— Ты встретился с Олегом?　

— Встретился, — подтвердил Макс. — Олег вспомнил, что восемь лет назад страдал излишне бурной фантазией, поэтому распустил гадкие слухи. Ты ему отказала, и он решил очернить твою репутацию. На самом деле ты уехала учиться. Он обещал признаться в этом вашим знакомым.　

Ясно. Макс «встретился» с Олегом и помог ему «вспомнить».　

Вдох. Выдох.　

— Он жив?　

Может, не стоило спрашивать?　

— Да. — Макс обиделся, и это радует. Всё-таки помню прозвище, которое дала ему восемь лет назад. Чудовище.　

— Я думала, что ты уехал.　

— Куда? — удивился он. Искренне.　

— Домой. Утром я пришла… утром я увидела горничную в пустом номере и решила, что ты…　

— Ты ко мне приходила? — серьёзный взгляд, весомый вопрос.　

— Хотела извиниться, даже речь написала.　

— Написала? Речь? Какой длины?　

— Маленькую. Хотела извиниться за вчерашнее и сказать, что если ты пытался заслужить прощение, то добился этого.　

— Я не пытался заслужить прощение.　

Какое-то время мы сидели молча, глядя себе под ноги. Вернее, я смотрела под ноги, насчёт Макса не знаю. Я придумывала способ объяснить вчерашнее поведение, но разве такое объяснишь?　

— А ты, случаем, с Димой не связывалась? — Я кивнула, и Макс хлопнул себя по колену. — Теперь всё понятно, а то я гадал, что он имеет в виду.　

— Я думала, что ты уехал насовсем, и попросила передать тебе «спасибо».　

— Спасибо? Никакого «спасибо» он не передал.　

Макс достал телефон и показал мне сообщение:　

«учти что пара безбашенная трусиха»　

Маленькая зараза. Ни одного знака препинания, а ещё умничает.　

— Как ты меня нашёл?　

Макс ткнул взглядом в мой телефон, и по спине пробежал холодок. Не позвонил, не предупредил, а выследил. Сразу вспоминаешь, кто он, и как мы встретились.　

— Кто ты, Макс?　

— А ты, Лара?　

Логично.　

— Спасибо тебе.　

Мне не нужно знать, кто он, чтобы быть ему благодарной.　

Макс пожал плечами, изображая вполне убедительное равнодушие.　

И что теперь? Извиниться за вчерашнее? Молчать? Сознаться, что я сделала его козлом отпущения из-за собственного бессилия и страха? Что его грех — это капля по сравнению со всем остальным?　

Я не знаю, что делать. Рядом с Максом я за себя не отвечаю.　

— Не хочу тебя обидеть, Лара, но в вашем городе — отвратительная еда. Давай попробуем найти нормальное место? Мне посоветовали парочку ресторанов, можно проверить. 　

Вопросительно подняв брови, Макс протянул мне руку.　Книголюб.нет

Мы прыгали по ухабам в течение двух часов, потом сдались и запарковались около одного из рекомендованных ресторанов. Выбрали столик на веранде, заказали еду, и тогда я сделала глубокий вдох и извинилась за вчерашнее.　

— Внутри меня — едкая тьма. Иногда она берёт верх, и я задыхаюсь. Боюсь жить, но не хочу умирать.　

— Я знаю. Тебе не нужно ничего объяснять.　

— Нужно. Вчера тьма взяла верх, и я выпустила её на тебя. Незаслуженно. Меня разозлило, что ты солгал моим родителям, и что им понравилась твоя ложь. А сегодня я сама напридумывала ещё больше и рассказала маме сказку про мою несуществующую жизнь.　

— Если ты расскажешь родителям всю правду, они больше никогда не смогут смотреть тебе в глаза. Не простят себе того, что даже не попытались тебя спасти. Что поверили Олегу. Ты придумала компромисс.　

— Этот компромисс — ложь. Мама представляет меня прекрасной фотомоделью, сострадательной медсестрой и счастливой женщиной.　

— А на самом деле?　

Сложив руки на столе, я положила на них голову.　

— А на самом деле у меня никогда не было постоянной работы. Я только временно замещаю других медсестёр, потому что тьма может заглотить меня в любой момент, и тогда я не могу работать. Я настолько далека от счастья, что об этом не хочется и говорить. А фотомодель… меня снимали без головы. Я могу взять любую картинку, отрезать голову и показать её маме, сказав, что это — я.　

— Как это, без головы? Совсем?　

— Да. — Во мне поднимался смех, дурной, горький. — Совсем. В каталогах так иногда рекламируют бельё, пижамы и чулки. — Я засмеялась, ударяясь лбом о сложенные на столе ладони. — Безбашенная Лара.　

Макс тоже засмеялся, мягко, осторожно.　

— Никогда не видел безголовых моделей.　

— Меня пытались снимать целиком. — Говоря это, я захлёбывалась смехом. Истерическим. — Но подводило выражение лица. Меня постоянно накачивали транками… транквилизаторами, и я была никакая.　

Я подавилась смехом и замолчала.　

Макс замер, закрыв глаза. На его месте я бы встала и ушла.　

Нет, не так. На его месте я бы вообще за мной не приезжала.　

Принесли закуски. Молчание стало невыносимым, как будто наши отношения растянулись до предела и больше не могли вместить ни капли правды.　

— Макс, будет лучше, если ты уедешь.　

— Кому будет лучше? — Вручив мне вилку, Макс указал взглядом на еду. — Чем я тебе мешаю? Я тебя о чём-нибудь просил? Требовал особых чувств? Может, я к тебе приставал? — Макс изогнул брови, намекая на вчерашнее.　

— Если ты не уедешь, я захочу большего, и тогда всё испортится.　

— Когда захочешь, тогда и поговорим. Ешь, а то снова придётся питаться картоном из забегаловки.　

Когда мы ехали обратно в гостиницу, в моих мыслях царила пугающая тишина. Улыбнувшись, я послала Диме сообщение с одним словом — «Шрек», и в ответ получила картинку с оттопыренным большим пальцем.　

Я остановилась около номера, точно зная, что хочу сказать, но всё ещё набираясь смелости. После вчерашнего просить о таком очень непросто.　

— Макс! — Он вздрогнул и отступил к своей двери. Ага, значит, я его сильно задела вчерашней выходкой. Глубоко. — Не мог бы ты лечь со мной?　

— Лечь?　

Он боится, что вчерашняя ночь повторится. Прислонился к двери, как будто ищет опоры, и недоверчиво сверлит моё лицо взглядом.　

— Прости, я сморозила глупость. Спокойной ночи.　

Приняв душ, я разобрала постель. Оставила щель между шторами, как всегда, чтобы был хоть какой-то свет. Знаю, что проснусь посреди кошмара и буду искать спасения от едкой тьмы. Свет — моё спасение. Макс — тоже. Он держит меня на плаву. Макс, который…　

…который постучал в мою дверь и, стоя в коридоре в пижамных шортах и босиком, спросил:　

— Просто лечь?　

— Да.　

Макс лёг на спину, закинул руки за голову и следит, как я осторожно подбираюсь к другой стороне кровати. Всё не так, как вчера, во мне совсем нет тьмы, напоследок осталась только печаль. Забираюсь под одеяло, смотрю на его профиль, и мне вдруг становится подозрительно хорошо. Спокойно. Даже клонит в сон. Меня никогда не клонит в сон. Обычно я рушусь на кровать, обессиленная и в ожидании кошмара, а тут лежу рядом с мужчиной и любуюсь его профилем. Глаза закрываются, и я тру их кулачками, как ребёнок.　

— Ты долго будешь меня гипнотизировать? — интересуется Макс. Нервничает.　

— Повернись ко мне спиной.　

Сглатывает. Решает, что делать. Пытается разгадать мою задумку, но не может.　

Потом сдаётся. Поворачивается, ложится на бок, и я вижу на его спине шрамы. Провожу по ним пальцем, и он вздрагивает.　

— Служил, — и никаких пояснений.　

Я не отвечаю, потому что в моей голове идёт внутренний диалог: «Видишь, Лара, ему тоже больно, у него тоже шрамы, а значит, он — такой же, как ты, он поймёт. Рядом с ним ты сможешь заснуть».　

Придвигаюсь ближе, прижимаюсь к напряжённой спине и сгибаю ноги. Копирую его позу, и получается, как будто Макс сидит у меня на коленях. Знаю, что это странно, но мне нужно касаться его всем телом. Кожа к коже. Обнять, притянуть сильнее и уткнуться носом в шрам на спине.　

Я стараюсь подкараулить тьму, которую Макс затоптал в себе, спрятал от меня. Засыпая, разговариваю с ней, заверяю, что не боюсь, что жду встречи. Что научусь доверять Максу.　

Почти верю себе самой.　

— Я не заслуживаю того, что ты мне даёшь, — шепчу губами по коже.　

Большего не скажу, но пусть знает, что я — никакая. Выпотрошенная. Не подлежащая восстановлению.　

— Ты… — хрипло начинает Макс, но я закрываю ладонью его губы.　

— Нет, Макс, пожалуйста, не спорь. Мне нужно, чтобы ты знал правду.　

Мягко провожу губами по его спине, пристраиваюсь щекой к неровному шраму. Кожа к коже. Тьма к тьме. Веки смыкаются, тяжёлые, налитые сном.　

Макс кладёт руку поверх моей, и я парю от удовольствия.　

Я вся пронизана его теплом. Его прощением.　

Макс не дышит, а я уже сплю. Пусть не дышит, пусть не двигается. Пусть только попробует уйти.　


**********　

Головная боль была такой сильной, что ныли даже зубы. Солнечный свет пытался раздвинуть шторы, извещая о разгаре дня и ударяя в глаза. Если верить красным тире электронного будильника, то в данный момент было 9:30 утра, и я проспала всю ночь, ни разу не проснувшись. Отсюда и головная боль — отравление сном. Слишком много, сразу, без единого кошмара.　

Я лежу на левом боку, а Макс — за моей спиной, в точности копирует мою вечернюю позу. Колени согнуты, и я «сижу» на них, а в мою поясницу упирается его «доброе утро». Пытаюсь отползти в сторону, но меня останавливает его рука, та самая, которая покоится под моей грудью.　

— Ещё рано, — бормочет он, отодвигая ноги, чтобы я больше не чувствовала его возбуждение. — Полежим ещё немного.　

— Я вернусь.　

Принимаю таблетки от головной боли и, жмурясь, задвигаю шторы. Зеркало отражает неуверенность в глазах и мужчину в моей постели. Желанного. Приглашённого мною. Следящего за мной в этот самый момент. Я возвращаюсь в постель, и Макс прячет выдох облегчения. Полагаю, что Юлий Цезарь назвал бы этот момент «перейти Рубикон»: если мы сделаем следующий шаг, обратного пути уже не будет.　

Я готова перейти Рубикон.　

Вписываюсь в руки Макса, сажусь на его колени и снова чувствую его желание. В такие моменты лучше вообще не думать, но со мной творится что-то странное. Ёрзаю, не могу устроиться, прижимаюсь ближе. Списываю странные ощущения на головную боль и вдруг с опозданием понимаю, что проблема в том, что я хочу Макса. Не проверять же, но, кажется, всё дело в этом. Он тоже заметил мои ёрзанья и сдвинул руку, задевая сосок. Потрясающий женский рефлекс — моё тело тут же потянулось к его рукам, выгнулось. Я оседлала его колено и задвигалась на нём, не веря своим ощущениям.　

— Скажи, что мне сделать, Лара. Только скажи.　

Возбуждение сошло на нет, как будто кто-то захлопнул дверь мне в лицо.　

— Ничего не надо делать.　

Пытаюсь высвободиться, и Макс сразу отпускает. Не удерживает, не успокаивает. Знает, что я должна разобраться в своих ощущениях. Я пытаюсь, честно, но опыта нет. Никакого. Хочу сбежать, жаждая остаться. Поэтому в нерешительности сижу на постели, гадая, каково это — желать близости и не бояться её.　

— Я не умею хотеть, — признаюсь в надежде, что Макс разгадает эту несуразность.　

— А я хочу тебя так сильно, что в глазах темнеет. Иногда мне кажется, что у меня взорвётся мозг, — отвечает Макс невпопад.　

Два сапога пара.　

Ему тоже трудно, и от этого становится легче.　

Снова ложусь, прижимаюсь к нему, потому что я уже перешла грань, и теперь меня обуревает потребность дать Максу всё, что ему нужно. Но я не знаю, как. Как признаться, что я приму тьму, которую он прячет? Что я приму всё, что он даст? Нежность и бурю. Похоть и ласку.　

Я не знаю слов. Никаких, чёртовых, долбаных, мать твою, слов.　

— Возьми меня грубо. — Вот и всё, что я могу ему предложить. Дура. Лучше бы молчала.　

Макс застывает за моей спиной, потом поднимается на локте, пытаясь заглянуть мне в лицо.　

— Грубо? Ты надеешься, что я выбью из тебя прошлое? Ничего не выйдет, Лара. Просто отпусти. Прошлое случилось, произошло, было, и его не изменишь.　

— Нет, не поэтому. — Как объяснить? Как признаться, что я не выдержу нежности? Что сорвусь в безумие, что тьма раздавит меня, если этого не сделает он. Мне нужно, чтобы Макс заглушил крики прошлого своей страстью, но я не могу в этом признаться. Поэтому делюсь тихим: — Мне так привычнее, я по-другому не умею.　

Я на незнакомой территории, я тону. Не знаю, как дать Максу то, что ему нужно. Как помирить его зверя с щемящим теплом его нежности. Хочу, до боли в животе — но не умею.　

Макс бормочет ругательства, потом снова обнимает меня и расслабляется.　

— Полежим ещё минут десять, а потом — завтракать.　

Я не спорю, послушно закрываю глаза и дремлю, сквозь сон замечая, что Макс поглаживает мою грудь. Крошечные движения, опасливая ласка, но её достаточно, чтобы я проснулась и снова задвигалась на его колене. В этот раз он молчит, и только когда я касаюсь себя робкими пальцами, его рука движется следом, накрывает мою и повторяет ритмичные движения.