Ксения Черногорская - Только ты

С этого самого момента, видя, что я не собираюсь создавать им проблем, он общается со мной немного теплее, почти дружелюбно.

Во время регистрации на рейс я ужасно боюсь того, что меня сейчас арестуют за то, что я выдаю себя за другого человека. Особенно тогда, когда рассматривающий документы сотрудник аэропорта, пару раз внимательно смотрит то на фотографию в загранпаспорте, то на меня. Неизвестная мне девушка действительно на меня похожа, но всё же совсем другой человек, и, если бы этот сотрудник услышал стук бешено колотящегося в моей груди сердца, он бы точно вызвал полицию. Но рейс частный, отношение лояльное, а биометрию не проводят, и спустя десять минут мы уже ждём наш частный рейс в зале ожидания.

Это длится долго, часа два. Я прошу Иваныча дать мне мой смартфон, просто чтобы почитать чего-нибудь в Интернете, но он смотрит на меня, как на дуру, стучит пальцем по виску и говорит, что про свой телефон я могу забыть, он даже не у него. В ином случае, за мной бы уже приехали.

Поэтому мне приходится просто сидеть рядом с то и дело клюющим носом Николаем и думать о том, как я влипла и что мне теперь делать. Впрочем, спустя минут двадцать Иваныч сжаливается надо мной и отправляет Николая купить мне журнал.

— Возьми ей чё-нибудь бабское, — говорит он. — Моды-шмоды, вот это вот всё.

Вскоре Иваныч приносит мне журнал "Vogue", который по его разумению хорошо подходит под описание Иваныча, и жалуется на то, что он стоил ему "бешеных бабок".

— А чё ты хотел, это аэропорт, — хмыкает Иваныч. — Не переживай, я тебе верну.

По истечении этой пары часов мы спускаемся к автобусу, который доставляет нас к самолёту со спущенным трапом — небольшому, красивому, белому, с поднятыми вверх кончиками длинных крыльев.

Мы поднимаемся по трапу и оказываемся в довольно просторном бежевом салоне, где у иллюминаторов стоят отдельные, удобные мягкие кресла-шезлонги. На небольших столиках между ними пестрят цветы, стоят алкогольные и безалкогольные напитки в бутылках и лежат в блюдах фрукты.

Вскоре после нашего размещения и инструктажа, нам объявляют о начале полёта, и спустя несколько минут самолёт разгоняется и поднимается в воздух. Я полулежу на кресле у закрытого иллюминатора и меня серьёзно клонит в сон. Неудивительно, уже утро.

Думала ли я, что, отправившись к Даниле в госте, события развернутся именно так и утром я буду лететь по поддельным документам в Швейцарию к миллиардеру Валерию Ковалевскому в компании каких-то полубандитов, которые потребуют от меня отдать им какое-то колье?

Нет, конечно.

Мне такое и в голову не могло прийти.



Иваныч будит меня перед тем, как самолёт идёт на посадку. Когда я открываю глаза, то не сразу понимаю, где нахожусь, и отпрянываю от склонившегося ко мне усача.

— Спокойнее, — усмехается он. — Приведи себя в порядок, поешь, выпей чего-нибудь. Скоро приземляемся.

— Пристёгиваться надо? — спрашиваю я спросонья.

— Не обязательно, — отвечает Иваныч.

Он уходит, а я отправляюсь в туалет. Выйдя спустя несколько минут, вижу, что Иваныч, развалившись на диванчике, пьёт из бокала коньяк — бутылка "Hennessy XO" рядом на столике — и курит сигару.

— А разве тут можно курить? — обеспокоенно спрашиваю я.

— Можно, — отвечает Иваныч. — Они отключают датчики дыма на время курения. Коньяк будешь?

— Нет, спасибо. Я лучше соку.

— Выбирай, — с барской щедростью машет в сторону другого столика Иваныч.

"Интересное кино", — думаю я. — "Едет к начальнику и бухает. Видимо, Ковальский относится к такому вполне лояльно».

Иваныч будто мои мысли читает:

— Чё ты на меня так смотришь? Я меру знаю.

Я ничего не отвечаю. Вошедшая стюардесса спрашивает меня, хочу ли я перед приземлением что-нибудь выпить, я выбираю апельсиновый сок и спустя минуту пью прохладный напиток, в котором плавает пара кусочков льда.

Самолёт садится плавно и тут никто не аплодирует. Некоторое время он скользит по посадочной полосе, замедляя ход, а после останавливается.

— Слушай внимательно, — говорит мне Иваныч. — Сейчас самое сложное — это выход с территории аэропорта. Делай всё то же самое, что и в Домодедово. Эти документы ими не раз проверены, всё будет в порядке.

Так и происходит. Документы проверяют, меня бьёт мандраж, мне говорят «Добро пожаловать» и я бреду в сторону ожидающего меня Иваныча.

— Под руку меня возьми, — говорит он.

Я послушно делаю, как он сказал.

— Попробуешь сбежать — догоню в два счёта. И расположение моё потеряешь. Поняла?

— Поняла, — тихо говорю я.

— Ну вот и умница, — одобряет Иваныч.

Мы проходим через здание аэропорта и выходим на улицу. Здесь тоже нет снега и тоже пасмурно. Мимо проходят люди в куртках и плащах.

— Нам вон туда, — показывает рукой Иваныч. — Серебристый «BMW» видишь? Это за нами.

В машине нас ждут двое мужчин. Один остаётся за рулём, другой, широкоплечий светловолосый парень с причёской «каскад», одетый в серый костюм, завидев нас, выходит навстречу и галантно открывает передо мной дверь. Я благодарю и сажусь в машину. Он закрывает за мной дверь, и садится с другой стороны. Иваныч размещается впереди, рядом с водителем.

Очень скоро мы выезжаем на шоссе и мчимся по нему с большой скоростью. Вдалеке видны горы с заснеженными вершинами, по обе стороны — бескрайние серые луга с пожухлой травой, да редкие невысокие деревья.

В салоне тишина — музыки нет и все молчат. С того момента, как Иваныч поздоровался с этими двумя, и они ответили ему приветствием, никто и слова не проронил.

Спустя примерно полчаса машина сворачивает на небольшую асфальтированную дорогу, и немного попетляв среди заросших деревьями подножий гор, направляется по прямой к высокому трёхэтажному бело-коричневому особняку с крышей из чёрной черепицы в аутентичном для сельских домов Швейцарии стиле. По периметру его окружает высокий кованный забор, за которым растут деревья.

Ещё через пять минут подъезжает к тяжёлым металлическим воротам. Они развигаются в стороны и машина заезжает на территорию дома по выложенной крупным плоским камнем дороге.

— Выходим, — говорит Иваныч, когда машина останавливается.

Мы выходим из машины, и я робко смотрю на дорогую дверь, по бокам которой располагаются две рельефные белые вазы с розовыми и красными цветами. Входить в дом Иваныч явно не собирается, что и подтверждает скупо брошенной фразой:

— Ждём здесь.

Меня опять начинает трясти. Вся эта история такова, что я не могу предсказать, что будет дальше, а это меня порядком нервирует. Положение, в котором я оказалось — завидным мне не кажется однозначно. Впервые за несколько последних лет я совершенно не управляю своей судьбой.

Этот огромный особняк, судя по тому, как он выглядит, судя по ухоженному перед домом английскому газону и пейзажу вокруг — стоит бешеных денег. И владелец его — явно не Иваныч. Но неужели Ковалевский приказал привезти меня к нему домой? Зачем я ему здесь?

Мои раздумья прерывает тихий рокот мотора поодаль. Затем я вижу, как открываются ворота и во двор въезжает красивый синий автомобиль представительского класса — такие оттенки в автомобильном бизнесе редки. Автомобиль останавливается рядом с нами. Водитель выбегает из него и спешит открыть заднюю дверь, откуда выходит красивый импозантный мужчина лет тридцати-тридцати пяти.

Ковалевский.

Он высокий — не меньше метра восьмидесяти пяти. Одет в тёмно-серый костюм с жилетом и длинное чёрное пальто. Ухоженный, с приятной щетиной, немного хмурый, явно уверенный в себе. Его походка, пока она направляется к нам, однозначно сообщает и мне и всем вокруг, что хозяин здесь — он. Это неоспоримо. Просто понятно издалека.

— Здравствуйте, Валерий Палыч, — подобострастно тает Иваныч.

Даже забавно. Был такой крутой, а стал такой зависимо-заискивающий. Впрочем, "забавно" накладывается на нехилый такой мандраж — моя участь напрямую зависит от этого сурового властного мужчины и я хорошо это понимаю.

— Это она? — кивает он в мою сторону.

— Так точно, — заявляет Иваныч. — Она.

— Полиция, охрана в аэропорту?

— Никаких проблем, Валерий Палыч, — чеканит Иваныч. — Всё в полном порядке.

— Хорошо, — холодно одобряет Ковалевский.

Водитель спешит открыть перед ним дверь дома. Перед тем, как войти, Ковалевский кивает нам и Иваныч шипит мне:

— Вперёд.

Я захожу в дом и чувствую аромат персиков. Он такой насыщенный, будто недавно здесь разломили пару спелых плодов. Кругом мрамор, дорогая, судя по всему, итальянская мебель, вазы с цветами и икебанами, картины на стенах и гипсовые скульптуры.

Ковалевского, торопясь и приветственно улыбаясь, встречает какой-то мужчина, принимает небрежно скинутое пальто, надевает его на вешалку. Ковалевский, будто не замечая его, следует по коридору к двери вишнёвого цвета. Иваныч гонит меня за ним.

Мы входим. Кругом зелёные растения, книжные шкафы и картины. Одна стена почти полностью представляет из себя камин. Уютно потрескивают дрова. В отличие от прохлады коридора, тут тепло. Пахнет чем-то цитрусовым и свежим.

Ковалевский устало опускается в изогнутое кресло, обитое бархатом, стоящее неподалёку от камина. Придвигает к себе стеклянный столик на колёсиках, откупоривает тёмную бутылку и льёт из неё янтарный алкоголь в пузатый бокал. Пригубливает и предлагает мне присесть напротив, в такое же кресло. Сглотнув, я делаю, что он велит. Иваныч продолжает стоять.

— Оставь нас, — говорит Ковалевский.

Иваныч кивает, выходит и тихо закрывает за собой дверь.

Мужчина напротив внимательно смотрит на меня. Изучает. Молчит. Я буквально кожей ощущаю его власть. Она тут безгранична. Он может всё. И от него зависит, что дальше будет со мной. Опускаю взгляд. Заставляю себя посмотреть в его серые глаза. Снова опускаю взгляд.

— На кого ты работаешь? — спрашивает меня Ковалевский.

Голос его мягок, но интонации — жестки. Он будто мурлычащий кот, подкрадывающийся к своей маленькой жертве.

— Ни на кого, — просто отвечаю я. — Произошла ошибка.

Ковалевский степенно отпивает из бокала, и, рассматривая жидкость на свет, спрашивает:

— Какая ошибка?

— Меня, похоже, приняли за кого-то другого… — тихо отвечаю я.

— И за кого же?

— Я не знаю, — говорю я.

— Где колье?

— Я не понимаю, о чём вы.

Ковалевский устало вздыхает, давая понять, что он устал от этой истории и ему не нравится мой ответ. Но другого у меня нет.

— Я говорю о бриллиантовом колье эпохи расцвета Римской Империи, — говорит он, — стоимостью в пятнадцать миллионов евро. О колье Лантольи.



Теперь я понимаю, почему для срочного перелёта моей скромной персоны был организован дорогущий рейс в частном самолёте. Не могу сказать, что от этого понимания мне становится легче.

— Послушайте, — в очередной раз пытаюсь достучаться до своего похитителя я. — Я понимаю, что вы очень огорчены… раздосадованы… Но поверьте мне, я не имею ни малейшего отношения к этому колье. Ни малейшего. Я о нём впервые узнала от вашего… сотрудника. Понимаете, ситуация совсем-совсем не такая, какой вы её видите. Я просто приехала к знакомому парню… А потом…

— Зачем? — сухо спрашивает Ковалевский, продолжая сверлить меня взглядом.

— Что зачем?

— Зачем ты к нему приехала?

Этот допрос порядком действует мне на нервы. При том, что у меня и без того была не самая спокойная ночь.

— По личным причинам, — говорю я.

— Мне повторить вопрос?

— Я приехала к нему переспать с ним. Довольны?

Выражение лица Ковалевского не меняется, но в глазах будто появляется больший интерес. Он очень красивый мужчина и эта недельная щетина ему очень идёт. При других обстоятельствах, я, возможно, стала бы флиртовать, видя такой взгляд такого мужчины, но сейчас мне совершенно точно не до флирта.

— Как давно ты знаешь Степанова?

— Несколько дней.

На губах Ковалеского появляется подобие улыбки, от чего я напрягаюсь ещё больше — мне эта улыбка, похоже, не сулит ничего хорошего.

— Как вы познакомились?

Я рассказываю. Потом говорю:

— Как видите, мои отношения с ним не имеют никакого отношения к вашему колье.

Мою фразу он игнорирует.

— Как ты вошла к нему?

— Он оформил на меня карту.

— Что произошло в квартире, когда ты к нему поднялась?