Маргарет Барнс - Торжество на час

После ужина скрипачи заиграли ее любимую танцевальную мелодию, но посол был стар для танцев, а Анну все еще мучили приступы кашля и головокружения. Она улыбнулась и покачала головой, когда Генрих галантно предложил ей руку.

— Если вам будет угодно, Ваше Величество, я буду развлекать нашего гостя, а вы выберите для танцев другую даму, — извинилась она.

Но Генрих, хоть и любил с легкостью юноши пройтись в танце вокруг зала, не выразил желания выбрать себе партнершу.

«Как он добр», — подумала Анна, и, следуя его примеру великодушия, позволила своей пугливой, словно мышка, фрейлине пойти танцевать с другими.

Король и королева сидели и мило беседовали с послом, и как-то незаметно разговор коснулся секретаря Гонтиера, молодого француза, чье остроумие изумило Генриха.

— Мне непременно надо увидеть этого юношу, хочу сравнить, насколько успешно он может соперничать с талантом моего кузена Уайетта, а также других наших дипломатов из молодых, подающих надежды! — рассмеялась Анна.

— Пойду разыщу и приведу его к вам, моя дорогая, — предложил Генрих.

Он резко поднялся, спустился вниз по ступенькам и тут же оказался между танцующими парами, заполнившими весь зал.

Когда Генрих ушел, французский посол продолжал о чем-то говорить. Анна сидела и изредка, словно заведенный механизм, подавала нужные реплики, чтобы вести разговор. Она чувствовала себя слишком уставшей и ослабевшей, кроме того, все ее внимание волей-неволей оказывалось прикованным к разодетой веселой толпе придворных.

Туда устремился Генрих, славившийся своим гостеприимством, он пробирался между гостями. Анна видела его великолепную фигуру. Генрих кланялся то вправо, то влево, приветствовал иностранных гостей, останавливался возле кого-либо из подданных, вспомнив об услуге, оказанной некогда ему, или же возле прелестной шалуньи, чтобы потрепать ее по щечке. Плоть и кровь Генриха были неразрывно связаны с Англией, никакие официальные церемонии не в состоянии были отгородить его от жизни, заставить забыть о простых человеческих радостях и удовольствиях.

Среди гостей Анна заметила также и Джорджа. Да благословит его Бог! Он пытался удержать на голове бокал, до краев наполненный рейнским вином, и одновременно уговаривал все еще трезвого Уайетта пройтись на руках, подобно акробатам. Жена Джорджа в это время строила глазки одному из французов.

— Нет, нет!.. Да, вы правы… — время от времени бормотала Анна, подавляя зевоту, а многоречивый посол продолжал развивать свои взгляды на сложившуюся ситуацию с Испанией.

Конечно же, Генрих скоро вернется и спасет ее от этого невозможного зануды! Но ни король, ни остроумный молодой секретарь не появлялись.

Вновь заиграли скрипки, гости начали танцевать, и тут-то Анна мельком увидела мужа: он стоял внизу около раздаточного столика, прижимаясь вплотную к одной даме. Между ними шел неторопливый серьезный разговор, и Генрих не делал попыток пригласить ее на танец. Разглядеть даму Анне не удавалось: мешала спина Генриха. Когда мимо проносились танцующие пары, он даже не двигался. Казалось, он удерживал силой незнакомку, опираясь одной рукой на панель над ее головой и не давая ей выскользнуть. Судя по всему, он пытался ее уговорить… Анна прекрасно знала все его ухищрения!

Она наклонилась вперед, напрочь позабыв о человеке, сидящем рядом, поворачивала голову из стороны в сторону, когда танцующие пары заслоняли от нее мужа. Если бы только они перестали загораживать их! Если бы только ей удалось увидеть эту даму! Она не сомневалась, что это была хитрая светловолосая ведьма, о которой все перешептывались вокруг. Еще немного, танец окончится, они повернутся, и наконец она все узнает…

Но они не повернулись. Анна увидела, что Генриху удалось уговорить девушку, он взял ее под руку и увлек за собой за ширму. Он проделал все это так ловко, что никто из разгоряченных гостей не заметил их, а Анна смогла только рассмотреть, что ее соперница была моложе, светлее, примерно одного с нею роста и такой же комплекции.

Анна перестала воспринимать реальность происходящего, ее всецело занимали мысли о произошедшей знакомой повседневной драме, главным героем которой еще не так давно она была сама. Она не замечала французского посла, который о чем-то говорил и говорил ей. Ее волновало лишь одно: главные герои этой конкретной драмы в эту минуту устремились вниз по лестнице через кухню в личные покои, которые располагались прямо за троном.

Когда в последний раз мелькнули за ширмой складки красного сатинового камзола Генриха, Анна неожиданно громко засмеялась. Она не пыталась даже сдержаться. Она смеялась и смеялась, и не могла никак остановиться.

Анна почувствовала, как все повернули головы к ней. Приступ кашля прервал ее дикий смех, зал поплыл перед глазами в горячечном разноцветном тумане, французский посол с глубоким возмущением вскочил на ноги.

— Мадам, я вам кажусь смешным, или я сказал что-то смешное? — потребовал он объяснений.

— Что вы! Что вы! Уверяю, ваше превосходительство… — задыхаясь, проговорила Анна, она и понятия не имела, о чем минуту назад говорил посол.

Кто-то подал ей стакан воды, она отпивала маленькими глотками и постепенно успокаивалась. Джейн Симор, как ей показалось, отправилась за ее фрейлинами.

— Все дело в короле, моем муже! Он отправился на поиски вашего секретаря, чтобы представить его мне, а между делом, — она с трудом сдерживала новый приступ смеха, — встретил одну даму и совершенно позабыл про секретаря!

Бедный Гонтиер смотрел на нее как на помешанную.

— А разве это так смешно? — не унимался он.

— Безусловно! Впрочем, нет. Боже правый, я ничего не понимаю, — в смятении запнулась Анна и попыталась извиниться, затем протянула послу руку.

Все зависело от того, с какой стороны посмотреть на происшествие. Возможно, он только пошутил, подобно тому, какие номера откалывают ее брат или бедный трудяга Уилл Сомерс. Но разве кто-нибудь в состоянии воспринять этот поступок таким образом?

Она вдруг вспомнила — Екатерина и она сама в старые времена… Теперь другая флиртует с Генрихом, а Анна Болейн, недавняя возлюбленная короля, сидит вместо Екатерины одна на троне после неудачной беременности.

Анна начала ощущать всю горечь своего положения, как когда-то чувствовала Екатерина. Но у новой королевы все же были некоторые преимущества перед своей предшественницей. Она была молода и соблазнительна, рядом с ней находились преданные, веселые, талантливые друзья. Анне не свойственны были показное великодушие и гордыня Екатерины. Свободная в своих чувствах, она готова была начать сражение.

«Я добьюсь, Генри позабудет про всех блондинок на свете!» — поклялась она, когда приглашала его принять участие в маскараде.

Теперь, когда Кромвель все больше прибирал к рукам правительство, у Генриха появилось больше свободного времени для развлечений, которые он любил.

Маскарад был потрясающим, никогда еще королева не демонстрировала в таком объеме свои музыкальные и танцевальные способности. Никогда еще ее миндалевидные глаза не сверкали так опасно, а каждое движение не было таким соблазнительным.

Король, глядя на нее, подумал, что слишком много времени уделял другим женщинам, что слишком много занимался государственными делами, что совсем забыл, насколько желанной была Анна.

Конечно, ему отвели лучшую роль — король представлял льва, тогда как другие танцующие мужчины, поддавшись соблазну Цирцеи, должны были превратиться в мелких животных. Он не сопротивлялся, когда на голову ему надели картонную рыжевато-коричневую голову льва. В пылу веселья и танцев половина мужчин, как и предполагала Анна, позабыли про своих жен. Все, кроме Генриха.

В центре зала извивалась в бешеном ритме танца Анна, она видела перед собой только брата — величественного оленя с ветвистыми рогами. Он высоко подпрыгивал, когда исполнял, как никто другой, победный танец на краю мистического кружка, организованного им.

Рядом танцевал Генрих, прирученный лев, снедаемый страстью, он прижимался к ее украшенным золотом коленям. Только для этого царя всех зверей Цирцея пела и танцевала, а лев не видел никого вокруг себя, кроме нее одной. Маскарад закончился тем, что выбившийся из сил лев, совсем не по сценарию, скинул свой наряд и поднял на руки белоногую Цирцею, закутанную в тонкую ткань.

«В тридцать три я еще на что-то способна! — подумала Анна, чувствуя, как в нем загорается страсть, такая же ненасытная, как в первую ночь во Франции. — Я справлюсь с таинственной светлой милашкой, с этой кошкой, готовой стащить, что плохо лежит, с ее холеным телом, не знавшим, что такое роды, я отвоюю у нее своего мужа!»

В эту ночь Анна вернула свое потерянное счастье! Добивалась его она не ради любви и наслаждений, а из-за острой необходимости. Она обязательно должна была родить ему сына.

Всю зиму она радовалась, что внутри нее пробивается слабый росток — будущий наследник Англии. Страшные воспоминания о перенесенных муках во время рождения Елизаветы она решительно вычеркнула из памяти. Врачи огорчили ее известием о том, что для нее роды всегда будут мучительными, в отличие от женщин с более спокойными натурами.

Анна не хотела принимать во внимание муки, которые ожидали ее впереди, потому что знала: за ними последует покой. Она вновь укрепит свое положение и станет неуязвимой. Наученная горьким опытом Екатерины, Анна понимала, что с годами Генрих сделается еще более падким на девичью свежесть, любовные интрижки будут следовать одна за другой, но она — королева Анна — останется навсегда матерью его сына. У нее хватит обаяния и красоты, чтобы заполучать его обратно всякий раз, когда возникнет необходимость в рождении новых сыновей.

Анна вновь обрела покой и удовлетворение. Генрих, как и прежде, преклонялся перед ней, и она не переставала удивляться, что могла испугаться и проговориться о размолвке, возникшей в их отношениях впервые за долгие годы взаимной страсти.

Генрих быстро оправился после долгих лет холостяцкой жизни, которую вел из-за Анны, успокоился после мучительной процедуры развода, обрел наконец необходимую уверенность в себе и загорелся страстью оставить после себя новое потомство.

— Если честно, то я верю, что ты околдовала меня, Цирцея! — часто говорил Генрих Анне.

Он и боялся ее, как Джордж, и в то же время пытался противостоять ее силе. Анна не обольщалась: Генрих уже не любит ее, как прежде, но, по крайней мере, она верила, что он позабыл о другой женщине, с которой развлекался недавно.

Вдвоем, как добрые друзья, они отправлялись в Хевер навестить дочку. Генрих — на своем чалом, а Анна — в карете.

— Больше никаких случайностей! В прошлый раз Баттс предупреждал, что не следует ехать на соколиную охоту! — сказал он ей.

Анне приятно было сознавать себя в центре всеобщего внимания, отделаться от своих врагов, чувствовать одобрение отца и видеть Джорджа и Джокунду в безопасности.

Она слишком хорошо знала цену власти, чтобы окончательно успокоиться; ведь совсем недавно она сама приложила немалые усилия, чтобы низвергнуть такого человека, как Уолси. Ей надо было родить Генриху сына, тогда ни вечно шантажирующий Норфолк, ни завистливый Саффолк не смогут столкнуть ее с высокого пьедестала, на который она взошла. Сам Генрих, в чьих руках они выглядят жалкими пигмеями, встанет на ее защиту, и ни Мэри Говард, ни дочери Саффолка, в чьих жилах есть несколько капель королевской крови, не преодолеют такого ничтожного расстояния, что отделяет их от трона.

Анна глубоко заблуждалась насчет этого безмятежного периода их семейной жизни, когда она и Генрих могли проводить много времени друг с другом, разделяя интересы. Постепенно их физическая близость могла перерасти в крепкую дружбу, время ожидания рождения ребенка могло стать приятным для них двоих. Возможно, с годами она смогла бы потушить в себе безумный огонь страсти и не пытаться выглядеть соблазнительной для мужчин.

Отправляясь в Хевер в дружеском окружении, обсуждая планы по расширению королевских детских покоев, Анна считала, что для нее настают дни спокойствия и защищенности, каких никогда не было в ее жизни.

Во всем она видела подтверждение своих мыслей. Когда она брала из колыбельки дочку, то чувствовала тепло, исходившее от нее, а та, завидев Анну, очаровательно улыбалась ей, и улыбка служила доказательством готовности Елизаветы принимать активное участие в воспитании грядущих потомков.

«Когда Генри состарится, Елизавета будет совсем взрослой!» — Анна вдруг обнаружила, что уверена в том, что сама не состарится никогда. От этой мысли ей стало даже смешно.

Анна передала Елизавету королю, с гордостью наблюдала, как он держал на руках двухгодовалую дочь, хвастался ею перед друзьями, не придавая значения тому, что она девочка, — ведь весной жена обещала подарить ему сына.