На глазах женщины выступают слезы, руки дрожат, и я бы сама кинулась на кухню, если бы мачеха не отреагировала первой.

– Сынок, принеси воды, – негромко окликает Стаса, и он неохотно выходит из комнаты, чтобы очень скоро вернуться с бокалом в руке.

– Спасибо…

Мы все молчим, ситуация странная, никто из гостей не спешит представляться или объяснять свой визит, и женщина заговаривает снова.

– Когда-то моя кузина Ольга говорила мне, что встретила на отдыхе странную женщину и девочку с ней, очень похожую на меня в юности, но я не поверила. Не смогла поверить, что этот ребенок действительно может оказаться моей внучкой. Господи, Анечка!

Она снова смотрит на меня, и отец не выдерживает.

– Это не Аня. Это Настя, моя дочь. И она похожа на свою мать.

Удивительно, как стремительно эмоции меняют лицо гостьи, возвращая ему ледяную холодность, а спине твердость. Только что дрожавшие губы прорезают нитью бледное лицо, и даже мне хочется сжаться под этим взглядом. Я вспоминаю рассказы бабушки о властном характере этой женщины и понимаю, как непросто было отцу жить в ее немилости.

Она смотрит на него, как на пустое место, как будто не он, а она хозяйка этого дома. Но я знаю, что только терпение мамы Гали позволяет ей это.

– Гришка Матвеев. Сын кладовщицы из городской прачечной. Недоразумение. Чудовищная ошибка, перечеркнувшая судьбу моей дочери. Я была уверена, что ты сгниешь в шахте. Если бы не ты, моя Анечка была бы сейчас жива и замужем за Дмитрием. Сделала бы карьеру в театре! Откуда ты только взялся, нищий прохвост! Вскружил девчонке голову!

Это звучит неожиданно зло в нашем обычно тихом доме, и тишина не спешит поглощать звуки, снова и снова оставляя их звучать в гостиной. Но прежде чем я успеваю изумиться, женщину твердо осекает немолодой мужчина, который все это время придерживает ее за плечи, впервые обращая на себя внимание.

– Мама, прекрати! Немедленно! Кажется, я просил!

Никаких знакомых черт во внешности. Наверное, так выглядит или мог выглядеть мой дед.

– Извини, Григорий, это все от волнения, – мужчина произносит это как можно спокойнее, обращаясь к отцу. – Новость о Насте свалилась на нас как снег на голову. Клянусь, мы не знали… Ну, хорошо! Не хотели знать! Но сейчас-то уж что былое вспоминать. Мы виноваты. Все виноваты. Даже после стольких лет смерть Анны – чудовищная трагедия для нашей семьи.

– Николай, замолчи! Я должна была ему сказать, пусть через столько лет! Если бы не он…

Но вновь заговаривает отец. И я, пожалуй, еще никогда не видела его таким сокрушенным и взволнованным. До того, как мы со Стасом вошли в эту комнату, здесь уже звенело напряжение.

– Твоя дочь, Эмма, ненавидела публику и драмкружки, и ты это знала. Она любила тишину и писала стихи. Ей нравилось смотреть, как ты рисуешь. Когда появилась Настя, мы мечтали, что дочь подрастет и Аня будет учить детей музыке. Обычных детей в обычной музыкальной школе. Мы были счастливы, ей оставался всего лишь год до диплома… Я не знаю, что случилось в тот вечер в твоей квартире, когда она пришла показать вам ребенка. Я был под землей в шахте, а ты дала надежду на примирение, и я ее отпустил. Я никогда не мог ей приказывать. Она должна была вернуться утром, а сбежала от тебя зимней ночью с ребенком на руках, и думаю, тот яд, которым ты отравила мою жизнь, до сих пор не дает тебе спокойно спать. Аня была бы жива, если бы не гордыня вашей семьи, сломавшая ее.

Сыну не удается удержать мать, и гостья уже стоит на ногах.

– Ты! После всего случившегося смеешь мне тыкать?! Обвинять?! Меня, человека, отмеченного заслуженными премиями и регалиями? Всеобщим уважением?.. Лучше расскажи своей дочери, чья она внучка и в чьи дома может быть вхожа, если только пожелает! О тебе же я знать не хочу!

Я чувствую, как ладонь Стаса находит мою. Это как щелчок, что отпускает натянувшуюся до предела нить. Даже не подозревала, что так напряглась.

В гостиной звучит голос мачехи:

– Так, кажется, всем пора выдохнуть, и особенно вам, уважаемая, если хотите продолжить разговор с моей девочкой. В этом доме нет места истерике и крику, я этого не терплю. Искренне сочувствую вам с Гришей в общем горе, но вынуждена напомнить, где вы находитесь и с какой целью.

Напрасно мама Галя взывает к сдержанности – ее не слышат. Темноволосая незнакомка, моя кровная родственница, стоит лицом к лицу с тем, кого обвиняла всю жизнь, и торопится сказать ему все, что ее мучило столько лет. Сочится яростью, что кипит у нее под кожей, не пряча ее ни от кого в этой комнате.

– Не пойму, почему они выбирают тебя. Почему Аня выбрала тебя? Даже после стольких лет – не пойму. Ничтожество! Ты родился, чтобы быть тенью! Мышью под ногами таких, как Дмитрий! Именно это я и сказала дочери. Вас с ним и близко сравнить нельзя, и жизнь это доказала!

– Твой Дмитрий не давал ей вздохнуть и никогда бы не дал. Со мной Анюта была настоящей. Но тебе действительно не понять.

– Что ты несешь… – учредитель отрывается от стены, но отец уже повернулся к нему. Не знаю, что видит в нем гостья, а я вижу в отце достаточно внутренней силы, чтобы принять любой удар и ответить им всем. Сейчас он не кажется слабее Дмитрия, ничуть.

– Заткнись! Раз уж пришел в мой дом. И я тебя предупреждаю, Ясминов: не смей подходить к Насте. Я вижу, как ты на нее смотришь. Не смей! Я не допущу твоего вмешательства в ее жизнь!

Я чувствую, как на моей руке смыкаются пальцы Стаса. Он поворачивает голову в сторону мужчины, и под его взглядом тот замолкает, так и не сказав отцу, что собирался.

– Эмма Леонидовна, я последний раз прошу вас быть сдержанней и учесть, в чьем доме вы находитесь. Вспомнить, что вы говорите о моем муже. Только из-за Насти мы с Гришей разрешили вам быть здесь, понимая, что вы все равно станете искать встречи с нашей девочкой. И сейчас я только убеждаюсь, что поступила верно, впустив вас. Так не испытывайте же моего терпения. Оно отнюдь не бесконечно!

Но гостья снова смотрит на меня, и не похоже, что слышит обращение к ней мамы Гали. Мне вдруг становится обидно за это показное невнимание с ее стороны, совершенно незаслуженное в отношении хозяйки дома. Слова вырываются сами, словно все это время ждали своего часа:

– Вы говорили всем, что я погибла. Вместе с мамой погибла в ту ночь. Все эти годы избегали любого упоминания обо мне, – прямо встречаю синий взгляд. Поблекший, но все равно так схожий с моим собственным. – Я знаю, Дмитрий Иванович все рассказал. Вы так сильно ненавидели моего отца, что вычеркнули и меня из своей жизни. Скажите же, я не понимаю, что вы хотите сейчас? Зачем я вам?

Она подходит стремительно – бабушка, так не похожая на мать моего отца. Незнакомка, от близости к которой щемит грудь и отзывается болью душа. Близкий-чужой человек, внезапно ворвавшийся в мою жизнь. Подходит, чтобы взять за руку и прижать ее к своей груди. Сказать взволнованно, сквозь слезы, погладив ладонью мои волосы.

– Я знаю. Я искуплю свою вину, Настенька, чем только смогу. Обещаю тебе! Твой дед был влиятельным человеком, у нашей семьи серьезные связи. Только скажи, что ты хочешь?.. Я знаю, где ты учишься и чем живешь. Мы с Николашей все разузнали! Я заслуженная актриса театра, член Союза художников, мои друзья – люди с именем и славой… У меня опыт, связи, деньги. Я многое могу…

– Спасибо, но я всем довольна.

– Называй меня Эммой, пожалуйста. Господи, как же ты похожа на Анечку! Одно лицо! Деточка, ты ошибаешься, просто не понимаешь. Знаю, что эти люди – твое окружение, и ты росла с ними. Не прошу принять решение прямо сейчас, но прошу, подумай про себя, про свое будущее.

– Извините, Эмма, я не понимаю вас.

– А что понимать? – женщина улыбается сквозь слезы, и ее улыбка кажется такой искренней. – Я предлагаю тебе жизнь, достойную моей внучки. Свое покровительство в мире искусства и имя. Я лично знакома с Груно Лесовским, звонила ему и получила на твой счет самые лестные отзывы. Чему, зная маэстро, склонна верить.

– Откуда вы…

– Я же сказала, что мы все узнали! Не нужно стесняться, Настенька, это кровь, гены! Нашей семье есть чем гордиться, и я все тебе расскажу!

Рядом едким смешком отзывается Стас.

– Как трогательно. Значит, мадам, вы прежде узнали, что ваша внучка не слабоумная и не калека. Решили удостовериться, талантлива ли она, и только потом рассказать? А если бы ответ оказался отрицательным? Так бы и сидели зайцами за горизонтом? В своем мире связей и регалий?.. Не помню, чтобы Батя о вас рассказывал, дамочка. И отпустите уже Настю, наконец! Вы ей не нравитесь. И матери, кстати, тоже. А это рискованно – мое вам предупреждение, несмотря на все ваши связи.

Женщина отпускает меня и даже отступает на шаг, чтобы вернуться в объятия сына, тут же накрывшего ладонями ее плечи. Смотрит на Стаса пристально, изучающе, недовольно поджав ярко подведенные губы.

Он криво улыбается ей, зная, что в своей внешности ему стесняться нечего.

– Да, я сводный брат, если вы еще не поняли.

Гостье не нравится, что ей помешали, я это чувствую. Моя бабушка-незнакомка щурит взгляд и вздергивает тонкий подбородок, оценивая Стаса. Замечает холодно:

– Отчего же. Поняла. Рискованно, говоришь? – выдерживает многозначительную паузу. – Я не привыкла держать ответ перед юнцами, молодой человек. Невоспитанными юнцами! Ты прав, мне не нужны регалии, чтобы иметь представление, что собой представляют отношения мачехи и падчерицы. Понимать их соленый вкус. Ты уверен, что моей внучке не понравится предложение? Я умею быть убедительной.

– Не уверен насчет последнего.

– Почему же?

– Не очень умный шаг с вашей стороны положить начало знакомству с внучкой с обвинений в адрес ее отца и нашей семьи. Это мало кому понравится.

– Если это тебя успокоит, я намеревалась сдержаться – не получилось. Слишком болезненной оказалась встреча с прошлым.

– Вы сейчас кого надеетесь убедить? Меня или себя?

– Молодой человек, я бы вас попросил…

Но вскинутая вверх рука женщины легко останавливает сына.

– Погоди, Николай! Разве ты не видишь, что он тоже требует уважения. Тот, кого научили изъясняться языком улицы. Не иначе как «Батя» и «дамочка», так?.. Надо же, – смотрит остро, насаживая на взгляд, – какой красивый парень вырос у торговки пирожками. Видно, что в тесто добавили крутой замес, только не все ингредиенты учли. Что, милочка, может, и рецепт расскажешь? С кем тесто месить и когда, чтобы в графе «отец» – стоял прочерк?..

Гостья поворачивается к мачехе, и от ее слов у меня все внутри холодеет.

– Да, я все знаю. Да, заплатила деньги, чтобы не играть с тобой вслепую, очень уж меня удивило сегодняшнее положение вашей семьи. «Ее девочка»! Да как ты смеешь указывать мне, что говорить внучке? Где и как себя вести? Угрожать своим решением? Мне, Эмме Григорьевой, с честью вхожей в любые дома!.. И неважно, откуда у бывшей детдомовки такой коттедж. Каким местом ты его себе заработала. Мне ясно, что в тебе и близко нет той культуры, которая последние поколения питает нашу фамильную кровь. И ты думаешь, госпожа Фролова, что я оставлю свою внучку под твоим попечением?!. Черта с два! У меня связи в этом городе, у меня друзья! Мне стоит сделать один звонок и…

– Вон, – тихо произносит отец просевшим голосом, и я вздрагиваю от силы гнева, прозвучавшего в нем. И уже громче, сжимая руки в кулаки: – Пошла вон, Эмма! Иначе я тебя ударю.

– Ты… с ума сошел?!

– Не надейся. Если Настя захочет встречи – запрещать не стану. А я тебя видеть не хочу. Никого из вас. Никогда в своей жизни! Вон!

У женщины перехватывает дыхание и бледнеет лицо. В этой комнате слишком много глаз обращено на нее с ожиданием, и она все-таки отступает. Пятится к дверям, отбирая из рук сына сумочку и обращаясь к отцу:

– Ничего, Григорий. Недолго Насте осталось плясать под твою дудку. Сегодня я уйду, так и быть, но очень скоро, когда девочка выйдет замуж, я верну ее. Я говорила с ее будущим мужем и знаю, что он окажется куда сговорчивее тебя. Прощай!

Она бросает на меня еще один долгий взгляд и выходит. Покидает гостиную, надломившись на пороге в ногах, и учредитель подхватывает ее под локоть, чтобы увести.

Последним дом покидает Николай, и именно он, обернувшись, считает нужным сказать:

– Ужасная вышла встреча. Катастрофа для нас. И тем не менее я прошу всех вас простить Эмму, она сложный человек и глубоко несчастный. Известие о Насте просто ее сломило. Моя мать давно не тот монстр, каким сегодня себя показала. Григорий, если сможешь, прости за все.

Ушли. И снова мы в доме одни, словно и не было в нем незваных гостей. И только заметно уставший голос мачехи нарушает тишину.

– Зря ты, Гриша, погорячился. Знаешь ведь, что меня не уесть моим прошлым. Ну, подумаешь, детдомовка – невелика тайна. Какая есть. Из песни слов не выкинешь.

– Галя…

– Пустой выхлоп. Только ее же и обжег.