Перси шел осторожно, почти бесшумно. Сердце Анны готово было выскочить из груди, когда его высокая фигура появилась в проеме грота.

И затем время остановилось.

Он обнимал ее своими сильными руками, молча покрывая поцелуями лицо. Слова были лишними. С первой минуты их встречи чувство отчаяния и опасности было забыто. Тревога растворилась в восторге, и все здравые мысли утонули в так долго подавляемой страсти.

— Твой лоб совсем мокрый от пота, — заговорила она наконец, обнимая руками его голову.

— Мне пришлось часть пути грести против течения. А ты, моя любовь, здесь совсем замерзла.

Он положил ее руки себе на грудь и стал согревать их поцелуями.

— Не сейчас! — улыбнулась Анна.

— Никто здесь не бранил тебя? — спросил он с тревогой.

— Мой отец продолжает молчать. Я этого просто не понимаю. Я только знаю, что он был сердит на меня, когда увидел нас вместе в тот день. Но сейчас никто уже не сможет нас разлучить.

У Перси просто не нашлось слов, чтобы должным образом оценить ее непоколебимую веру и смелость, он просто еще сильнее прижал ее к себе. Анна положила свою голову на его согнутую руку и с любовью вглядывалась в темноте в его лицо.

— Гарри, какой же ты молодец, что так говорил с кардиналом! Кавендиш рассказал мне, что ты при всех признал меня своей невестой.

— И не было человека, который бы не позавидовал мне!

Но даже самые нежные ласки только ненадолго смогли отвлечь их от обсуждения своего ненадежного положения.

— Если тебе удалось выстоять против кардинала, то и отцу своему сможешь противостоять, когда он приедет, — сделала успокаивающий вывод Анна.

Гарри ответил не сразу. Он снял с себя плащ и расстелил на сиденье.

— Ты не видела моего отца, дорогая, — сказал он мрачно, обнял ее и уселся с ней рядом. Анна с любовью провела рукой по его лицу, едва различимому в полумраке.

— Ты как-то говорил, что он стар и очень страдает от полученных ран.

— Стар — да, но очень крепок, — улыбнулся Перси, понимая, к чему она клонит.

По телу Анны пробежала дрожь.

— Как бы я хотела, чтобы он умер!

Перси грустно улыбнулся, укачивая ее на руках, как ребенка.

— Моя милая маленькая Борджиа[10]! Моего отца, действительно, трудно полюбить. Но он все-таки мой отец. Это он научил меня владеть шпагой.

— Я знаю, Гарри. Грех мне думать так. Но ведь они используют нас как заложников для выполнения своих честолюбивых планов, и мы тоже могли бы… Если бы только ты был граф уже сейчас, имел бы замок и людей…

— Тогда бы сбылась моя самая сокровенная мечта. Жить, ни от кого не завися, с тобой в родовом поместье… Замок Врессел построил мой предок. Он пролил за него свою кровь, и мне дорог там каждый камень.

— А если бы тебе пришлось выбирать между этим мрачным местом и мной?..

Перси остановил вопрос поцелуем.

— Придворная красавица изволит ревновать? — поддел он ее игриво.

Анна засмеялась. Она снова была сама нежность и кротость.

— Отчасти, Гарри. Я была бы готова поехать туда с тобой хоть завтра и навсегда отказаться от всех удовольствий здешней жизни. Все это так, мишура, пустое, по сравнению с тем сладострастным чувством, которое соединяет женщину и мужчину.

— По крайней мере, тебе никогда не придется испытывать ревность к другой женщине! — заверил он ее, и они продолжили мечтать, какой могла бы быть их совместная жизнь.

Спору нет, в искусстве он был ей не ровня. Но с ее терпением и его жаждой угодить ей эту преграду можно было преодолеть. Во всем же другом они идеально подходили друг другу: оба смелые, жизнерадостные, увлекающиеся подвижными спортивными играми и лошадьми. А если он не мог подобрать нужную рифму или сочинить мелодию, как другие ее поклонники, то в мужественности ему уж никак нельзя было отказать. За это Анна его и полюбила. Он был готов служить ей до самозабвения, оставаясь притом ее господином.

— Как только я получу наследство, мы переедем туда и я заполню весь замок книгами и музыкальными инструментами, какие только можно купить за деньги, — продолжал он, желая сделать ей приятное. — Я пошлю в Париж за лучшими материями для твоих платьев. У нас в замке такие ретивые и быстрые лошади, каких я здесь не видел. Ты будешь там королева, только несравненно больше любимая. Нэн, дорогая моя, для тебя я даже готов выучиться играть на клавесине!

— Боже упаси! — засмеялась было Анна, но быстро опомнилась и снова стала серьезной. — Мы только будоражим несбыточные мечты, как глупые счастливые дети. А нам надо сделать так, чтобы они сбылись.

— Но как, когда сам король обещал тебя другому? — спросил Перси, который лучше Анны видел всю безысходность их положения, и поэтому предпочитал насладиться коротким настоящим, пока они еще были вместе.

Но Анна, как и все женщины, хотела иметь какую-то уверенность в будущем.

— Принцесса Мэри и герцог рисковали всем и были прощены, — проговорила она, вспоминая их дерзкий поступок.

— На их стороне был кардинал. А иначе не сносить бы Саффолку головы, — напомнил ей Перси, задумавшись о своей собственной голове.

Но мог ли он трезво мыслить, когда руки Анны нежно обвивали его шею, голова покоилась на груди, а черные волосы рассыпались по его шелковому камзолу.

— Есть выход, — прошептала она.

— Нэн!

В этом его обращении было все: и радость, и недоумение. Он не стал делать вид, что не понял, на что она намекает. Вместо этого он поднял ее голову так, что ее губы оказались на одном уровне с его, и поцеловал. Они сидели, касаясь коленями, и понимающе смотрели друг другу в глаза.

— Возьми меня сейчас, пока еще есть время, — настаивала Анна.

В ней было столько теплоты и очарования, что об этом можно было только мечтать. И все это она была готова отдать ему, и только ему! Гарри Перси сидел неподвижно, стараясь побороть любовное волнение, а Анна, решившая идти до конца, покорно ждала его решения.

Все эти недели Перси приходилось подавлять свои желания, оберегая честь Анны, в надежде сделать ее своей женой. Но надежд больше не было. И, подстрекаемая безысходностью, его страсть вскипела с такой силой, что он едва сдерживал себя. Она просто заворожила его, хотя сознательно никогда не использовала на нем своих колдовских приемов. Анна была столь непохожа на всех других женщин: ее хвалили короли, под ее чары подпадали все мужчины, с которыми ей приходилось общаться.

— Любимый, — зашептала она, — неужели ты не понимаешь? Если я скажу Джеймсу Батлеру, что я уже не девственница, то он не женится на мне? Даже мой отец не сможет тогда его заставить.

Перси знал, что в ее рассуждениях есть толк.

— Но, Нэн! Моя дорогая, моя бесценная… Это ведь позор, — пытался он вразумить ее, но не очень убедительно: голова его была как в тумане.

— Тебе нет нужды говорить мне об этом. Неужели ты думаешь, что я не представляю последствий? Моя мачеха в слезах, Норфолк мечет гром и молнии, а эта моя новая невестка будет ходить и облизываться, собирая про меня сплетни, как кошка сметану.

— И тебе придется все это перенести.

— Глупый, а разве мне не пришлось бы страдать, став игрушкой Джеймса Батлера, которую он бы использовал для своего удовольствия и производства наследников.

Гарри порывисто обнял ее.

— Нэн, Нэн, успокойся. Обещаю, что ни один мужчина не посмеет дотронуться до тебя…

— Я не смогу перенести разлуки.

Обладая своими колдовскими чарами, так безотказно действовавшими на мужчин, Анна легко могла бы соблазнить его, но она была слишком горда. Любя его всей своей душой и телом, она пыталась сначала убедить его в необходимости этого отчаянного шага.

— Когда же ты поймешь, Гарри, что я люблю тебя всем сердцем? — взывала она. — Что ничто для меня в настоящем или будущем не может быть дороже твоей улыбки. Да я готова весь мир отдать, лишь бы сохранить твою любовь.

Это было для него последней каплей.

— Что ты со мной делаешь, Нэн! — пробормотал он, и голова его упала ей на грудь.

— Выходит, я хитрее кардинала! — засмеялась Анна, ласково гладя его взлохмаченные волосы.

Любовь их была как второе рождение. В ней растворились все беды и печали, и мир вокруг стал прекрасен. Страсть, так долго сдерживаемая Анной, прорвалась со всей своей сокрушительной силой. Освященная любовью, она не могла быть греховной и постыдной, это было естественное продолжение их любви. Ту ночь в объятиях Перси Анна открыла для себя новый мир, и, забыв об опасности, не страшась позора, она смело отдалась любимому.

Рискуя жизнью, он удерживал ее до последнего момента. Оба они понимали, что никакая другая любовь не сможет сравниться по силе с той страстью, которую они только что испытали.

Уже брезжил рассвет, когда они стали расставаться. Бледная полоска розового цвета, озарившая небо со стороны Эссекса, возвещала о близком приходе нового дня. Как он сейчас был некстати! Анна вышла из грота и пошла по заросшей травой зеленой тропинке.

— Что бы ни случилось, любимый, с нами всегда будет эта ночь, — тихо сказала она. — Даже если нам придется расплачиваться за нее всю жизнь, это будет ничтожно малая плата.

Вдруг она резко повернулась к нему, как будто в последний момент ей в голову пришло что-то важное, и спросила:

— Ты всегда будешь помнить об этом, правда, Гарри?

Он стоял и смотрел на нее.

— Почему ты говоришь так, как будто должно случиться что-то ужасное?

— Не знаю. — Незнакомое дурное предчувствие вдруг охватило ее. — Просто, если в будущем для нас уготованы только печали, и ты будешь видеть, как я страдаю, то скажи себе: «Она сама сделала выбор. Мы прожили эту ночь вместе». Обещай мне это, Гарри!

— Я не переживу твоих страданий…

— Джокунда говорит, что все мы должны страдать за наши грехи — в этом мире или другом.

Анна стояла, силясь улыбнуться, но у нее ничего не получалось.

— Правда, это не грех, — попыталась она заверить его. — Грех как раз в том, чтобы разлучить и продать нас ради престижа и власти. В нашей любви нет позора, — заявила она. — Позор в тех постелях, куда насильно загоняют нас наши родители, — говорила она, стоя перед ним, озаренная серебряной дымкой предрассветного утра.

— Твои туфельки все мокрые от росы, — заметил он как бы между прочим, то ли от того, что был слишком смущен ее словами, то ли потому, что не разделял их. Он быстро нагнулся и вытер их своим плащом.

Она тоже проснулась от своего волшебного сна: надо было думать о настоящем.

— Иди скорее, а то кто-нибудь увидит твою лодку, — почти приказала она, беспокоясь за него.

— Только после того, как смогу убедиться, что ты благополучно возвратилась, и увижу твое лицо в окне, — ответил он, отдавая себе отчет в том, что дворцовые слуги уже совсем скоро пробудятся.

А когда она на это возразила, он только еще тверже настоял на своем:

— Я должен быть уверен, что с тобой ничего не случилось. Ты теперь моя, — ответил он.

Лицо Анны вспыхнуло, она посмотрела на Гарри смелым радостным взглядом.

— Это я им и скажу, — пообещала она ему с возвращающейся надеждой. — Сейчас я счастливее, чем когда-либо. Ведь теперь они не смогут выдать меня за кого-нибудь другого. А если я буду носить под сердцем твое дитя, то отец будет еще и благодарен тебе за то, что ты возьмешь меня в жены.

Анна огляделась кругом: природа просыпалась, из тьмы под первыми лучами рассвета начинали проступать ее яркие краски; казалось, в этом красивом мире просто нет места для человеческих страданий.

— Как знать, может, ко времени его рождения они простят нас, — тихо добавила она.

В те моменты, когда Перси мог мыслить разумно, он никогда не разделял Анниного оптимизма. Оставалась ведь еще Мэри Талбот. Да и слишком хорошо он помнил суровый нрав своего отца. Он притянул Анну к себе и поцеловал на прощанье. Ни на что не надеясь и невольно чувствуя вину перед ней, он с особой теплотой и искренностью произнес:

— Помни, Нэн, с самой первой минуты, когда я увидел тебя, я хотел, чтобы ты стала моей женой. И так будет всегда.

— И ты, Гарри Перси, помни, что я бы предпочла быть твоей женой, чем самой английской королевой!

С этими словами она, радостная, приподнимая на ходу юбки, поспешила во дворец Генриха Тюдора.

Глава 14

Узнав о том, что граф Нортамберлендский, засвидетельствовав свое почтение королю, тут же отбыл в особняк кардинала в Йорке, Анна окончательно потеряла покой.

Двор уже вернулся в Вестминстер, и до городской резиденции Уолси теперь было рукой подать: всего несколько ярдов по реке. С королевского причала она могла видеть пришвартованную баржу, на которой прибыл отец Перси. Крепкие гребцы в ливреях графа, сидящие на барже, о чем-то непринужденно разговаривали, цель визита их хозяина, судя по всему, очень мало их интересовала. Сам он, должно быть, уже уединился с Уолси во дворце, с тем чтобы поговорить о запретной любовной связи своего старшего сына.