– Как есть чудак! – улыбаются Марсела с Фабьеном, наблюдая за нами. Они держаться за руки и переглядываются. Их парочке всего три дня, и они мило смущаются, когда Арно фотографирует их на мой гаджет. Снова снимает всех нас крупным планом. Отвечает запоздало:

– Подумаешь, экспресс! Это же Иль-де-Франс, детка! Лучшее наземно-подземное сообщение в Европе! Доберемся! А фонтаны через пять минут отключат, и ку-ку! Когда еще соберемся вместе! – легко отмахивается от купленных нами, лежащих в сумках, билетов до Парижа.

Мы все вздыхаем и переглядывается. Характер у Арно Бонне легкий и заводной, хотя душа склонна к меланхолии, и он часто обижается. Ни у кого из нас нет желания с ним спорить, тем более что расставаться действительно не хочется.

Вообще-то Арно классический танцор, красивый голубоглазый блондин из той серии типов, кто отпускает волосы до плеч, сводя девчонок с ума. За последний год, что мы не виделись, у него появился хвост и твердое убеждение, что на прекрасных дам его новая прическа действует убийственно. Особенно когда он на сцене танцует партию Париса или в маленьком парижском театре «Физика движения» современный постмодерн. Я знаю, что Бонне изумителен в танце, но мне он нравится просто так. Он осветляет пряди и красит ресницы черной краской, но я об этом никому не скажу – за два месяца проживания в одной квартире мы много чего узнали друг о друге. Правда, я о нем куда больше – Арно совершенно не умеет хранить секреты и часто сам способен ошеломить откровенностью. Да, по части доверия и душевного обнажения – мы разные, а в остальном… Из нас получились неплохие соседи и, хочется верить, друзья.

Мы познакомились на сайте Версальской летней школы архитекторов, когда вместе искали партнера на съем квартиры. Я еще не очень хорошо знала французский, плохо ориентировалась на местности и при переписке приняла его за девушку, а после отступать было поздно. Мы встретились, увидели друг друга, осмотрели жилье и решили попробовать. Сырные гренки, что заботливо оставила для нас хозяйка квартиры, мадам Симон, на крохотной кухне двухкомнатного таунхауса, понравились нам двоим, закрепив договор.

Арно оказался из семьи инженеров и архитекторов. Его отец все еще был против увлечения сына танцами (хотя, признавая за последним талант, исправно оплачивал обучение), поэтому летнее время мой друг посвящал отцовской мечте и известной школе, так же, как я. Второе лето мы провели вместе, изучая один курс дизайна, стажируясь в одном архитектурном ателье, выполняя и защищая один общий проект на двоих, и не заметили, как летняя практика подошла к концу. А значит, пришло время прощаться и возвращаться домой.

– Домой, Стейси-Белль! Домой! К черту архитектуру! К черту лекции и преподавателей! Да здравствуют пенные вечеринки в Ницце! У меня будет целых две недели, чтобы по-человечески оттянуться! Хотя по тебе, малышка, я буду скучать! Ты ведь ждешь возвращения домой, правда? – живо интересуется друг, и я спешу ему улыбнуться.

– Правда.

В моем случае не совсем домой, но я стараюсь об этом не думать. Пора взрослеть, Настя. Определенно, пора.

А после – ключи в почтовый ящик, и прощай, Версаль!

Все мои вещи вместились в рюкзак и сумку, что послушно катится за мной по перрону станции «Versailles Rive Gauche». Парни помогают нам с Марселой войти в экспресс и пробивают билеты до вокзала Монпарнас.

– Обещай, что заедешь к нам пообедать! – требует непоседливый Арно, едва мы все располагаемся в креслах, а поезд разгоняется. – Моя бедная маман все еще надеется, что ее сын одумается и превратится в доброго отца семейства – она будет счастлива увидеть рядом со мной девушку.

Месяц назад у него случилась большая трагедия – Арно бросил друг, уехав с танцевальным шоу в Лондон, и он отчаянно требует моего внимания. Как-то он признался, что до встречи с Леоном встречался как с парнями, так и с девушками, но большое чувство помогло ему определиться. Он сказал о своей любви запросто, однажды за ужином разгрызая крылышко индейки, и я потом долго пыталась переварить услышанное. А когда устала, то просто махнула рукой. В том, что он «не такой как все» – Арно признался сразу, в первый день нашего знакомства, и это не помешало нам стать добрыми соседями и друзьями. В конце концов, я не собиралась копошиться в его личной жизни.

– На-азтья, ну, по-жа-алуйста, – коверкает Арно русский язык, хлопая угольно-черными ресницами, заглядывая в глаза, и я киваю. До посадки на самолет у меня есть в запасе несколько свободных часов, Париж мы с Марселой давно исколесили в воскресных поездках… почему бы и не познакомиться поближе с добрым семейством Бонне? Тем более что я о них давно наслышана.

– Но обещай, что представишь меня только как подругу и соседку! Никаких отношений и пыли в глаза родителям, они не заслужили!

– Только друзья, Стейси-Белль, обещаю!

Марсела с Фабьеном целуются, и парень украдкой смотрит на меня. Я тут же отворачиваюсь к окну, делая вид, что не замечаю его взглядов, но рука Арно уже обнимает плечи, а ехидный шепот ударяет в ухо:

– Не завидуй, детка. Сама виновата. Если бы ты позволила, этот мучачо, что сейчас мнет Марселу, мог достаться тебе. Он хотел, я знаю.

Я тоже знаю, но в который раз равнодушно отвечаю, предпочитая, чтобы меня обнимал Арно, а не кто-либо другой. Хотя и другу я никогда не позволяю ничего лишнего.

– Зато я не хотела. Перестань, Арно! – снова смеюсь, когда Бонне, шутя, кусает меня за ухо и делает снимок. Еще один, и еще! Повторяет довольно, запуская пальцы в мои волосы:

– Все-таки я люблю тебя, крошка Белль, и буду скучать. Не хочу, чтобы тебя увидел Леон, и вместе с тем хочу. Я ужасный мазохист, ты знала?

Ясно. Я грустно вздыхаю. Он выставит наши фото в «Инстаграм» и на «Фейсбуке», в надежде вызвать ревность у бывшего друга. Он обещал мне, но не удержится.

– Это не поможет, Арно, – намекаю, что поняла его расчет. – Не сделает тебя счастливее.

– Знаю.

– Тогда зачем?

– А если для меня? Разве я не стою твоей памяти, а ты моей?

В моем телефоне вся память забита голубоглазым блондином Бонне и нашей совместной жизнью в маленьком таунхаусе. Рабочими моментами в архитектурном ателье, проектом и чертежами, так что здесь он лукавит. Но я решаю, что еще один снимок ничего не изменит.

– Только для тебя, – откидываюсь на сиденье, великодушно разрешая другу запечатлеть себя на фоне залитого солнечным светом окна парижского экспресса, и тут же отвлекаюсь на свой телефон, когда раздается звонок.

– Алло? Алло?

Но, как назло, поезд входит в туннель, и звук пропадает.

– Что со связью? Никак не дозвониться!

Голос из сотового звучит знакомый, родной. Когда дело касается этого человека, я готова заставить мир подождать.

– Конечно, не дозвониться! Электричка ушла под мост! Но я здесь, не волнуйся, слышу тебя!

– Успеваешь? Все равно переживаю.

– Вполне! Я уже на полпути к Парижу! Рейс только через четыре часа, так что даже успею купить тебе к ужину шоколадный десерт!

– Не выдумывай! Я сама способна закормить десертами пол французской столицы! Лучше приезжай скорее!

И через пару секунд обрыва связи:

– Стася…

– Мама Галя…

– Я уже говорила…

– Не волнуйся, я возьму такси!

– Не понимаю. Где это видано, чтобы рейс переносили на три часа раньше? Безобразие! А если ты опоздаешь?

– Все будет хорошо, обещаю! Я прилечу вовремя! Заканчивайте с отцом работу спокойно, я помню, где лежат ключи!

– Ох, девочка, я скучаю…

– Люблю тебя, мама Галя!

– И я тебя! Не сомневайся! Жду!

– Бонжур, мадам! Я тоже люблю вашу дочь! – наклонившись ко мне, кричит Арно в трубку, но звонок уже окончен, и я отталкиваю друга прочь. Хлопнув по плечу, чтобы не дурачился, отворачиваюсь к окну.

Нет, я не сомневаюсь. Больше – не сомневаюсь. Сегодня, после всего, что моя мачеха для меня сделала, так легко поверить в то, что я действительно ее дочь. Любит, знаю. Без отсылок к «родной-неродной» и без оглядки на общество. Юлить и притворяться эта замечательная женщина, которую мне послала сама судьба, совершенно не умеет. Даже подростком я смогла это почувствовать. А после поняла, что и обещаниям ее следует верить.

«Все у тебя будет хорошо, Настя. Обязательно будет! Ты мне веришь?»

Тогда, возвращаясь с бабушкой в наш северный городок – не верила. Когда неделю просидела дома, впитывая запах родных стен, стараясь забыть огромный город, не принявший меня, новый дом, школу и все со мной произошедшее – не верила. Когда вспоминала глаза ее любимого сына в ту самую последнюю нашу встречу – не могла поверить. А после… А после узнала, каково это – быть кому-то нужным человеком.

Галина Юрьевна, однажды приняв меня и подпустив к себе – больше уже от себя не отпустила. Мы продолжали общаться все время, пока я жила с бабушкой. Именно от нее я в ту первую зиму моего возвращения получила в подарок под елку телефон – не старенький отцовский гаджет, а новый современный телефон, по которому смогла звонить мачехе и по ее просьбе отсылать фотографии своей «маленькой» провинциальной жизни. Именно она настояла на моем углубленном изучении иностранных языков и щедро оплачивала репетиторов, а после – частную художественную школу. Была на школьном выпускном вечере и провожала падчерицу за серебряным аттестатом, горделиво вскинув голову в сторону родителей.

Именно мачеха забирала меня каждое лето на неделю к морю, часто оставив на отца все дела и заботы. С ней вдвоем мы однажды оказались в Италии, и я поняла, что на самом деле мир не такой уж и большой, каким кажется.

А однажды пришел черед и «мамы Гали». Смешно сейчас вспоминать, как я чуть не обмерла от страха, когда осмелилась.

Я смотрю на мелькающий за окном экспресса пригород Парижа и улыбаюсь: сейчас кажется, что это было так давно. Первые летние каникулы вдали от дома, море, пансионат, и незнакомая женщина снова и снова удивленно рассматривающая нас с мачехой. Ее нескромное любопытство у столика в летнем кафе, обращенное ко мне:

– Скажи, девочка, это действительно твоя мама? Странно. Кого-то ты мне сильно напоминаешь…

Я замялась, а мачеха отмахнулась.

– Мама, мама, – ответила женщине хмуро. – Идите себе с Богом, уважаемая. Дел у вас, что ли, нет никаких?

Конечно, я понимала: она так ответила, чтобы незнакомка от меня отвязалась. Но на следующий день, заметив, что интерес женщины ко мне не пропал, я сама окликнула мачеху, когда та появилась на пороге кафе и остановилась, отыскивая меня взглядом.

– Я здесь! М-мама… Галя?

Вот так и пошло. Мама Галя и Анастасия-Стася-Стаська. Скорее, удочеренный ребенок, чем падчерица.

Мачеха часто смеялась, обнаружив такое совпадение наших с ее сыном имен. Говорила, что для нее это знак, не иначе. А вот какой – не признавалась. Лишь повторяла, пока я не привыкла, что был у нее один Стаська, а теперь появилось двое. И оба – любимые.

Еще долго я со страхом ожидала, когда же ей наскучит такая забота обо мне. Видела, как переживал отец, появляясь с женой на пороге бабушкиной квартиры, но, к счастью, до сегодняшнего дня так и не дождалась.

И вот я снова возвращалась в ее город, в ее жизнь и в ее дом, который покинула почти пять лет назад сломленной девчонкой, но в этот раз уже повзрослевшей девушкой, знающей истинную цену людской доброте.

– Хватит прятаться, Стася. Ты больше не можешь жить одна вдали от нас с Гришей, я этого не хочу. Да и Нина Ивановна не хотела, ты ведь знаешь. Давай, не упрямься, девочка, возвращайся! Не захочешь жить с нами, подумаем о квартире. С тем наследством, что скопила твоя бабушка, и нашим с Гришей вкладом – обязательно что-нибудь подыщем!

Да, бабушка не хотела, я чувствовала, пусть и прожила полгода одна после ее смерти. Нравилось мне или нет, но мама Галя была права: что бы ни случилось раньше, пришла пора оставить обиды в прошлом и выйти из тени. Я стала частью жизни Галины Фроловой, ее семьи… И я больше не сомневалась, что Стас меня забыл. Еще в школе он был слишком эгоистичен и самоуверен для чувств, а теперь, со слов матери, и вовсе вел свободолюбивую, неподотчетную никому жизнь. В чем бы я когда-то ни призналась сводному брату и что бы ни прочитала в его взгляде в ответ, мы были слишком юными, чтобы не наделать ошибок. Да, я возвращалась, но по-прежнему не собиралась претендовать на его территорию. Теперь у меня определенно было желание разграничить свою.


Самолет идет на посадку, в ушах шумит, и я откидываю голову на подголовник кресла. Держу глаза закрытыми все время, пока шасси мягко не касается посадочной полосы, и все пассажиры, наконец, облегченно выдыхают. Хлопают в ладоши, щелкают ремнями безопасности, а уже через пять минут, улыбаясь, торопятся к выходу из здания аэропорта, легко забывая друг друга.

Ну, здравствуй, город.

Я тоже тороплюсь вместе с ними, качу сумку по тротуару в сторону стоянки такси, хотя знаю, что отец с мачехой вернутся домой не раньше семи часов вечера. А Стас, со слов его матери, и того позже. Перебегаю пешеходную разметку, смотрю на часы, не позволяя колючему холодку от ожидания скорой встречи со своим прошлым пробраться под кожу.