Умом я понимаю, что он не опасен, а просто пьян. Заигрывает без злых намерений. Однако он хватает меня за руку, тянет на себя, и этого достаточно, чтобы спустить курок паники. Несмотря на прошедшие годы, этот курок чувствительный, как никогда, и сейчас моё состояние никак, ну, никак не похоже на излечение.　

Я отступаю к дому, хлопаю мужчину по рукам, по лицу. Он отпускает, опешив, не ожидал такой бури. Пытается извиниться, но я зажмуриваюсь, кричу и вижу перед собой только чёрные глаза Макса, как во сне. Мужчина снова хватает меня за руку. Вполне возможно, что в этот раз он просто пытается меня успокоить, но меня не остановить, я уже вошла в штопор. Спотыкаюсь на крыльце, врываюсь в дом. За спиной шум, звуки ударов, плоть о плоть, и я кричу, чтобы не слышать, бегу. Не знаю, куда повернуть, где спрятаться от прошлого. Я посмела выжить, вернуться, нарушить покой чудовища и его друзей, и теперь они снова заметили меня и получат то, что не успели взять в прошлый раз. Дура, что вернулась. Дура, что поверила в катарсис. Дура, что пошла на конфронтацию. А ведь меня предупреждали.　

Макс вбегает в дом, трясёт рукой. Значит, он ударил того мужчину. Он и меня ударит. Отступаю от него, прошу отпустить, натыкаюсь на стену. Умоляю, как восемь лет назад, ведь я всё ещё помню те слова.　

— Послушай меня. Лара! — Он наступает, шипит, твердит, чтобы я замолчала, удерживает мои руки и смотрит так, как в моих снах. — Подожди, не кричи! Это я, Макс!　

В том-то и проблема, что передо мной — Макс. Придавливает меня всем телом, пытаясь удержать, успокоить, остановить крик. Давит на меня взглядом и присутствием. Мы проигрываем старую сцену, в которой я тоже кричала, умирая от страха. Это — конфронтация с большой буквы.　

— Отпусти её, или я больше не скажу тебе ни слова! Никогда! — раздаётся с лестницы, и Макс отпускает меня, поворачиваясь к Диме.　

— Я не… — оправдывается он, но Дима кричит на него, швыряет планшет вниз по лестнице и убегает к себе. Пользуясь возможностью, я вырываюсь, бегу мимо мужчины с окровавленным носом и, не закрывая калитку, вылетаю на улицу. Закидываю вещи в чемодан, дрожащей рукой вызываю такси и бегу по улице, не глядя на дом номер 65.　

Вот он, катарсис.　

Месть, ужас, пустота, всё в одном.　


****

Надо было поселиться в гостинице с самого начала, как делают нормальные люди. Не играть в неумелых шпионов, не подкупать работников туристического агентства, чтобы поселиться на Его улице, чтобы смотреть на Его дом каждый день. Устроила себе сеанс психотерапии, понимаешь ли. Дура. В гостинице намного лучше. Жила бы со всеми удобствами, нанимала такси, проезжала мимо его дома — и всё. Смотрела бы издалека, постепенно привыкая и избавляясь от кошмара. Если бы решилась, то встретилась с ним, задала наболевшие вопросы. И был бы мне катарсис, безболезненно и стильно.　

Вру, конечно — издалека не вылечишься, да и безболезненно тоже. И вопросы тоже не задашь, не умерев от страха и разочарования. «Почему твой взгляд не отпускает меня уже восемь лет? Почему тебя не убило молнией, не смело цунами, не задавило крышей твоего же дома за то, что ты сделал? Или, скорее, не сделал. Не спас. Ты меня не спас».　

С чего я решила, что, увидев его, смогу излечиться от прошлого?　

Дура.　

В гостинице хорошо. Чудом удалось найти место, благо, что с деньгами проблем нет. Наслаждаюсь комфортом, лоском и чужими улыбками. Даже если кожу сушит кондиционером, даже если хочется выбежать на улицу и вернуться к Димке бегом. Объяснить ему, что я не хотела уезжать, что мы — друзья, и он может требовать от меня всё, что угодно. А ещё — признаться, что я ему завидую и хочу научиться у него тому, для чего пока что не придумали имя. Жизни, наверное. Спокойствию в глазах. Тому, как он бесстрашно поднимается по лестнице, отправляясь спать. Тому, как он накричал на Макса, как, не раздумывая, встал на мою защиту. Хочу научиться такой вот беспечной смелости. Меня прибило к одиннадцатилетнему ребёнку, привязало к нему, как к бую во время бури.　

Самое время уехать, иначе моя нездоровая привязанность превратится в проблему.

Мне так хорошо в гостинице, что я даже отвечаю на звонок Игоря. Он сообщает, что Людмиле Михайловне намного лучше, её перевели в частную палату, и она волнуется, почему я к ней не зашла. В ответ я сообщаю ему о переезде в гостиницу и снимаю с себя ответственность за Диму. Упираюсь в удивлённое молчание Игоря. Он полагал, что даже после приезда Макса я всё равно останусь в их доме. Если Игорь станет меня уговаривать, напоминать о болезни Димы и прошлых проблемах, то я сломаюсь и вернусь, поэтому быстро желаю ему удачи и отключаюсь. Отбрасываю телефон, он мне больше не нужен. Дима прекрасно справится без меня, а если что-то пойдёт не так, Макс сможет ему помочь. Моя совесть чиста.　

Я предоставлена самой себе, как и должно быть, как будет всегда. Неприлично красивый мужчина покупает мне коктейль и улыбается, глядя на мои ноги. Я благосклонно киваю в ответ, принимая невысказанный комплимент. Мне импонирует неискренняя жизнь, в ней безопаснее. В ней не стыдно притворяться. Я такая, я могу. Длинные ноги, томные глаза, улыбки. За мной струится шлейф порочной недосказанности. К ночи я — в чёрном платье с обнажённой спиной, в баре, гипнотизирую пианиста. Он оживляется, вдыхает всего себя в незамысловатый репертуар и отвечает мне похотливым взглядом. Играет, не сбивается и посвящает следующую композицию мне. Что-то игривое с вкраплениями популярных песен. Совершенно мне не подходящее. Я не смущаюсь, подхожу ближе и облокачиваюсь на рояль, позволяя оценивающим взглядам разбиться о моё равнодушие. Пусть смотрят. Снаружи ни к чему не придерёшься, а вот внутри — другое дело. Но никого волнует, что внутри, когда я стою у рояля и во мне пять коктейлей. Или шесть?　

Доиграв очередную мелодию, пианист тушуется. Обычно гости не стоят рядом с ним так долго, но мне некуда идти. Ведь впереди только ночь, в которой меня ждут злые чёрные глаза и крики. Парень встаёт и приглашающе кивает на рояль, и я сажусь на его место, ужасаясь своей смелости. Мои пальцы не знали клавиш восемь лет.　

Я предсказуема, как короткое чёрное платье: играю «Лунную сонату» Бетховена. Ничего другого от меня и не ждали. Пианист кисло улыбается, пока я разрабатываю в себе музыку, как больные суставы. Слишком длинные ногти клацают по клавишам, но я упорствую, и ни разу, ни на секунду меня не посещает мысль, что я могу не вспомнить ноты. Восемь лет не трогала клавиш — и никакой паники. Мышечная память, музыкальная, какая угодно — они все при мне.　

Вот она, проблема: у меня слишком хорошая память. Жадная. Она впитала в себя чудовище и всё с ним связанное и не отпускает. Иначе я бы просто поднялась в номер и легла спать без опасения, что кошмар снова всплывёт в моём сознании.　

Моя нетрезвая жизнь превращается в цифры.　

8. Восемь коктейлей. 2. Двое мужчин предлагают мне знакомство, грязное и не очень. 1. Одна сигарета, которую я мну в руке, потому что не курю. Анджелина курила, Лара — никогда. 3. Три лестничных пролёта, потому что я не люблю лифт. 6. Шесть секунд, чтобы добраться до постели и заснуть.　


****

Мне ничего не снится, потому что я слишком пьяна, а пьяных, как известно, бог бережёт. Хорошо, что я раньше об этом не догадалась, иначе спилась бы. Проснулась в три утра, рот — горькая пустыня, босоножка застряла в пододеяльнике, нога занемела. Высвободилась, жадно хлебнула воды из графина, потом выползла из постели и потянулась к молнии на платье.　

— На твоём месте я бы не стал раздеваться.　

Есть люди, которых парализует от неожиданных звуков. Внезапные слова Макса возымели на меня именно такой эффект, поэтому я осела на ковёр, даже не пискнув.　

Доигралась.　

— Лара, я не причиню тебе вреда.　

Слышали бы вы, как Макс это сказал. С таким нажимом, как будто давал клятву. Я попыталась отползти к двери, но он поднял меня и усадил на кровать. Даже не запыхался, хотя я билась, как в конвульсиях, пытаясь вырваться. Скрутил, ощупал ледяные руки и закутал в одеяло.　

— У тебя кровообращение отключилось, что ли? — пробурчал, усаживаясь в кресло. — Обморозила меня своими руками.　

Шпионка из меня никакая. Когда я уходила в бар, задвинула все занавеси, а теперь две из них открыты и впускают в комнату рассвет. Как проснулась, сразу должна была заметить. Тогда выбежала бы из номера и позвала на помощь. Не исключаю, что я и номер не заперла, когда ложилась спать. Вернее, не ложилась, а падала. Вот она — та самая беспечность, о которой предупреждали в брошюре. Когда слишком долго чего-то боишься, то устаёшь и становишься беспечной.　

— Как давно ты здесь? — спрашиваю Макса, пытаясь предугадать мою судьбу. Мог же уже убить, задушить подушкой. Я добровольно вернулась в свой прошлый кошмар и теперь спешу угадать последствия.　

— Недавно.　

— Что тебе нужно?　

— Я тебя ждал.　

— Считай, дождался — я проснулась.　

Надеюсь, он не собирается обвинять меня в том, что я что-то украла из их дома.　

— Я ждал тебя восемь лет. Знал, что однажды ты вернёшься. Думал, что ты придёшь, чтобы меня убить.　

Занавес.　

Меня прибило к постели, как волной, а потом пришла тошнота. С липким потом, дрожащими коленками и камнем в желудке. Макс узнал меня, запомнил с давней встречи. Более того, он предчувствовал, что я вернусь. Значит, мои кошмары были правдой.　

Тошнотный ком заполнил грудь, поднимаясь выше.　

Вот же, ирония: готовлюсь к смерти, а всё равно бегу в туалет. И не просто бегу, а ещё и убираю волосы, пока меня выворачивает в унитаз. Боюсь смерти, но живу вовсю. Умываюсь, полощу рот, закручиваю краны и аккуратно возвращаю полотенце на место.　

Чудовище меня узнал. Несмотря на считанные минуты нашего знакомства, несмотря на прошедшие годы, всё равно узнал. Чёртовы глаза, это из-за них.　

За дверью — гул, нарастающий, странный, как будто взлетает самолёт. Приоткрываю дверь и замираю. Это чайник. Макс кипятит воду, высыпает в чашки пакетики растворимого кофе и при этом выглядит настолько домашним, что я удивлённо сглатываю. Страх заморозился во мне, как фильм на экране, если нажать на паузу.　

— Мне чай, — говорю неожиданно для себя и, закрыв дверь ванной, чищу зубы. Снимаю остатки косметики, купаюсь в сюрреализме ситуации. Чудовище заваривает чай. Мне, жертве.　

Потом я выхожу в комнату и копаюсь в чемодане в поисках нормальной одежды. Замечаю, что Макс смотрит на меня, помешивая чай. Платье действительно красивое, я его понимаю, но этот взгляд мне неприятен. Вернувшись в ванную, я переодеваюсь в футболку и мягкие шорты.　

— Надо запирать дверь на болт и цепочку, — советует чудовище.　

— Учту. — Теперь то уж от кого прятаться.　

— Сахар?　

— Да. Побольше.　

Я забираюсь в постель, опасливо, хотя интуиция уверяет, что Макс не примет это за приглашение. Он подаёт мне чай, и я ловлю себя на мысли, что Макс подмешал в него яд. Или снотворное. Но я всё равно пью, обжигаясь, потому что шестым чувством осознаю, что так надо. Что от этого мне станет легче.　

— На чём мы остановились? — интересуюсь почти дружелюбно. Это — часть истерики. Мышцы напряжены так, что трудно говорить, и даже скальп свело судорогой, от которой немеет лицо.　

— Я пообещал, что не причиню тебе вреда.　

Я молча пила чай, зная, что необязательно поддерживать беседу. Макс и сам скажет то, для чего пришёл.　

— Ненавидишь меня? — спросил он, сделав глоток кофе.　

Меня колотит, как в лихорадке, даже плечи трясутся. Киваю в ответ на его вопрос и тут же добавляю, на случай, если кивка недостаточно:　

— Очень.　

Он снова отпивает кофе, молчит. Скрещивает ноги, и я смотрю на его ботинки, на бёдра. Меня мутит, перед глазами масляные пятна. Обжигающий глоток становится временным спасением.　

— Я не собиралась тебя убивать, — поясняю, на всякий случай. Жить-то, как ни странно, хочется. Вроде мучаюсь, страдаю, а всё равно обожаю жизнь. Всю её, вплоть до самых примитивных вещей, вплоть до биения собственного сердца. Глядя в чёрные глаза, спешно добавляю: — Хотя, если предложишь варианты, я их рассмотрю.　

Макс смеётся — коротко, сухо — потом залпом допивает кофе.　

— Я предчувствовал, что ты будешь мстить, но не догадался, что станешь действовать через Диму.　

Я набрала полные лёгкие воздуха, чтобы протестовать, но опомнилась и с силой прикусила язык. Молчать, Лара. Речь идёт о твоём спасении. Пусть Макс ходит по лезвию, пусть думает, что угодно. Даже то, что я способна обидеть ребёнка. Пусть боится.　

— Зачем ты пришёл?　

— Чтобы задать один вопрос.　

— Задал?　

— Нет.　

— Вперёд.