Ева Ночь - Тот, кто меня купил

— Что происходит, чёрт побери! — сержусь я.

Она выходит из комнаты и приходит с сумочкой. Достаёт оттуда пачку денег и протягивает её мне. Вкладывает насильно в ладонь.

— Тётка велела вернуть. Просила отдать тебе. Ты ведь меня купил, Эдгар? Тебе мало было того, что я оказалась должна за рухнувшую инсталляцию? Нужно было ещё и тётку подогреть, чтобы наверняка получить в безраздельное пользование? Ну, так пользуйся! Приказывай. Я буду поднимать руки и ноги. Задирать их, когда тебе приспичит. Я всё выдержу, правда. И тебе совершенно не нужно напрягаться. Я уяснила. Выучила. Осознаю. Не подведу. Не переживай. Я сыграю такую рапсодию, что все твои кошёлки ахнут, а хрыч, которого нужно охмурить, будет пускать слюни на твоём плече. Я всё для тебя сделаю, Эдгар.

— Прекрати! — бью кулаком в стену. Боль немного отрезвляет.

— Как скажешь, Эдгар, — покорно опускает она глаза. — Слушаюсь. Ты же меня купил.

— Да, — произношу медленно и громко. — Я тебя купил.

«Я тебя купил» — мрачно и тяжело. Это словно утёс или барьер. Стена до неба, через которую мне никогда не перемахнуть.

— Когда тебе что-то очень нужно, все средства хороши, да, Эдгар? — давлюсь горечью и хватаюсь за горло. Ледяные пальцы помогают справиться с тошнотой и комом.

— Иногда — да, — соглашается он. Послушай, Тая… Я наворотил много чего, согласен. Это всё от эмоций. Бурлит во мне. Не позволяет порой адекватно думать и мыслить. Ты всё перевернула. С ног на голову. Многое изменилось с тех пор, когда я увидел испуганную девочку в ресторане, что барахталась в клубах пыли и огрызалась на хозяина. Я изменился. Ты, думаю, тоже. Просто выслушай меня сейчас. Я… готов начать всё сначала. С нуля. Забыть непонимание. Обиды. Хочу дать нам обоим шанс. Может, попробуем жить семьёй? Без всяких условностей и контрактов? Без этих вот моментов, — он отшвыривает в сторону деньги, словно они жгут ему руки.

Я ждала этих слов, наверное, слишком долго. Зачем ему всё это?

— Так хочешь, что готов отказаться от завтрашнего благотворительного бала? — слежу за его реакцией. Вижу, как он напрягается. Как становится каменным тело. Как сжимаются упрямо губы. Он молчит. Не готов. Но и произносить вслух это не решается. Где грань между абсолютной честностью и ложью? Недомолвками, за которыми начинается недоверие.

— Не волнуйся, мы пойдём завтра на бал. Я обещала. Я сказала, что буду рядом с тобой до тех пор, пока нужна тебе.

— Ты очень, очень нужна мне, Тая Гинц.

Он делает шаг вперёд. Подходит совсем близко. Протягивает руку, но так и не решается коснуться меня. Его ладонь — раскрытая и беспомощная — маячит рядом, как осенний лист, что задержался чудом на ветке наших отношений, но готов вот-вот сорваться. Облететь. Покинуть родное дерево. И я подхватываю его. Не даю упасть. Сжимаю его предплечье.

— Притворись, что любишь, Эдгар Гинц. Сделай вид, что умеешь испытывать эти чувства ко мне. Сделай так, чтобы я поверила. На миг. Мне много не нужно, правда. Для девочки, что слишком долго жила без любви, поверить несложно. Для девочки, которую без конца кидало по жизни в разные стороны, достаточно нежных объятий и взгляда, чтобы подумать, что она хоть кому-то нужна.

Он качает головой, пытается что-то сказать, но я кладу ему палец на губы. Точь-в-точь как он.

— Не нужно слов. И, наверное, не нужно тела. Это только всё усложняет. Любить телом проще. Понятнее, наверное. Любить душой — та ещё задача.

Я глажу его по вискам. Смотрю в глаза. До головокружения. До нервной дрожи — так он близок сейчас ко мне, так желанен. Я тянусь, чтобы провести пальцами по острым скулам, поправить упавшие на глаза волосы. Скребу ногтями по аккуратной щетине — обожаю его полностью и без остатка. Он пытается дотянуться губами до моей ладони. Я уворачиваюсь.

— Я твоя, Эдгар. Тётка… не удивительно. Ожидаемо, понимаешь? Мне её жаль немножко. Недалёкая, злобная, нелюбимая. Всю жизнь прожила в дерьме и склоках. Вечно что-то доказывала, чего-то добивалась. Какой-то вселенской справедливости, что ли. Все ей должны. И государство, и я. Квартира, в квартиру. В отношениях — только расчёт. По-своему, наверное, она меня любила. Как могла. Насколько позволял ей узкий её внутренний мирок.

— А я? — произносит он хрипло и, не удержавшись, впечатывается в меня телом. Вжимается бёдрами. Почти стонет, уткнувшись в мою макушку.

Такой сильный и слабый, что хочется плакать от нежности. От чувств, что живут и растут во мне изо дня в день. Больше, наверное, любить невозможно, но каждый миг, каждый час чувство это ширится, обретает грани, меняется, получает всё больше оттенков. Это то, что никогда не описать словами наверняка. Только почувствовать и прожить. Отдаться без остатка. Раствориться. И мне уже не страшно. Это выше меня и чувства самосохранения.

— А ты сильный и самодостаточный. Глубокий, как белый цвет, что прячет в себе весь спектр радуги. Тебе не нужно было меня покупать. Достаточно было немного напрячься и очаровать. Но ты выбрал рациональный, вполне объяснимый путь. Самый короткий к цели. Как и положено. Я… не осуждаю тебя за это. Понимаю и принимаю. Ты добрый, щедрый, цельный. Так не дели же себя на части. Оставайся таким, как есть. Позволь воспринимать себя единым целым, а не отдельными фрагментами. Именно это я ценю в тебе больше всего.

— Я… — начинает он, и я прижимаю ладонь к его губам. Не даю сорваться словам, о которых он, возможно, потом пожалеет.

— Давай пока оставим всё, как есть. Переживём завтрашний день, а потом… всё решится. Само собой. Или с разговорами. Просто пройдём завтра рука об руку все испытания и коварные ловушки. Обойдём подводные камни. Вместе. Притворись, что любишь, Эдгар, чтобы никто, ни единая душа завтра не смогла в этом усомниться.

— Мне не нужно притворяться, — осторожно снимает он ладонь со своих губ. Смотрит прямо в глаза. Наверное, он честен сейчас.

— Мне тоже, — встречаю его взгляд твёрдо и ясно. И становится легко-легко, до воздушности. Кажется — ещё немного — и я оторвусь от пола. Взлечу облаком в небо. Растворюсь в глубоких снегах Килиманджаро, стану синью, кристаллическим блеском, воздухом, что ласкает их ежесекундно.

В этой недосказанной фразе — надежда. Пушистый зародыш счастья. И всё будет зависеть лишь от того, сможем ли мы дать ему тепло, чтобы он развивался, или позволим погибнуть, так и не родившись.

— Что мне сделать, чтобы ты поверила? — голос Эдгара сел, хрипит, как старый тоскующий саксофон.

— Просто отпусти меня. Дай подумать. Не торопи и не дави. Пожалуйста.

И он разжимает руки. Отстраняется от меня. Дышит тяжело, словно ему сделать это невыносимо трудно.

— Хорошо. Мы поговорим потом. Я сделаю так, как ты хочешь.

Я благодарна ему. За это благородство. За уступку. За умение быть сильным даже в такой ситуации. Ему ничего не стоило бы сломать меня или принудить. Расставить все акценты сразу. Но он позволяет мне сейчас победить. Пусть это для него и не поражение вовсе, а тактическая возможность отступить, чтобы укрепить свои позиции.

Это обман, конечно. Очередная моя хитрость. Игра слов. Он понял всё буквально. Но сейчас для меня важно, что он не стал ничего рубить с плеча. 

До конца дня мы не пересекаемся. Даже на кухне. Он даёт мне дышать. Мой любимый единственный Эдгар. Моя душа и сердце. Только он. Я должна дать ему шанс подумать. Решить. Взвесить. Не ставить перед выбором. Не чинить препятствий, когда легко обмануться за полшага до правды

Ночью он приходит ко мне. Я делаю вид, что сплю. Чутко прислушиваюсь, как он раздевается, вздыхает. Ложится осторожно на свою половину кровати. Лежит неподвижно, а затем решительно отбрасывает моё одеяло, залезает на мою половину и обхватывает меня руками и ногами.

— Ничего более, Тая, — говорит он в мою неподвижную спину. А я роняю беззвучные слёзы, вжимаясь в его горячее тело. Любимое до дрожи. До остроты, когда хочется из собственной кожи выпрыгнуть, только чтобы не пораниться.

Я закрываю глаза. Мокрые ресницы слипаются неприятно. Но я не решаюсь поднимать руку. А потом становится всё безразлично: засыпаю с мыслью, что завтра… очень сложное завтра. День, который очень важен для моего Эдгара. И я не должна его подвести.

Она поняла. Почувствовала, что я не могу отказаться от встречи с Варшавиным. И не стала просить о подобной жертве. Но мог бы ради неё я всё изменить? Плюнуть? Отодвинуть дела, бизнес, судьбы других людей? Слишком тяжёлые вопросы, и пока — без однозначного ответа.

Мне всегда казалось, что те, кто готов ради чувств творить безумства, — слизняки, амёбы одноклеточные, у которых нет разума. Да и вообще ничего нет. А сейчас я думаю, что если бы это было только моё личное дело, плевал бы я на всех. Ради неё. Только чтобы видеть её улыбку и радость. Синие глаза, в которых — обожание и любовь ко мне.

Мы так ничего и не сказали друг другу. Или сказали всё. Сердцем я хочу, чтобы это было то, на что я надеюсь и мечтаю. Мозг — прагматичный и сухой — хочет подтверждения. Что-то наподобие печати в паспорте, где чётко видно: я женат на Тае Гинц. Жаль, что для любви никто не придумал таких печатей.

Я просыпаюсь рано. Как всегда. Тая — в моих объятиях. Тёплая, родная, желанная. Целую её в плечо и ухожу в душ. Я потерплю. Любить телом проще — так она сказала, моя мудрая маленькая девочка. И она права. Мне нужно её тело. Я нуждаюсь в её душе и сердце. В её глазах, в каждом вздохе, в повороте головы, в улыбке. Она нужна мне вся, без остатка. И я не хочу напортачить, разрушить тоненькую ниточку надежды, что протянулась между нами.

Когда я выхожу из душа, она уже хлопочет на кухне. Умытая, причёсанная, очень домашняя в халатике и тапочках на босую ногу.

— Оставь. Ида скоро придёт, — прошу я её.

— Мне нужно чем-то заняться, — возражает, не прекращая колдовать над завтраком.

— Волнуешься? — больше всего на свете хочется прикоснуться к ней. Зарыться носом в волосы. Поцеловать в шею. Или щёку. А лучше — в губы. Шептать дурацкие нежности, слова любви. Меня останавливает только то, что я — медведь. И могу разрушить всё своими неповоротливыми эмоциями.

— Конечно, — кидает она взгляд на меня.

— Любочка записала тебя в салон красоты. Секретарь моя, — поясняю поспешно. — Расслабишься, сделаешь причёску. И все эти мелочи, что так любят женщины.

Тая качает головой.

— Я не знаю, как это — любить подобные мелочи. Но попробую. Для тебя. Чтобы не подвести. Не опростоволоситься.

— Я буду рядом, Тая. Всё время буду рядом. И никто не посмеет тебя обидеть или посмотреть неправильно. Да им и не придётся. Ты затмишь женщин. Очаруешь мужчин.

Она смеётся немножко нервно, смущается.

— Я хотела бы быть такой же уверенной, как ты.

— Будешь! Я подселю в тебя этот вирус, — обещаю твёрдо и вижу, как она смотрит на меня немного странно, словно сомневается, что это возможно, или подумывает, не опасно ли со мной связываться.

А потом — круговерть. Дети. Собака. Салон. Я забираю Таю оттуда уже обновлённой. Она словно сменила кожу. Или вышла из скорлупы. Из привычной мне девочки превратилась в ослепительную красавицу. Тонкую, длинноногую, звенящую, как струна, модель. Ей бы по подиуму шагать, вызывая восхищение и собирая восторженные взгляды и возгласы.

И, что поделать, я ревную её. Ревную так сильно, что боюсь дышать. К солнечному свету, что путается в гладких, как тяжёлый шёлк, волосах. К ветру, что забирается в декольте. К туфлям на высоком каблуке, что обнимают её ступни. К платью, что сидит на ней идеально. Остаётся последний штрих.

Я сажусь с ней в машину рядом. Достаю бархатный футляр. Пока она была в салоне, я всё переиграл. Выбрал другие драгоценности. Ажурное колье с капельками. Очень скромное, но изящное. Надеваю его. Не сдержавшись, провожу пальцами по выступающим ключицам. Любуюсь. Да. Всё правильно. Не кричаще. Не давяще. Ей идёт.

Глаза её близко-близко. Пронзительно синие. В сердце моём — навылет. Два моих персональных озера, в которых я не боюсь утонуть.

— И ещё… — достаю из кармана коробочку поменьше. Там кольцо. Я тоже выбрал его сегодня. Она накрывает мою руку своей.

— Не надо, Эдгар. Это потом, ладно?

Я не согласен, но пусть. Подожду. Сделаю так, как она хочет.

— Хорошо, — может, моё согласие позволят ей увидеть намного больше. Другого Гинца, не того, который всегда делает всё по-своему. Она никуда не денется от меня. Я люблю её так, что… готов целовать следы от её ног.

Сердце пронзает боль. Откидываюсь на сиденье и прикрываю глаза. Вспоминаю время, когда я был очень молод и влюблён в Викторию. Мог ли я для неё сделать что-то подобное? Наверное, нет. Когда она ушла, я ни разу не искал встреч. Не пытался объясниться. Она потом сама… спустя некоторое время, когда я уже очухался и смог держать удар. Мы были так молоды. Я и Вика. Что сталось бы с нами, не уйди она тогда? Останься она?.. Появилась бы в моей жизни Тая?