– Ох, – говорит Мораг, – я так рада, что послушала тебя, детка, и решилась на эту перемену. Душ, который я приняла сегодня утром, был замечательный.

– Знаю, – соглашается Морин. – И Лорен – ужасно симпатичная женщина. Мне правда нравится, как у нее все устроено. Ну, знаешь, классный дом, классная комната для занятий йогой и еда…

– Ага, – кивает Мораг. – Финики и персики на завтрак. Это так по-итальянски. Как раз то, чего просит душа.

– А то, другое, место? – смеется Морин. – Ой, прости Господи!

– Как звали эту старую корову?

Белинда замирает от ярости, выслушивая их дифирамбы Лорен и уничижительные отзывы о себе самой. Они испытывают так мало почтения лично к ней и к прелестям «Casa Mia», что даже не помнят ее имени. Надежно укрытая широкими полями своей mercato шляпы, она выслушивает, какая ужасная у нее еда, как непривлекательно оформлен ее дом, как тягостны ее разговоры и, разумеется, насколько у нее здоровый зад.

– Ив этом доме воняло, – добавляет Морин.

– Ага, – соглашается Мораг. – Хотя не могу понять, чем именно.

– Старухой, – говорит Морин.

– О Боже, точно!. Ты права, старухой. Это именно тот запах. Тухлой старухой.

– Жалкой старухой, скорее. Жалкой старухой, которая умрет в одиночестве, и только через несколько недель это обнаружат ее кошки. – Морин смеется, болтая пухлыми ногами.

Белинда уже готова ответить им и обругать их за плохой вкус и вообще за наглость, но она колеблется и теряет запал. Мысль о том, что в ее доме воняет «жалкой старухой», задевает ее за живое. Она хватается за стол, чтобы вернуть самообладание. Начинает любоваться видом и глубоко дышать. О чем они говорят? Она не старуха. Она вообще-то выглядит весьма гламурно, сидя тут в своем желтом цветастом платье. Лорен столько же лет, сколько ей, черт возьми. Она и не жалкая. У нее множество друзей. Просто масса. И если бы они смотрели в корень, то поняли бы, что в действительности она пользуется большой популярностью. А уж идея насчет того, что она может умереть в одиночестве и найдут ее только кошки, положительно смешна. Белинда ненавидит кошек: пожалуй, почти так же сильно, как курильщиков и детей. Но вместо того чтобы сразиться с этими двумя гарпиями, она решает потихоньку уйти. Встает, надвигает шляпу низко, на глаза, оставляет Роберто банкноту в десять евро и шаркает по направлению к арочному выходу. Как раз проходя мимо шотландок, высоко задрав нос, она наталкивается на низенького, средних лет мужчину с темными волосами, в узких очках в темной оправе.

– О Господи! – кричит он, поднимая руки вверх, будто его собираются застрелить. – Смотрите, куда идете, леди!

– Я ужасно извиняюсь, – говорит Белинда взволнованно и раздосадованно, так как с нее сваливается шляпа. Она нагибается, чтобы поднять ее, а распрямившись, сталкивается лицом к лицу с голливудским продюсером Лорен.

– Вы! – восклицает он, погрозив пальцем, и его грудь раздувается от гнева, как у голубя. – Я вас знаю. Я никогда не забываю лиц. Вы – та женщина, которая, черт побери, отправила меня искать ветра в поле по этим чертовым тосканским окрестностям. – Он все прибавляет тон, в его голосе появляется носовой призвук. – Это, мать твою, несомненно, вы!

– О Боже мой, это она! – взвизгивают обе шотландки, как будто их застали за какой-то непристойной пакостью, – а такое с ними, конечно же, случалось. Они прикрывают рты руками и быстро подбирают под себя ноги.

– Добрый день. – Белинда теребит поля своей шляпы, по очереди кивая каждому из них. – Надеюсь, все вы довольны своей жизнью на другой стороне долины?

– Ага, – говорит сценарист с выражением «и дальше что?».

– Леди? – спрашивает Белинда.

– Да. – Мораг и Морин кивают, румянец на их щеках плавно переходит в загар.

– Хорошо. – Она улыбается и пробирается дальше, к арке. – Милое стерильное место со всеми прелестями лабораторной атмосферы. – Она делает паузу. – Неудивительно, что вы, три лабораторные крысы, чувствуете себя там как дома. – Она оборачивается и на прощание с улыбкой кивает пожилой паре в углу. Прежде чем кто-либо из постояльцев Лорен приходит в себя, Белинда уже трусит прочь, по направлению к шоссе, так быстро, как только позволяют ее босоножки с ремешками.

***

А в «Casa Mia» Мэри работает в поте лица. Тарелки с сыром и ананасами, вазочки с оливками, арахисом, чипсами, подносы с креветочными волованами, с колбасками – все это отставлено в сторону, можно подавать гостям. Она достала пластиковые стаканы для напитков и сидит, скрестив ноги, копошась в собрании компакт-дисков матери, выбирая музыку; в этот момент входит Белинда.

– Мария, дорогая, – заявляет она и начинает носиться по дому, распахивая окна и рассекая воздух своей mercato шляпой. – Я просто-напросто считаю, что все эти закуски на столах недостаточно итальянские.

– Да? – говорит Мэри, поднимая голову; на коленях у нее лежит диск «Nothing But Country».

– Да, – говорит Белинда, открыв окно, взмахнув руками и впустив воздух в дом. – Мне нужны prosciutto, melone, prosciutto e melone, salami, mozzarella 125 и – и – бобы.

– Бобы? – спрашивает Мэри, отыскав в глубине полки диск Поля Саймона.

– Да, – подтверждает Белинда. – Вечеринка у americana была очень американской…

– Правда?

– Конечно, – настаивает Белинда, хмурясь оттого, что Мэри перебивает ее. – А эта вечеринка будет rustica и итальянской, rustica italiana, – действительно molto итальянской. Стихийно итальянской. С маленькими частичками Италии повсюду. Наполненной культурой и атмосферой. Итальянской культурой и атмосферой. – Она делает паузу. – Как тебе кажется, в этом доме пахнет?

– Нет, – говорит Мэри, поднимаясь на ноги. – А ем?

– Старухой? – спрашивает Белинда.

– Нет, – пожимает плечами Мэри, глядя на мать. – А вообще как пахнут старухи?

– Я понятия не имею, – смеется Белинда, распахивая еще несколько окон и впуская потоки теплого воздуха. – В любом случае, дорогая, займись приготовлением какой-нибудь molto итальянской еды. А я поеду в город, куплю множество всего итальянского. К семи часам все готово. На Белинде надето то, что она считает своим очень итальянским костюмом а-ля Джина Лоллобриджида: длинная черная юбка и цыганская блузка с длинными рукавами и глубоким декольте, тоже черная. Вообще-то ее положено стягивать в талии черным блестящим поясом с пряжкой, но никакие потуги и уминания плоти, никакое валяние на кровати и задержки дыхания не способны заставить его застегнуться. Поэтому Белинда сосредотачивается на аксессуарах. Красный пластиковый гребень удерживает ее волосы на одной стороне, а серебряные босоножки на высоких каблуках, с завязочками, пересекающимися на икрах, делают ноги похожими на перевязанную веревками salami. Хотя передвигаться в них довольно трудно, она упорно ходит по всему дому, с откляченным задом и обвислой грудью, добавляя в интерьер итальянские безделушки.

Что касается покупки всего итальянского, тут уж Белинда поработала на славу. Настолько, что, по правде сказать, «Casa Mia» больше всего похожа на итальянский сектор общеевропейской ярмарки. Гостиная убрана красно-бело-зеленой материей для флагов. Терраса увешана маленькими красными, зелеными и белыми флажками, повсюду разложены дыни, персики и финики, куски salame, salame целиком, ломти prosciutto, миски с бобами, а на одном столе красуется целый круг pecorino, вроде того, что Белинда обычно катает в качестве тренировки перед праздником. Даже сыр с ананасами претерпел изменения. Не желая выбрасывать такую отличную закуску, Белинда заставила Мэри поместить на конце каждой палочки для коктейля маленький итальянский флажок; одним движением английское блюдо превратилось в итальянское.

– Непринужденный вечер… непринужденный вечер, – бормочет Белинда, ковыляя среди подпрыгивающих флажков. – Непринужденный… стильный rustica italiana вечер.

– Я уверена, все будет в порядке, – говорит Мэри; она стоит в дверном проеме, одетая в простое белое платье с юбкой-солнцем, которая расширяется сразу под грудью и заканчивается у колена. Из-под тонких лямок видны ее загорелые плечи; длинные темные волосы заколоты сзади одним простым белым цветком.

– Ты выглядишь… гм… подходяще, rustica, – говорит Белинда, оглядывая Мэри с ног до головы. – Отлично придумано.

– Спасибо. – Мэри решает счесть слова матери комплиментом. – А ты выглядишь очень гламурно.

– Тебе не кажется, что это немного слишком? – спрашивает Белинда, подходя к зеркалу и движением бедер поправляя юбку. Она вытаскивает из черной сумочки красную помаду и рисует толстый алый овал на губах. Этот рисунок не имеет ничего общего с тем, что было задумано от природы, но Белинда все равно любуется своим творчеством. – Надеюсь, это в самом деле будет хороший вечер, – говорит она, наклоняясь к своему отражению и поправляя пальцем контур в углу своего открытого рта. – Очень важно, чтобы сегодняшняя вечеринка удалась.

Раздается стук в дверь.

– Быстро, – шипит Белинда, – поставь какую-нибудь музыку.

– Какую? – спрашивает Мэри.

– Что-нибудь итальянское.

– Что, например?

– Поставь «Три тенора», они итальянцы, – говорит Белинда, еще раз глядя в зеркало и проверяя, все ли в порядке. – Кто бы это ни был, он пришел слишком рано, – добавляет она.

– Готова поспорить, это Хоуард, – говорит Мэри.

Белинда открывает дверь. Это действительно Хоуард, и он выглядит очень подходяще для вечеринки. На нем его обычный праздничный наряд, рубашка из денима с открытой шеей, джинсы, коричневые сандалии; пестрый красно-белый шарф повязан вокруг шеи. Его светлые вьющиеся волосы приглажены и уложены на косой пробор при помощи воды и расчески.

– Белинда! – говорит он, входя. Легонько и пьяненько прихватывает ее за широкий зад и направляется прямиком на кухню. – Выглядит очень мило, правда.

– Bene… bene. Ты так думаешь, Хоуард? – спрашивает Белинда, труся позади. – Поскольку мы оба художники, мне интересно твое мнение. Как думаешь, это все rusticaitaliana?

– По-деревенски и по-итальянски? – переспрашивает Хоуард, осматривая буфет сверху вниз. – Гм… У тебя есть джин?

– Джин? – спрашивает Белинда, глядя вверх, на флажки. – Ах, прости, джин. – Она хихикает, потряхивая своей юбкой а-ля Лоллобриджида. – Я хотела подавать сегодня только итальянское вино. Но для тебя, Хоуард… – она улыбается, нагибаясь, чтобы открыть буфет, – есть джин.

Проигнорировав ряды пластиковых стаканчиков, Хоуард отыскивает на полке стакан объемом в полпинты и добавляет кубик льда.

– Скажи, когда хватит, – улыбается Белинда, наливая джин. Хоуард смотрит в другую сторону и, кажется, глубоко задумался. – Хватит! – говорит Белинда. Стакан наполовину полон.

– О, прости, хватит, – спохватывается Хоуард

Она добавляет тоника и ломтик лимона и протягивает стакан Хоуарду:

– Держи.

– Твое здоровье, – говорит Хоуард. Он прочищает горло, потом открывает рот и заливает внутрь сразу половину содержимого стакана. – Так уже лучше, – заявляет он, выходя на террасу. – Теперь что касается декораций, – говорит он, оглядываясь. – Сейчас я понимаю, что ты задумала, Белинда. Я понимаю, что ты задумала. Да, – кивает он, – очень по-деревенски. Очень по-итальянски. Умело использованы флажки. Отлично использованы продукты. Нет, в целом все очень хорошо сочетается.

– Ты думаешь? – говорит Белинда, играя своим красным гребнем. – Правда?

– Да, – снова кивает Хоуард. – Конечно. Превосходно. По-деревенски. По-итальянски. Отлично обставлено.

– Ну, если ты считаешь, что я все отлично обставила, – улыбается она, чрезвычайно довольная, – тогда я могу расслабиться.

– Хорошо, – говорит Хоуард, снова щедро отхлебывая из стакана.

– Итак, как продвигается твоя работа? – спрашивает Белинда с умным видом, скрючив указательный палец под подбородком. – Потому что, как я уже говорила тебе как-то вечером, у меня были некоторые трудности с моей. В смысле, бывают дни, когда впадаешь в такой ступор, что даже не можешь поднести ручку к бумаге. А потом… потом наступают такие дни, когда уже ничто не может остановить меня, даже электронные запросы от постояльцев!

– Ну, я вытащил своего героя из кровати. – Хоуард осушает свой стакан.

– Это хорошо, – с оптимизмом говорит Белинда. – Мне казалось, ты проделал это уже некоторое время назад.

– Да, – соглашается Хоуард, – но по крайней мере ему не удалось уползти обратно.

– А-а, – говорит Белинда, медленно кивая. – И это хорошо?

– Это очень хорошо, – говорит Хоуард, громыхая кубиком льда по стакану. Раздается громкий стук в дверь. – Я пойду, налью себе еще, – говорит он, – пока ты открываешь.

– Да, ты прав, – улыбается Белинда, труся обратно к двери. – Мэри! – шипит она, проходя мимо дочери, сидящей в кресле. – Не сиди, шевелись.

Белинда открывает дверь с приличествующей случаю улыбкой гостеприимной хозяйки.