— Да, это так.

Линдсей молча наблюдала за тем, как бабушка осторожно нажала кнопку, чтобы получить очередную дозу болеутоляющего средства, и терпеливо ждала, когда она снова заговорит.

— Я устала, Линдсей. Думаю, что тебе нужно отправиться домой, оставить там вещи и немного передохнуть. А вечером я снова буду рада видеть тебя.

— Бабушка, я бы предпочла остановиться где-нибудь в другом месте.

— Что за ерунда! Ты сейчас уже взрослая женщина, а не восемнадцатилетняя девушка. Рано или поздно тебе все равно придется научиться поддерживать нормальные отношения с отцом. Пора, Линдсей, давно уже пора это сделать. Перестань чувствовать себя жертвой своей собственной памяти. Ты уже такая большая, что он не сможет так легко и безнаказанно обижать тебя. Веди себя соответственно обстановке и не теряй присутствия духа. Ты очень многого не знаешь о своем отце, но сейчас это совершенно не важно. Запомни одно: никому не позволяй запугивать себя. Даже Ройсу.

«Легко сказать, — подумала Линдсей. — Интересно, был ли когда-нибудь человек, который посмел перечить бабушке?» Она легонько сжала руку бабушки и улыбнулась.

— Если я скажу «нет», то ты ведь все равно настоишь на своем, разве не так?

— Это совсем другое дело. Я твоя бабушка, очень старая и больная, и ты должна во всем следовать моим советам. А сейчас иди. Да, кстати, Холли — безнадежно глупая женщина. Не надо вести себя с ней по принципу «око за око, зуб за зуб». Это было бы не совсем справедливо, хотя я не отрицаю, что ты получила бы от этого удовлетворение. Ей сейчас тоже не очень легко со своим мужем.

Линдсей решила переговорить с лечащим врачом. Его звали Бойд, и он считался одним из лучших ортопедов на всем западном побережье. Во всяком случае, именно так охарактеризовал его отец во время телефонного разговора. Он был очень доволен тем, как поправляется миссис Фокс, и выразил уверенность, что она сможет вернуться домой уже через неделю. В конце разговора он мило улыбнулся и предложил Линдсей зайти в кафе, выпить по чашечке кофе и более тщательно обсудить перспективы полного выздоровления бабушки.

Линдсей вежливо отказалась и, одарив его на прощание очаровательной улыбкой, вышла из здания пресвитерианской больницы. До старого особняка Фоксов она добралась в считанные минуты. Расплатившись с таксистом, она выгрузила два чемодана на тротуар, а потом долго смотрела на огромный дом и ослепительно голубое небо над заливом Сан-Франциско. Был редкий июльский день, когда над городом не было абсолютно никакого тумана. Воздух был хрустально чистым и совершенно прозрачным, наполненным какой-то необыкновенной свежестью и прохладой. У нее даже глаза заслезились от этого безумно приятного воздуха. Далеко за домом во всем своем первозданном великолепии возвышалась громада знаменитого моста «Золотые ворота», который, казалось, украшал не только город, но и всю природу, пышно пробуждающуюся на окрестных холмах. Линдсей очень любила смотреть на этот мост рано утром, когда плотный туман окутывал его верхушку, превращая все это сооружение в некий космический объект.

Огромный дом Фоксов возвышался над окрестностями, подавляя своей массой другие строения. Он был очень старый, но каким-то чудом до сих пор поражал своей аккуратностью и мягкостью архитектурных форм. Странно, но сейчас он казался еще более громадным, чем в давние времена ее безрадостного детства. Лужайка перед домом была, как всегда, ухоженной, а по всему ее пространству пышно цвели розы, которые вместе с другими цветами создавали великолепную радугу из оранжевых, красных, розовых и белых бутонов. Радовал глаз зеленый ковер-газон, гармонично вписывающийся в окружающий пейзаж. Линдсей стояла у ворот, все еще не решаясь подойти к дому. Она видела, как открылась дверь и на пороге появилась совершенно незнакомая ей женщина, которая приветливо помахала ей рукой.

Миссис Дрейфус, новая экономка Фоксов, провела ее по длинному коридору в ту самую комнату на втором этаже, которую Линдсей помнила еще с раннего детства. Попутно она рассказала ей о том, что Лэнсфорд, старый дворецкий Фоксов, верой и правдой служивший хозяевам более тридцати лет, недавно ушел на пенсию, но в доме до сих пор еще работает Дорри, повариха. Кроме них, в доме работают еще две служанки, поскольку судья Фокс и его жена сейчас постоянно проживают здесь.

Наконец-то болтливая экономка оставила Линдсей в покое. Оставшись наедине с собой, она подошла к окну, посмотрела на Алькатрас, а потом улеглась в кровать и мгновенно уснула.

Одна из служанок разбудила ее в шесть часов. Настало время повидаться с отцом. Ей очень не хотелось спускаться вниз, но другого выбора практически не было.

Линдсей тщательно умылась, расчесала волосы и завязала в тугой пучок на затылке. Локоны кокетливо обрамляли лицо, а пышная копна волос была усмирена тугой резинкой. Она наложила на лицо тонкий макияж и надела свое любимое шелковое платье, сочетавшее в себе темно-голубой и белый цвета. Линдсей любила голубой цвет, так как он, по словам знакомых и друзей, гармонировал с ее глазами. Да и продавец сказал ей то же самое. В этом платье она почувствовала себя более уверенно, в особенности когда надела туфли на высоких каблуках. В них она стала примерно того же роста, что и отец, — шесть футов и два дюйма. Посмотрев на свое отражение в высоком зеркале, Линдсей улыбнулась. Теперь глаза отца будут находиться на одном уровне с ее собственными. А если она чуть-чуть запрокинет голову назад, то станет даже выше отца. Впервые в жизни она почувствовала себя уверенной перед встречей с ним. Нет, на этот раз она не допустит, чтобы он унижал ее и всячески запугивал. Она докажет им, что чего-то стоит. Надо только постоянно помнить о советах бабушки и вести себя соответствующим образом.

Но как только она переступила порог огромной гостиной, вся ее самоуверенность тут же превратилась в тяжелый груз, сковывающий все движения мысли и тела. Сидни стояла с бокалом вина в руке и о чем-то весело переговаривалась с отцом у камина. При этом она часто заливалась веселым смехом, слегка прикасаясь свободной рукой к его рукаву. А он что-то быстро говорил, прерываясь только для того, чтобы дать ей возможность от души посмеяться.

— Привет, Линдсей, проходи.

Линдсей молча кивнула Холли, которая небрежно развалилась на диване в своем шикарном шелковом платье, и медленно вошла в гостиную. Последний раз она была в этой комнате во время свадьбы Сидни, то есть когда ей было шестнадцать лет. Здесь все осталось по-прежнему. Не хватало только ее матери да около пятисот гостей. Правда, есть Холли, неплохо заменившая ее мать в интерьере этого дома. Она заметно пополнела за последнее время. Как же ей не располнеть, если даже в такой час она попивает двойной мартини.

— Привет, сестренка.

— Привет, Сидни. Здравствуй, папа.

Ройс окинул дочь с ног до головы и недовольно поморщился.

— Ты стала еще выше и выглядишь сейчас как какая-то дурацкая амазонка.

— Высокие каблуки сделали меня вровень с тобой.

— Сними эти туфли. У тебя совершенно нелепый вид. Ты похожа не на женщину, а на разбойника в женском платье из какой-нибудь старомодной мелодрамы.

Линдсей потупилась и покорно сняла туфли. Страх перед отцом был настолько сильным, что она позабыла про все советы бабушки. Да и давняя привычка во всем подчиняться отцу оказала ей плохую услугу. Интересно, хоть когда-нибудь она сможет открыто посмотреть ему в глаза и послать ко всем чертям?

— Вот теперь намного лучше, — проворчал Ройс. — Конечно, не намного, но все же это самое лучшее, что ты можешь сделать.

Линдсей засмеялась. Понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Она наклонилась, подхватила туфли и снова надела их.

— Вот теперь мне намного лучше, — сказала она, распрямляя плечи. — Теперь я вровень с тобой, папа. Забудь, что я модель. Лучше считай меня амазонкой. Ведь ты давно говорил, что я похожа на мужеподобную женщину.

В этот момент Ройсу вдруг захотелось ударить ее. Он был так поражен неожиданной наглостью своей младшей дочери, что какое-то время просто не знал, что ей ответить. Раньше она и думать не смела о том, чтобы возражать отцу. Никогда. Господи, да на нее просто жалко смотреть! Обтянутая кожей швабра! Черт возьми, как хочется… Он глубоко вздохнул и подумал, что настанет время, когда он припомнит ей все и заставит повиноваться полностью и безоговорочно. А уж он-то постарается, чтобы это время настало как можно скорее.

— Холли сказала, что видела тебя сегодня вечером в больнице, — сменил он тему разговора и смахнул какую-то невидимую соринку с пиджака. — Как там поживает твоя бабулечка?

Линдсей затаила дыхание и попыталась оценить свое поведение. Похоже, что на этот раз она одержала победу. Да, она победила его. Бабушка была права — никакого страха перед отцом, не давать ему ни малейшей возможности запугать ее. Хорошо бы еще научиться подавлять в себе внутреннее волнение, когда он смотрит на нее с холодным презрением и неприязнью.

— В хорошем расположении духа, — ответила Линдсей после небольшой паузы. — Доктор Бойд очень доволен ее быстрым выздоровлением.

— Да она всех нас переживет, — резко заметила Холли, теребя пальцами золотую цепочку на шее. Линдсей обратила внимание, что среди четырех колец на ее правой руке нет обручального. — Сидни сообщила нам, что ты не употребляешь алкогольные напитки, чтобы не набирать вес. А как насчет стаканчика содовой?

— Да, Холли, благодарю. Сидни, для меня большой сюрприз, что ты здесь.

— Не понимаю почему. Это моя бабушка, и к тому же я сейчас не в Италии, а в Нью-Йорке. Мне просто хотелось порадовать отца тем, что я буду сниматься для рекламы косметической продукции «Арден». К счастью, он понял, что в этом нет ничего предосудительного, что не стоит стыдиться этого, даже если ты богатый и влиятельный член федерального суда. Ты только представь себе — мы обе выступаем в качестве моделей!

— Ты будешь просто великолепна, Сидни!

— Вполне возможно. Я говорила с отцом о тебе и убеждала его в том, что твоя зависть ко мне просто смехотворна, беспочвенна. Ты ведь уже вполне взрослая женщина, а позволяешь своей ревности затуманить сознание. Мне очень хотелось, чтобы мы вместе снимались и вместе добивались успеха. Представляешь, две сестры, такие разные…

— Это не имеет ничего общего с ревностью, — мгновенно прервала ее Линдсей, принимая от Холли стакан с содовой, — но самым непосредственным образом связано с теми событиями, которые произошли в Париже пять лет назад. Я очень подробно объяснила Демосу, почему не хочу сниматься с тобой. — Она умолкла на секунду, а потом решительно добавила: — Я умоляю тебя, Сидни, раз уж ты решила стать моделью, не говори, пожалуйста, никому обо мне, о наших родственных связях и о моем настоящем имени.

Та долго смотрела на нее полными любопытства глазами.

— Иден! — вдруг презрительно хмыкнул Ройс. — Что за абсурдное имя! Оно заставляет меня вздрагивать каждый раз, когда я вспоминаю его. Откровенно говоря, мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то ворошил прошлое. Однако эти проклятые журналисты могут снова проявить интерес к давно забытым вещам. Именно поэтому я думаю, что Сидни не захочет рассказывать кому бы то ни было о тебе или о своем прошлом. Это неизбежно причинит ей душевную боль, и она прекрасно знает, что мне это будет крайне неприятно. Она и так уже достаточно настрадалась из-за тебя. — С этими словами он повернулся к старшей дочери: — Ты окончательно решила стать моделью?

— Нам нужны деньги, — ответила она тоном, за которым слышалась жестокая необходимость. — А фирма «Арден» платит своим моделям огромные деньги, как сказал мне Демос. Кроме того, Италия мне уже порядком наскучила, а до дома слишком далеко. Демос сказал, что настоящая княгиня перед камерой — это очень редкое явление. Тем более если она выглядит несравненно лучше, чем те женщины, которые без толстого слоя косметики напоминают бездомных собак. Я нисколько не сомневаюсь в том, что он готов сделать для меня все от него зависящее, так как сам при этом получит определенный процент,

Ройс довольно ухмыльнулся и кивнул.

— И все же я не совсем уверен, что ты сделала правильный выбор. Будем надеяться, что я ошибся. Но очень прошу тебя никогда не упоминать о своих родственных связях с Линдсей. Не хочу, чтобы ты снова страдала, чтобы вся эта мерзость снова оказалась перед глазами всей этой ублюдочной публики.

— Все мои страдания, папа, уже давно позади.

Ройс так и не смог окончательно избавиться от сомнений. Он пристально посмотрел на Сидни, а потом вперился глазами в огромный портрет своей матери, написанный еще в 1955 году. Она была изображена такой, какой всегда была в жизни, — хладнокровной, самоуверенной и абсолютно властной, ни минуты не сомневающейся в своей безграничной власти над сыном.