— Что ты собралась делать? — его голос глубокий и тёмный, как угроза. Руки застыли над подлокотниками, готовясь схватить меня при малейшем движении.　

Я не знаю, что собираюсь делать. Может, мне нужно воспроизвести прошлое? Чтобы понять, как мы пришли сюда, к этому моменту, и почему путь оказался таким длинным. Глядя в глаза, кладу руку на его бедро. Его челюсть дёргается, но он сдерживается, позволяет мне подтвердить намерения. Кладу вторую руку, смотрю испытующе, провожу вверх-вниз.　

Макс подаётся вперёд и поднимает меня с колен.　

— Ты не будешь этого делать. Сядь.　

Завернув в одеяло, он усадил меня на постель, а сам вернулся в кресло.　

— Давай попробуем поговорить, — предлагает он. Чувствует, что прошлое кипит во мне, но я не могу его выпустить. Макс знает, как помочь. Он видит путь там, где врачи и психологи оказались бессильны. — Я начну, — он вздыхает и дожидается моего кивка. — Меня исключили из школы после восьмого класса. Со мной не могли справиться ни учителя, ни родственники. Отца не было, мать умерла, когда мне исполнилось десять, а дальше я мало что помню. Только бешенство и красный туман перед глазами. Милиция, уговоры, угрозы. Я угнал мотоцикл и затащил его в школьный коридор, и тогда меня выгнали.　

Закончив, Макс выжидающе склонил голову. Так вот, что он задумал: откровение за откровение. Если прошлое не выйдет само, надо выпустить его понемногу. Я принимаю игру Макса, и огненный шар воспоминаний раскаляется, обдавая меня нестерпимым жаром.　

— Олави меня не похищал. Я поехала сама, добровольно. Он соблазнил меня комплиментами, обещаниями и сказками о прекрасном будущем. Самое страшное — знать, что я сама на это согласилась. Поругалась с родителями, оскорбила их и сбежала. Олави…　

— …был опытным хищником. Олег поделился со мной этой историей. Никогда больше не вини себя в том, что случилось. Слышишь? Никогда. У тебя не было ни малейшего шанса выстоять против опыта Олави. А если бы ты постаралась, он бы, скорее всего, скрутил тебя и увёз насильно.　

Когда психологи говорят: «Жертвы насилия имеют тенденцию винить себя в случившемся», мне становится только хуже, а после слов Макса захотелось плакать от лёгкости в душе.　

Но так нельзя. Ведь я не помогаю ему заново пережить бешеную юность, а значит, мы просто должны обменяться фактами и принять их.　

— Не помогай мне, Макс. Просто прими меня.　

— А ты — меня.　

— А я-тебя.　

— Я потерял пять лет. Проводил больше времени в милиции, чем дома, дрался, пил, забывался. Даже не пытался что-то изменить. Служил, но и в армии не делал ничего путного.　

— Я потеряла восемь лет. После встречи с тобой я сошла с ума от страха, и Олави стал пичкать меня транквилизаторами. Он достал фальшивые документы, и мы перебирались из страны в страну. Иногда спали на сеновалах, иногда — на полу у незнакомых людей. К счастью, я плохо помню то время. Потом волнения улеглись, и мы стали жить на съёмных квартирах.　

Макс опустил голову и долго сидел, глядя на сжатые кулаки. Не хотел спрашивать. А ведь было, что спросить. Например, что со мной делали, кто, как часто.　

Я сжалилась над ним, потому что видела, что он во всём винит себя.　

— Можно сказать, что мне в чём-то повезло, потому что Олави на меня запал. Сильно. С самого начала не хотел делиться мною с другими, запирал, тащил меня за собой через всю Европу, пока мы скрывались. Даже пытался помочь мне прийти в себя и потратил уйму денег на мои фотографии. Кричал, что сдержал обещание, сделал меня моделью, и требовал в ответ любви. Не получал её и снова срывался на побои. Только ему позволялось мучить и бить меня, никому другому, я фактически была его рабыней. Уходя из дома, он запирал меня в комнате. Если он долго не возвращался, меня не кормили и не выпускали. Иногда я мечтала о быстрой смерти, но в другие моменты радовалась, что он оберегает меня от своих друзей и клиентов. Я же видела, что происходит с другими девушками и что их заставляют делать перед камерой и без. Для съёмок выбирали единиц. Некоторые девушки просто шли по рукам, других продавали клиентам. Они никогда не возвращались. Тем, кого снимали, тоже приходилось плохо, некоторые из них становились жертвой садистов.　

Не поднимая на меня взгляд, Макс потёр лицо руками. Думаю, что он услышал достаточно.　

— Скажи мне, что стало с двумя девушками, которые были на той встрече? Их звали Люда и Маша, я вспоминала о них все эти годы.　

Не открывая глаз, Макс покачал головой.　

Ясно. Их убили. Олави и его банде не нужны лишние свидетели.　

Макс продолжил, глухо, тихо. Локти на коленях, лицо в ладонях.　

— Когда мне исполнилось двадцать, двоюродный брат, отец Димы, набил мне морду. Он был старше и умнее меня, у него уже был успешный гостиничный бизнес. Так вот: он врезал мне как следует и запер в сарае. Оставил там на несколько дней, пока я не пришёл в себя, и мы не уладили наши разногласия путём основательной драки. Он держал меня за горло и орал, и у меня как будто свет в голове включили. Закончил вечернюю школу, потом получил высшее по математике, я в ней всегда был на шаг впереди учителей. Всё это время учился у него бизнесу, работал. Какое- то время всё шло хорошо, но потом я снова сорвался. Вседозволенность, деньги. Сама понимаешь, что всё это — обычная, примитивная история. Мне всегда везло с цифрами, а деньги — всего лишь цифры. Тогда-то я и решил, что мне мало гостиничного бизнеса, и связался со старыми знакомыми, а они ничем хорошим не занимались. Так и пропал бы, если б не наша встреча. Твои похитители пытались расширить бизнес и приехали в Анапу в надежде найти партнёров и получить доступ к побережью. Я не знал, в чём состоит их предложение. Я финансирую компании туристического профиля, и ко мне постоянно обращаются с новыми идеями. Однако то был особый случай. Старый знакомый сказал: «Приходи, может, тебя заинтересует. Прибыльный бизнес, мужик с русскими корнями уже набрался опыта». Как только Олави заговорил, я понял, о чём речь, но не успел ничего предпринять, как заметил тебя. Я как с ума сошёл, да ещё с похмелья был. Как больной, смотрел на тебя, и меня аж трясло. Думал, плевать на остальное, плевать на Олави, сейчас заберу тебя и сбегу к чёртовой матери. Подальше от Анапы, от всего. Не важно, кто ты такая, даже если работаешь на Олави добровольно, всё равно украду и сбегу, спрячу от всех. Я проигрываю эти минуты в памяти каждую ночь. Почему сразу не забрал? Почему увёл в комнату? Ведь видел же страх в твоих глазах, чувствовал, что ты не можешь быть заодно с Олави. А потом, когда мы остались вдвоём, у меня аж в глазах потемнело. А ведь тогда уже точно знал, что ты умираешь от страха. Могли ведь сразу сбежать, прямо из той комнаты, я бы встал под пули, но ты бы успела скрыться. Но я сидел, как истукан, и смотрел на тебя. Когда ты попросила о помощи, я очнулся, но было поздно. Не успел вывести тебя с территории. Встреча была подставной. Думаю, ты помнишь облаву. Кто-то предупредил полицию.　

Полицию???　

Помню взрывы, крики, выстрелы. Олави сказал, что их подставили, но я решила, что виноваты конкуренты. Я подошла так близко к спасению и сбежала?　

— Твоих подруг убили сразу, чтобы не сдали остальных. Охрана прикрыла Олави, и он сбежал, но его людей арестовали. К сожалению, они почти ничего не знали, так как он постоянно менял наёмников. Когда раздались взрывы, я успел вытолкнуть тебя из окна, но в тот момент меня взяли. Я видел, что напугал тебя до крика, и молил, чтобы ты пришла в себя и убежала. Кричал, но ты меня не слышала, да и я оглох от взрыва. По ночам мне снится, как ты лежишь в траве и смотришь на меня с ужасом. Пока меня скручивали, я клялся, что никуда не уйду, останусь на месте, только пусть тебя спасут. Олави смотрел на тебя больным взглядом, и я чувствовал, что он без тебя не уйдёт. Но меня никто не послушал, репутация подвела.　

— Я тебя почти не слышала. А потом, когда вернулся слух, разобрала только зловещий смех из окна и мужской голос, назвавший твоё имя.　

Сморгнув слёзы, я рассказала ему о том, как выла от страха, как Олави вытащил меня из кустов и поволок по дороге. Я ничего не видела от слёз, падала, а он тащил дальше. Я убегала от того, кто, как оказалось, хотел меня спасти, с мужчиной, который меня разрушил. Олави напичкал меня таблетками, и после этого на мир опустился туман.　

Макс меня искал. Долго. А родители — нет. Они знали, что я ушла добровольно и навлекла на семью позор. Погибших девушек опознали, но они жили далеко от моего городка, поэтому расследование дотуда не дотянулось. След Олави затерялся в Европе. Его помощники, которых арестовали, приехали из Краснодара, поэтому следующие два года Макс провёл в тщетных поисках в большом городе. Наконец, ему удалось разыскать одного из сбежавших мужчин, который меня запомнил. Так Макс узнал моё имя и встретился с Олегом, но и это не помогло ему меня найти.　

— Я не смог тебя найти. Как сошёл с ума в тот день, так и не оправился. Следил за твоими родителями. Предчувствовал, что однажды ты вернёшься.　

— Чтобы тебя убить?　

— Да. Мне снилось, что ты вернёшься, чтобы меня убить. Я бы не возражал, только за Димку испугался, когда увидел вас на кухне.　

— Я боялась тебя все эти годы, видела твой взгляд во сне. Верила, что ты разыщешь меня, чтобы забрать себе или убить. Я сделала тебя олицетворением зла. Извини, Макс, мои слова ужасны. Моя жизнь и так была достаточно сложной, а я придумала себе ночной кошмар. Хотя кто знает, может, это было формой защиты. Чтобы не сойти с ума, я придумала угрозу хуже, чем моё рабское положение. Мне страшно от того, что натворила моя фантазия. Я выбрала тебя мишенью, на которую выплеснула ненависть и бессилие. Ведь ты мне ничего не сделал. Собирался — но не сделал. Но мне было легче обвинить тебя во всём, потому что ты меня не спас. Я связала с тобой весь кошмар моего существования, чтобы не видеть остального. Пряталась от реальности за угрозой. Ты этого не заслуживаешь.　

— К сожалению, заслуживаю, причём в полной мере. Никогда не прощу себе того, как повёл себя в тот день. Надо было схватить тебя в охапку и бежать, а я что? Медлил. Утащил тебя, напугал своим поведением, грубостью и необузданной страстью. Да и шрам не помог. Ты и так еле держалась, а я подлил масла в огонь. Пропустил шанс, обрёк тебя на годы рабства, а ведь мог спасти. Сгорал изнутри, когда ты смотрела на меня и кричала от ужаса. У тебя есть полное право меня ненавидеть.　

— Какая дикая история. — Закрыв сухие глаза, я болезненно поморщилась и потуже затянула одеяло вокруг себя. — Ты пытался мне помочь, кричал, чтобы я бежала, а я звала Олави, чтобы спастись от тебя. Если б я знала…　

Макс дёрнулся и сжал подлокотники, быстро переводя тему. В наших откровениях нет места «если бы».　

— А потом тебе удалось сбежать.　

Какое счастье, что это был не вопрос, а утверждение, и Макс не ждал моего ответа. Иначе мне пришлось бы признаться, что это не так.　

Однажды мне действительно удалось сбежать. Я провела сутки на пляже в незнакомом городе, языка которого не понимала. Грызла песок, чтобы не кричать. Меня выворачивало в кусты, я полоскала рот солёной водой и просто старалась выжить. Лекарственный дурман постепенно спадал, и у моих ног плясала правда. Изгалялась, корча рожи и танцуя передо мной извращённый танец. Я поняла, что прошло два года, а я их почти не помню. Остались только провалы в памяти и боль. Звериный инстинкт выживания толкнул меня вперёд, и я поползла вдоль берега в поисках помощи. Через десять минут я наткнулась на Олави. Он меня нашёл, а Макс — нет.　

Был ещё один случай, когда мне почти удалось сбежать. Однажды в Париже Олави позволил мне прогуляться по центру города. Показывал достопримечательности, фотографировал, а я пассивно смотрела по сторонам. Не знаю, какими таблетками меня пичкали, но мир казался бесцветным. Серый, почти прозрачный Париж, полный безликих людей, ступающих по слякотным улицам. Я устало присела на ступени здания, наблюдая, как Олави делает очередной снимок.　

— Видишь, как я к тебе отношусь? — восклицал он. — Вожу тебя по всему миру, как принцессу! Посмотри, какая красота!　

Кто-то задел меня ногой, и, обернувшись, я обнаружила, что сижу на ступенях здания полиции. Неведомая сила подняла меня на ноги и толкнула вверх по лестнице.　

— Помогите! — звонко заорала я на английском и, шатаясь, ввалилась в приёмную. — Меня похитили! Помогите! Этот мужчина держит меня силой!　

Споткнувшись о порог, я грохнулась на пол и поползла, игнорируя боль и протягивая руки к полицейским.　

В приёмной повисла тишина. Двое полицейских переглянулись, помогли мне встать на ноги и начали задавать вопросы на ломаном английском. Наплевав на грамматику и произношение, я выдала им всю свою историю в один присест. Держалась за них побелевшими от усилий пальцами, боясь, что они отдадут меня Олави. А он стоял в дверях, не пытаясь скрыться, и печально улыбался. Почему он не бежит? Почему не пытается спастись?