— Все знают: я готов умереть за вас! — осмелился он сказать, понижая голос, чтобы женщины у окна не расслышали его.

— Кто все? Прислуга? — насмешливо спросила Анна.

— Я постараюсь, чтобы об этом узнали все, — продолжал он говорить, не отдавая отчета своим словам, — от короля до последнего придворного!

— Что ж, король быстро расправится с тобой, — зевнула Анна, презирая себя за то, что вступила в спор с сумасшедшим. — Король уже не раз сердился из-за того, что ты вертишься у него под ногами и возле меня!

— Тогда он заметил?

— Марк Смитон, ты сошел с ума!

Анна рассердилась всерьез, а он, как безумный, опустился на колени возле нее и взмолился.

— Мадам, сжальтесь! — твердил он. — Какое значение имеет мое происхождение? Я такой же человек, как те, с кем вы шутите, кого с такой легкостью касаетесь рукой. Нас сближает музыка. Вспомните, как мы готовились к маскараду, у нас рождались схожие мысли! Я знаю, когда вы, Ваше Величество грустите или расстраиваетесь, мои песни приносят вам покой. Я не хочу бегать за другими женщинами, участвовать в состязаниях, я счастлив у ваших ног. Разве вам не приятно, что я у ваших ног?

— Разве только когда ты там вместе с собаками!

— Но собачек вы часто берете на руки!

Анна вскочила и сделала вид, что собирается пнуть его ногой. Она была уверена, что он отскочит подальше от нее, но Марк не шелохнулся — он бросил ей вызов! Глаза его сверкали, темные волосы блестели, смазанные маслом, а чувственные губы кривились в наглой усмешке.

— Что я такого сказал, чего вы не слышали от других? — потребовал он. — На прошлой недели сэр Фрэнсис Уэстон сказал вам то же самое, я прекрасно слышал.

— Я повторяю, они воспитанные люди и говорят такие вещи, не придавая им особого значения.

— А я — сын плотника! Пусть эти мысли иссушат мое сердце!

Голос Смитона был нежным и тихим, а речь — приятной. Он выглядел мрачным и красивым. У Анны не хватило духу послать за своим мажордомом и приказать тому выпороть юношу. Она позволила снисходительности одержать верх над благоразумием, кроме того, последнее время ей все реже и реже приходилось слышать заверения в любви.

— Ты слишком дерзок, — устало произнесла она, вздохнула и опустилась в кресло. — Теперь, Бога ради, пой или уходи!

Генрих часто говорил ей, что голос юноши завораживает его. Марк чувствовал ее одиночество и знал, какую выбрать песню. Он пододвинул диванную подушку еще ближе к ней, голова его, как бы случайно, коснулась ее колен, и запел.

Смутно Анна догадывалась, о чем перешептывались в противоположном углу Маргарэт и Друсилла: им неприятно было его присутствие, они боялись, что Марк скомпрометирует королеву. Анне не хотелось думать об этом, она закрыла глаза и отдыхала.

Через некоторое время на арене стихли крики и возгласы.

Анна лениво посмотрела вокруг и поискала глазами лютню. Марк как будто угадал ее желание, он протянул ей лютню. Больше всего на свете он любил петь, когда она играла.

Но не успела она коснуться струн, как дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвались ее дядя и невестка.

— Почему вы так быстро вернулись? — удивленно спросила она.

Но они молчали. Джейн подбежала к ней, обняла, как будто хотела защитить от грозящей опасности, она вскрикивала и рыдала. Норфолк стоял со шляпой в руке, он вытирал пот со лба, по всей вероятности, ему пришлось бежать. Резкие черты лица его от возбуждения еще больше скривились.

Анна почувствовала, что Смитон пытается незаметно отползти подальше от ее колен, а Маргарэт Уайетт, наоборот, придвинулась ближе.

— О, моя бедная Нэн! — всхлипывала Джейн Рочфорд, прижимаясь к ее плечу.

Только тогда Анна сообразила, что известие касалось ее и было огромной важности, потому что первый герцог страны прибежал к ней запыхавшись. Именно в эту минуту Анна заметила, что снаружи, где еще недавно бушевали страсти, воцарилась зловещая тишина.

Она поднялась, в одной руке все еще сжимая лютню, выглядевшую в эти минуту неуместной, другую она непроизвольно вытянула вперед, пытаясь ухватить Маргарэт.

— Что случилось? — спросила она.

— Король… — прокаркал Томас Говард, подходя ближе.

— Что? Что?

— Он…

Анна топнула ногой, он напоминал ей испуганную мартышку, которая строит рожицы.

— Продолжайте! — прошептала она, хотя ей почудилось, что она закричала.

— Он предпринял выпад против сэра Симора… и все из-за проклятых испанских доспехов…

Лютня с грохотом упала на пол и сломалась, Анна судорожно пыталась за что-нибудь ухватиться. В гулкой тишине послышались чьи-то распоряжения, но голос показался неестественно тихим. Во дворе раздались грузные зловещие шаги: несли что-то тяжелое.

— Он умер? — спросила Анна, она не узнала собственный голос, он раздался откуда-то издалека.

— Еще нет, я думаю. — Речь Норфолка становилась более связной. — Ты же знаешь, сколько он весит, Нэн, даже без доспехов. Его лошадь наступила на него, сломала ему ногу и порвала вены. Врачи никак не могут остановить кровотечение. Чарльз не отходит от него, говорят, король истекает кровью.

Анна пыталась представить мужа, каким она видела его всего час назад: огромный, красивый великан с огненными волосами — теперь он лежал в луже крови, лежал тихо и больше уже не смеялся.

Мгновенно до нее дошел смысл слов Томаса Уайетта об узах брака. Любила ли она Генриха или нет, но она провела три счастливых года замужем за ним. Теперь он умирал. Больше всего ей будет не хватать его безудержного смеха и его защиты.

Что может представлять собой Анна Болейн без Генриха Тюдора?

«Может произойти любая случайность», — вспомнила Анна слова Генриха. Он так боялся навредить будущему сыну. И вот эта случайность произошла.

Все надежды выжить в борьбе с врагами у Анны были связаны с рождением сына, но в эту минуту ее первым побуждением было кинуться к Генриху. Она забыла о его эгоизме и тщеславии и видела в нем только привлекательные черты. Анна отстранила Маргарэт и Джейн и бросилась к открытой двери, но не успела сделать и шага, как споткнулась о диванную подушку, оставленную Смитоном, и упала, потеряв сознание, у ног бессердечного дяди.

Гонцы бешено неслись в ворота, разъезжаясь во все стороны, во дворце царило всеобщее смятение. Несколько часов жизнь Генриха висела на волоске, а потом потянулись долгие недели, заполненные слабостью и душевным потрясением.

Раньше срока наступили роды и у Анны.

Генрих посылал ей записки, в которых подбадривал и успокаивал ее. Генрих, который сам едва не умер и остался жить благодаря стараниям своего гофмейстера и Баттса, вовремя и искусно перевязавших ему ногу. Теперь он мог вести неотложные дела, усевшись в кресле и вытянув поврежденную ногу вперед на табуретку.

Когда наступил час родов, он послал к ней своих лучших врачей. Но все было напрасно. Как они и предполагали, роды были мучительными, но выдержала их Анна совершенно напрасно. Ребенок родился мертвым!

— Нет необходимости говорить вам, что это был мальчик! — в ярости прокричала Анна, она смотрела невидящими глазами прямо перед собой, прежняя злость охватывала ее.

Не было ни салюта, ни воззваний, и записок от короля больше не поступало. Знатные особы, прибывшие по случаю рождения ребенка, поспешно покидали невезучую королеву.

— Они сделали это со злым умыслом! — тихо проговорила она, когда отец, пожалев ее, пришел к ней в спальню.

— Дьявольски хитрый замысел! — согласился Томас Болейн, граф Уилтширский.

— Они умно использовали первую же возможность!

— Но никто не сможет обвинить их открыто в этом, потому что многие, кто был рядом в те минуты, также верили в то, что король умирает. Даже самые близкие, кто переносил его во дворец…

— И все же ко мне пришли с этой новостью именно Томас Говард и Джейн Рочфорд!

— Господи, защити меня от гадюки в моем собственном доме! — прошептал граф Уилтширский.

В уме он уже лихорадочно просчитывал свои действия, когда с помощью хитрости ему удастся предотвратить крушение их надежд. Он сидел у постели своей умной дочери и внимательно слушал ее.

— Ты уверена, что Норфолк специально…

— Да, когда со мной случилось первое несчастье: я потеряла ребенка, он пришел сообщить мне о помолвке Мэри Говард и Фицроя, при этом так насмехался надо мной! Он говорил: «Сначала убедись, что снова сможешь забеременеть!» — при этом смотрел на меня так подозрительно и жутко, как будто готов был решиться на любое злодейство, чтобы не допустить этого.

— Вы так молоды с мужем, — нерешительно проговорил граф Уилтширский, невольно копируя слова короля.

— Но я уже дважды обманула его — так он и скажет мне! Он обвинит, что тогда, в первый раз, я нарочно отправилась верхом на лошади, а сейчас, когда мои враги уже поторопились сообщить о смерти ребенка, он заявит, что это я его убила своей безумной злостью, когда устроила скандал из-за его обниманий с этой ведьмой Симор! Но она сидела у него на коленях!

При одном только воспоминании о ней, Анна подскочила на кровати.

— Я должна заполучить другого сына, — дико закричала она. — Принесите мне зеркало, кто-нибудь! Сейчас я просто развалина, но за мной поухаживают, и я вновь стану холеной и гладкой. Я снова по своему желанию смогу завоевывать сердца мужчин. Так было всегда, потому что я колдунья, я очаровывала мужчин, и они приходили ко мне. Я верну короля, клянусь тебе!

Она хвасталась, а отец смотрел на нее как на сумасшедшую и не находил слов утешения. С жалостью он погладил ее взъерошенные волосы.

— Но только не на этот раз, Нэн, — мягко проговорил он.

— Почему? — зло спросила она. — Разве я безобразная или рябая?

— Не сомневаюсь, что, пока ты жива, всегда будешь привлекательной, особенно, когда захочешь, — печально улыбнулся он. — Но когда ты снова окажешься во всеоружии и сможешь побеждать, будет слишком поздно.

— Слишком поздно? — Анна дотронулась до побледневших щек, ее запавшие глаза с мольбой смотрели на него. — Ты хочешь сказать, что мне помешает эта проститутка Симор?

Красивая рука Уилтшира пробежала по черной бороде.

— К сожалению, она не проститутка. Скажем, она стоит во главе новой партии наших противников, — с горечью объяснил он. — Она возвратила королю все его подарки. Его любовные предложения шокируют ее скромность, и она не соглашается быть его любовницей.

— Господи, помоги мне, неужели так далеко зашло?

Уилтшир неохотно кивнул.

— Она ведет благообразный образ жизни в доме родственников. А во дворце подшучивают над нами, говорят, что он навещает ее там с благородными намерениями.

— Значит, она собирается сыграть свою роль так же хитро, как ее сыграла в свое время я? Ее устраивает только положение королевы? И все это ты рассказываешь мне о девушке, которую я считала кроткой и глупой!

Отец тихонько поднялся, пока новый приступ гнева не овладел ею.

— Нэн, я посчитал необходимым предупредить тебя заранее, — сказал он на прощание.

Посещать королеву стало неразумным из политических соображений.

Предупреждение было своевременным, ужас новости подавил весь ее гнев.

— Прошу тебя, передай матери и Мэри, что я люблю их, — крикнула она вслед отцу, и горючие слезы медленно покатились из глаз.

Теперь она поняла, почему ее заблудшая фрейлина оставалась такой спокойной! Неудивительно, что все бросили ее!

Анна молча лежала и равнодушно обдумывала коварство Джейн Симор. Порой ей казалось, что та действительно добродетельна, как когда-то была она сама, отказывая Генриху. В конце концов разницы большой для нее не было: добродетельна Симор или хитра!

Постепенно мысли ее переключились с Джейн на дорогих Анне людей, она вспомнила места, где любила бывать. Она подумала о Гарри Перси, Томасе Уайетте, Джокунде, о долгих теплых вечерах в Хевере, о грачах, которые кричали на ветвях вязов.

Когда в Гринвиче наступил вечер, к ней в спальню пришел король. Она даже не успела накраситься и причесаться.

Анна услышала его шаги по галерее: не легкая уверенная походка, а шаркающая. Генри опирался на трость, за ним молча двигались придворные. Когда он подошел к ее постели, Анна поняла, что он специально так медленно шел: ведь покои его были совсем близко.

Бедро его было забинтовано, он злился на собственную неповоротливость, выругался и отослал прочь своих придворных. Генрих всегда являл собою воплощение крепкого здоровья, но сейчас лицо его посерело от боли.

— О, Генри, тогда я поверила, что ты умер! — выпалила она.

— Я же приказывал тебе оставаться на месте, — сердито проговорил он.

— Я так и сделала. Я послушалась тебя. Но они пришли и сказали…