А я слушала тишину на другом конце связи.　

— Я в городе на пару дней и хотела бы вас увидеть. Только повидаться, больше ничего. Нам не нужно говорить о прошлом, я просто хочу увидеть ваши лица.　

— Папа вернётся к половине седьмого, и я приготовлю ужин, — прошептала мама после рваного вздоха.　

— Спасибо, мама. Мы придём… я приду в семь.　

Сбросив звонок, я сделала обжигающий глоток чая.　

— Кто знает, может, мне повезёт, и мы действительно не станем говорить о прошлом, — хмыкнув, я покачала головой.　

— Нет, не повезёт.　

— Мог бы и соврать.　

— Нет, не мог.　

— Знаю.　

Полагаю, что весь город знает, с кем я сбежала восемь лет назад и зачем. Олег позаботился о том, чтобы распустить слухи, если не сразу, то теперь уж точно. Встреча с родителями может стать очередным кошмаром, но она мне необходима. Так же, как мне необходимо знать, что Макс будет рядом. Не спрашивайте, почему.　


*******

Мы с Максом попрощались на детской площадке. Прямо под окнами, за которыми родители готовились к встрече с блудной дочерью, опозорившей семью.　

— Только скажи, и я зайду вместе с тобой и обо всём позабочусь.　

— Спасибо, но я должна поговорить с ними наедине.　

— Я буду здесь.　

Макс опустился на скамейку и скрестил ноги. Я сделала шаг в сторону и тут же почувствовала, что замерзаю, как будто его аура поддерживала температуру моего тела. Может, разрешить ему пойти со мной? Пусть примет на себя эту невыносимую ношу.　

Отворачиваюсь и заставляю себя сделать шаг к дому. Знаю, что должна идти одна. Нельзя переложить разговор с родителями на незнакомого мужчину, по непонятной причине следующего за мной по пятам.　

Дверь открывает мама, бледная, с красными пятнами на скулах. Оглядывается в сторону спальни и порывисто прижимает меня к себе, тут же отпуская и оглаживая руками передник.　

— Доченька, — шепчет одними губами, бледными. — Как ты?　

Проводит ладонями по моим плечам, заправляет волосы за ухо, прижимается сухими губами к щеке, и в этих жестах — столько любви, что я тону. Падаю в целую жизнь, не прожитую вместе.　

— Я приготовила твои любимые котлетки…　

Мама замолкает, задавленная громогласным зовом отца.　

— Алевтина, кто там?　

Как будто он не знает! В нашем доме редко появлялись гости. Папа не любил, не хотел, чтобы чужие люди разглядывали наш быт.　

«Ты сама рисуешь свою жизнь. Люди должны видеть только твоё полотно, твой рисунок, ничего другого. Не позволяй им оборачиваться и смотреть в твои глаза, — учил он меня. — Сделай так, чтобы твоё полотно было самым красивым».　

Я обещала отцу, что никогда его не разочарую.　

Восемь лет назад весь город обернулся и увидел мой позор.　

Мама отступила в сторону, нервно теребя передник. Домохозяйка, женщина с мягкой, любящей душой, она всю жизнь старалась соответствовать высокому стандарту, установленному мужем.　

Отец вышел в прихожую в домашних брюках и синей рубашке с галстуком.　

— Что у нас сегодня на обед? — вопросил он, не глядя на меня, и направился на кухню. Только бегающий взгляд выдавал его волнение.　

Мы сели за стол. Всё как раньше: низкий абажур подрагивает розовым светом, посередине стола на плетёной салфетке — банка солёных огурцов и тарелка с хлебом.　

— Свекольник! — объявляет мама. — Ларочка, я помню, что ты любишь побольше сметанки.　

Отец с силой сжимает зубы, но молчит.　

Глотаю холодную свекольную жижу, говорю комплименты и ощущаю, как уверенность вытекает из меня, капля за каплей. Я — снова маленькая девочка, подавленная властной аурой отца. Он везде: дома, в школе, в разговорах друзей. Директор нашей школы, известный человек в городе.　

Опускаю ложку и стараюсь прийти в себя. Знаю, что мне нужно, вернее, кто. Оборачиваюсь к окну, но темень уже давно проглотила Макса. Вспоминаю слова Димы: «Дыши, Лара!».　

Дышу.　

— Прошу прощения.　

Встаю, подхожу вплотную к окну и смотрю наружу. Мне необходимо знать, что Макс всё ещё там. Вижу, как по детской площадке движется чёрная фигура. Взад-вперёд, взад-вперёд.　

Он там, ждёт меня. Если я попрошу, он войдёт и обо всём позаботится. Не знаю, как, не знаю, почему, но мне от этого легче.　

— Тебя кто-то ждёт? — догадывается мама.　

— Да. Вернее, нет. Прости.　

Сажусь обратно за стол. Отец размеренно поглощает суп, черпая ложкой от себя, как положено. В знак протеста я хлюпаю, втягиваю жидкость между зубами и тут же злюсь на себя.　

— Сегодня в комитете обсуждали программу на следующий учебный год, — заговорил отец. — Собираются провести региональную проверку в середине сентября. Отнюдь не самое удачное время.　

— Во время летних каникул Володенька работает в областном комитете, — торопливо поясняет мама. — Его избрали два года назад.　

Собираюсь сказать, что это — большая ответственность, но не могу издать ни звука. Молчу.　

— Что можно проверять в сентябре? Никто ещё толком не очухается после лета, ни дети, ни учителя, — продолжает отец.　

Отодвигаю тарелку.　

— Спасибо, очень вкусно.　

— У нас собака, лохматенькая, зовут Ульрик, — дрожащим голосом говорит мама. Волнуется, что я собираюсь сбежать. Снова. — Хочешь, выпущу?　

Мама не съела ни ложки, даже не налила себе суп.　

— Собаке не место у стола, — отрезает отец.　

— Мне нравится имя Ульрик, — говорю одними губами.　

— А у тебя есть… животные? — спрашивает мама, в её глазах — панический испуг. Она боится невыплаканных слёз, которые просятся наружу.　

На самом деле она хочет спросить, есть ли у меня дети.　

— У меня нет… животных.　

У меня нет никого и ничего, но я не могу сказать это вслух. Не при родителях.　

Мама ставит на стол тарелку котлет и кастрюлю пюре.　

— Берите, кто сколько хочет. Всем хватит, — слишком жизнерадостно говорит она.　

А вдруг Макс ушёл? Вдруг он меня оставил?　

Оборачиваюсь, выискиваю чёрную тень в темноте, но ничего не вижу. Сглатываю панику.　

— Если тебя ждут, то иди, — сурово говорит отец, впервые обращаясь ко мне.　

— Меня не… — до меня доходит, что отец со мной заговорил. — Всё в порядке.　

— А ты Машеньку видела? — спохватывается мама и, когда я отрицательно качаю головой, охает. — Она в прошлом году закончила педагогический с отличием, работает учительницей литературы. Встречается с отличным парнем, Сергеем, у него серьёзные намерения.　

Приятно знать, что сестра не разочаровала родителей. Пошла по правильному пути.　

На моей тарелке остатки котлеты, но я не помню её вкуса. Облизываюсь, посасываю язык, чтобы вспомнить, но память не пробуждается. Я хочу увидеть Макса. Он поможет, он скажет, как себя вести, что сказать, как перейти через бездну.　

Раньше мне никто не помогал. Восемь лет я пыталась выкарабкаться из этого кошмара без чьей-либо помощи. А теперь в моей жизни появился Макс и сломал мою независимость. Сломал меня.　

Я не должна просить его о помощи.　

Сама. Я всё сделаю сама.　

— Я работаю медсестрой.　

Как говорится, попытка не пытка.　

Коллективный вздох облегчения ясно продемонстрировал, что думали обо мне родители. Без участия Олега здесь не обошлось. Полагаю, что он в красках обрисовал им моё будущее с Олави и карьеру в порнобизнесе, поэтому они и не стали меня искать. Поверили, что я сознательно на это согласилась.　

Больно.　

Очень.　

Потому что не остановили, не спасли и не искали, а главное — потому что ни на секунду не усомнились. Приняли версию Олега и отрезали меня.　

— Хорошая профессия, — мама всхлипнула и поднесла к глазам салфетку. Расчувствовалась. Приятно узнать, что твоя дочь не проститутка и не звезда порнофильмов.　

Мама собралась было задать вопрос, но поймала взгляд отца и сомкнула губы.　

— Я работаю в травмпункте, — невозмутимо продолжила я. По крайней мере, я надеюсь, что выглядела именно так — невозмутимо. Но изнутри меня разрывало глубинное возмущение всех, даже самых немыслимых чувств сразу.　

Тишина.　

Отец отодвинул тарелку и поднялся.　

— Алевтина, я сыт, не буду ждать десерта. Спасибо, всё было очень вкусно.　

— Володенька… — взмолилась мама.　

— Алевтина! — грозно.　

Я увидела родителей, и это хорошо. Теперь можно уходить, всё равно больше ничего не выйдет.　

Они стоят в дверях кухни и гипнотизируют друг друга. Мама — умоляюще, отец — сердито.　

Больше сказать нечего.　

Я отхожу к окну, прижимаюсь к стеклу и смотрю на детскую площадку. Макса не видно. Стою, трусь щекой о прохладное стекло и не оборачиваюсь на родителей. Не хочу видеть, как мама проиграет очередной бессловесный спор с отцом.　

Машу рукой в надежде, что Макс ответит, и я смогу разглядеть его движение в темноте. Ничего.　

— Алевтина, дай мне пройти! — гремит отец.　

— Не лишай меня дочери! Не делай этого снова! — кричит мама. Жалобно.　

— Прекрати! Не при чужих!　

Я — чужая. Это слово резануло по горлу, хотя удивляться нечему.　

— Спасибо, мама, всё было очень вкусно.　

Обнимаю её и выхожу в прихожую. Снимаю пушистые тапочки, беру босоножки в руку и выхожу на лестницу босая. Навстречу мне поднимается Макс.　

— Ты позвала.　

Наверное. Да, я позвала.　

Мама смотрит на него широко распахнутыми глазами, но не с испугом, нет. С надеждой. Думает, что его появление повлияет на папу.　

— Что же вы, проходите в дом! — суетится она. — Заходите скорее. Котлеты-то, наверное, остыли. И суп тоже. Что же вы так поздно!　

— Свекольник и должен быть холодным, — на автомате поправляю я, и мама растерянно оглядывается, не понимая.　

— Что? Суп? Свекольник? — затаскивает нас обоих на кухню. Она в шоке.　

Дело не в Максе, а в том, что мама пытается меня вернуть. Задержать. Любой ценой, даже если ей придётся впервые не подчиниться отцу.　

— Владимир! У нас важные гости! — говорит она совсем другим, звенящим от счастья голосом, и тут я с опозданием вижу то, что она заметила сразу. Макс держит меня за руку. Осторожно вынимает босоножки из судорожно сомкнутых пальцев и показывает на тапочки.　

Мама суетится у плиты, и тогда Макс проводит пальцем по моим рёбрам и шепчет: — Дыши, Лара!　

И я улыбаюсь. Реально, глупо, искренне, и эта улыбка расползается по всему телу радостным теплом.　

— Мама, это — Макс.　

— Ох, Макс, неужели Ларочка заставила вас ждать на улице? В такую-то темень!　

— Я сам виноват, — он смотрит на меня, и я хочу плакать. Вгрызаюсь в костяшки пальцев и молчу.　

— Садитесь скорее, сейчас я подогрею котлеты. Вы любите свекольник?　

Макс ест всё, что ему дают, не торопится. Благодарит, улыбается, а я смотрю на него сквозь слёзы. Вот он, мой катарсис. Как, почему — не знаю.　

Отец заходит на кухню, когда Макс уже почти доел горячее.　

— Что за представление вы здесь устроили? — грохочет он, удерживая очки на переносице.　

Мама всхлипывает, но Макс вовремя хватает её за руку, и она замолкает, глядя на него с мольбой.　

— Добрый вечер, — невозмутимо говорит Макс. — Алевтина Сергеевна отлично готовит.　

— Да, конечно, — отец внезапно тушуется под чёрным взглядом чужака. — Аля — отличная хозяйка, мне очень повезло.　

— Ваша дочь унаследовала её талант. Она часто готовит для… для наших знакомых.　

У меня отвисает челюсть, и, заметив мою растерянность, Макс дёргает плечом. Просит подыграть? Пытается мне помочь? В чём?　

— Ларочка с детства любила возиться на кухне, — подпевает мама, глядя на меня с изумлением. Знает ведь, что руки у меня растут не из того места. — Помню, как в три годика она сделала пирог из листьев сирени. А где живут ваши знакомые?　

Плохо завуалированный вопрос «где живёт моя дочь?».

— В Анапе.　

— Так это… — хлопает глазами мама, решив, что всё это время я жила так близко.　

— Это недалеко, — подтверждает Макс.　

Неловкая тишина позволяет отцу восстановить самообладание.　

— Я не знал, что в Анапе развит модельный бизнес. — Надо же, он мстит мне за Макса, за то, что я привела подкрепление. — Да и новых звёзд экрана оттуда давно не появлялось.　

Мама смотрит на меня умоляюще, не хочет, чтобы мы ссорились.　

— Я живу не в Анапе.　

— Но моделью так и не стала, — настаивает отец.　

— Почему же, стала.　

Он отступает на шаг, не зная, как понять мои слова. Видит перед глазами ужасные, постыдные образы. Мама в панике комкает передник.