожиданно для себя зачитался.

Генерал оказался весёлым жизнерадостным мужиком с явным литературным талантом (не то что у его бездарной, по мнению Лёнечки, внучки!). Он с юмором и одинаково увлечённо писал и о службе в Генштабе, и о делах семейных. Причём, чем старше становился, тем больше внимания уделял в своих записях именно бытописанию своего большого клана. А поскольку чадолюбив Федотов был без меры, Лёнчик наряду с точными, умными и едкими замечаниями о политике, экономике и мироустройстве, читал о детских шалостях, болезнях и выкрутасах своей нелюбимой жены, её брата и их многочисленных кузенов и кузин, на всё лето присылаемых к деду, генералу Федотову, и его жене, Елене Павловне, на отдых. Эти истории Лёнчик старался перелистывать, не читая, но не всегда мог оторваться от весёлого повествования генерала-мемуариста.

Если бы не этот пресловутый генеральский литературный талант, не прочёл бы Лёнчик одну занимательную историю, которая и привела его впоследствии обратно на родину. В толстой потрёпанной тетради под коричневой клеёнкой обложки Лёня Щенин читал, как однажды летом многочисленные юные потомки генерала посмотрели по телевизору фильм о смелых пиратах. Что это был за фильм, Федотов не написал, а вот о последствиях злосчастного просмотра поведал со всеми подробностями.

Находясь под впечатлением от кино, милые детки решили играть в пиратов. А для реалистичности собрали все бабушкины драгоценности и немалое количество столового серебра и сложили в антикварную шкатулку. Драгоценностей оказалось много, большая шкатулка была набита доверху и вполне тянула на сундук корсаров.

Генерал любил не только детей и внуков, но и свою подругу жизни, на все праздники покупал ей дорогие украшения, после ссор, а случались они по причине горячего характера любезной Елены Павловны нередко, - тоже. Но драгоценной изюминкой коллекции были трофейные, привезённые Федотовым из Германии, шедевры ювелирного дела.

Генеральша была женщиной не жадной, легко делилась украшениями с дочерьми и снохами, давала внучкам покрасоваться перед приходящими в гости подружками и никуда их не прятала. Так и лежали никем не подсчитанные сокровища в шкатулочках, вазочках, коробочках на туалетном столике в «будуаре» Елены Павловны. Поэтому в тот день юным пиратам не стоило никакого труда сгрести все украшения в одну большую шкатулку, почти сундучок, и вынести во двор. Устав от игры, многочисленные отпрыски бравого генерала приволокли тяжеленную ношу в дом, взгромоздили на стол посреди огромной столовой, да там и оставили. Оттуда она и пропала.

Обнаружили пропажу лишь на следующий вечер. Генерал с супругой собрались в театр и выяснилось, что в «будуаре» не осталось ни одного украшения: ни жемчужного ожерелья и кольца с серьгами, идущими в комплекте с ним, ни изумрудного гарнитура дивной красоты, ни рубинов, ни редких крупных бриллиантов, ни даже скромной золотой цепочки с кулончиком в виде ромашки, подаренной пылким влюблённым лейтенантом Федотовым своей суженой в день свадьбы.

Генеральша схватилась за голову и за сердечные капли. Генерал рвал и метал. Сначала подозрения пали на их молоденькую домработницу Ольгу и шофёра, но и та, и другой клялись и божились, что они ни в чём не виноваты. Генерал, хоть и был взбешён, способности здраво размышлять не утратил. Сопоставил просмотр фильма про пиратов, крики «На абордаж!», весь день сотрясавшие накануне стены дома, и виноватые физиономии отпрысков и громогласно созвал молодое поколение на ковёр.

Внуки и внучки и не думали запираться, сразу же признались в самовольстве (ну как же, взяли-то серебро и драгоценности без спроса) и разгильдяйстве (ведь, наигравшись, бросили-то, чего греха таить, без присмотра), но вот в воровстве признаваться решительно и бесповоротно отказались.

Дом был обыскан вдоль и поперёк. Молодое поколение Федотовых, поняв, что гроза пока прошла мимо и восприняв поиски как новую увлекательную игру, с рвением перерывало и перетрясало всё вокруг. Старший из внуков решил проверить даже дымоход, где в самый разгар проверки умудрился застрять, и операция «Поиски сокровищ» была вынужденно прервана операцией «Спасение трубочиста».

Всё было напрасно. Ни дома, ни в огромном саду никаких следов шкатулки и её содержимого обнаружено не было. Милицию было решено не вызывать, так как втайне генеральская чета опасалась, что в пропаже замешаны таки родственники. Дети виновато притихли, молоденькая домработница перемещалась по дому, стараясь поменьше попадаться на глаза хозяевам, генеральша загрустила, а Федотов направился в Москву и, пообщавшись с приятелем из Ювелирторга, привёз жене новый изумрудный гарнитур. Подарок и уверения, что он первый, но не последний, были приняты благосклонно, и в большом семействе вновь наступил прерванный было мир. Больше эта история в дневнике не упоминалась.