Лара Морская - Тот, кто меня разрушил

Я сижу в старой клетке с прутьями из страха и бессилия и слежу, как передо мной разыгрываются сцены возможного счастья. Я притворяюсь, играю в новую, излечившуюся себя, и лгу Максу.　

В том, что мы не сложимся вместе, будет только моя вина.　

Одно дело — взрослые отношения, совсем другое — когда в ситуации замешан ребёнок. Дима ждёт моего возвращения в Анапу, но этого не случится, поэтому больше тянуть нельзя.　

— Дима спросил, когда мы вернёмся. С чего он решил, что я приеду вместе с тобой?　

— Ага! Так вот, что тебя испугало. Дима сам это придумал, потому что детям всё кажется простым и доступным. Захотел — сказал — получил. Не думай об этом, я справлюсь.　

— Что ты скажешь ему, когда я не вернусь?　

Этим уверенным вопросом я стёрла всё сказанное ночью.　

— Когда ты не вернёшься. — Какое-то время Макс привыкал к этой мысли, потом продолжил. — Мне не придётся ничего объяснять, он и сам заметит.　

— Ха-ха, смешно. Как ты объяснишь, почему я не вернулась?　

— Лара, перестань. Дима и так об этом знает, вы уже не раз прощались. Ты ведь не собиралась возвращаться в Анапу, не так ли?　

— Не собиралась.　

— Ты объяснила это Диме перед отъездом. Тогда в чём дело?　

Дело в том, что я хочу остаться, но не знаю, как. Не могу взвалить свою жизнь на плечи Макса. Я должна сказать правду, но безумно боюсь его реакции. Разочарования? Презрения? Того, что он отшатнётся от меня, как от прокажённой? Да. Да. Да. Боюсь захлопнутой двери за его спиной.　

Первый росток доверия вбит в асфальт подошвой недосказанности. Трусости, если хотите. Моей.　

— Выбор за тобой, Лара. Я уже всё сказал.　

Сорвавшись с постели, Макс ушёл в ванную и захлопнул за собой дверь.　

**********　

Я не знаю, что держит меня в городе. Мы ужинаем с родителями каждый день, но уже обсудили мой отъезд. Они собираются навестить меня на Рождество, вместе с сестрой. Мы настроили скайп, обменялись рецептами, залепили дыры в понимании друг друга свежей штукатуркой.　

Нет, это неправда. Начнём с начала.　

Я знаю, что удерживает меня в городе — ожидание чуда. Спонтанного разрешения всех моих проблем. Я так долго мечтала о поездке в Россию, что не подумала о том, как страшно будет возвращаться. Мой отпуск на самом деле был побегом, но я не продумала его до конца. А теперь не знаю, что делать. Как признаться Максу во всём и при этом не потерять любящую глубину его взгляда? Каждое утро я обещаю себе, что сегодня обязательно скажу правду, но приходит ночь — а я так и не решилась сломать хрупкий хребет нашего счастья. Макс больше не спрашивает меня про Олави, а я — не признаюсь, что он жив. Больше, чем жив. Олави всё ещё сильнее меня и всей моей жизни.　

не уезжаю, и Макс упрямо остаётся рядом.　

— Когда ты вернёшься в Финляндию, я уеду обратно в Анапу. Посажу тебя на самолёт — и всё. А пока уж потерпи мою компанию, — твердит он.　

Я знаю, чего он ждёт — моего решения. Не скажет больше ни слова, не попросит, не заставит. И уж точно не станет уговаривать. Он уже предложил мне всё, что я захочу взять, всего себя. Дважды при родителях, а третий раз — когда пригласил воспользоваться им, чтобы мне стало легче. Макс пообещал, что сделает всё возможное, чтобы я осталась, — вот и делает всё, что считает возможным. Дарит мне главное, к чему я стремилась так долго — свободу выбора.　

Мог бы потребовать, заставить меня остаться, но нет, он этого не сделает. Иногда порывается что-то сказать, но сдерживается, хотя и с огромным трудом. Вспоминает Олави и поэтому осторожничает, не давит. Отдаёт мне всего себя и ждёт моего решения.　

Это — не боевик, а всего лишь реальная жизнь, и вмешательство в планы Олави может стоить Максу жизни. Не существует силы, которую можно сравнить с неразбавленным человеческим злом. Если я скажу правду, Макс захочет вмешаться, и тогда…　

Я больше не хочу, чтобы Макс меня спасал. Боюсь за него, и эта двойственность душит меня по ночам.　

Максу не легче. Каждую ночь он просыпается от кошмара, в котором теряет меня снова и снова, и тогда я изнываю от тоски по нему настоящему. По Максу, который не станет сдерживать свою страсть, который прорвёт плотину моего страха, чтобы я действительно смогла за него держаться.　

Не выдержав, я сказала ему об этом. Напрямую.　

— Между нами лежит несказанная правда, и она жжёт мне язык. Ты сдерживаешь себя, а я боюсь своих чувств и будущего. Не думай, не сдерживайся, не бойся меня напугать. Пожалуйста.　

Я ждала его согласия, чтобы начать мою исповедь, но получила совсем другое. В следующую секунду я была на постели. Задрав юбку, Макс закинул мои ноги себе на плечи и погрузил в меня язык. Вцепившись в покрывало, я проникалась тёмной страстью, исходящей от ласкающего меня мужчины. Ловила его довольные улыбки при каждом крике, умоляла войти в меня, позволить мне кончить.　

Он вошёл медленно, не сводя глаз с моих, дожидаясь, пока я попрошу о большем. Долго мучил меня, замедляясь, дразня, потом толкнулся сильно и глубоко и дал то, о чём я просила.　

— Всё поняла? — спросил он, отдышавшись.　

— Нет.　

— Вот же, непонятливая, — усмехнулся мне в волосы. — Я хочу всего. С тобой. — Навсегда.　

Слово «навсегда» распухает во мне, поднимается, как дрожжи, переливаясь через край, и тогда я перекатываюсь к Максу на грудь и целую. Каждый шрам, каждую метку на теле. Лицо, руки, грудь. А он смеётся. Как же я люблю его смех! Пусть он смеётся надо мной, мне всё равно. Мне настолько хорошо, что не пугает даже правда, и я позволяю себе расслабиться. Поверить. Отдать будущее в его руки.　

Я должна рассказать ему обо всём.　

Либо он будет со мной, либо уйдёт прямо сейчас и больше не вернётся. Выбор за ним, но я больше не могу его обманывать. Я расскажу ему обо всём, сейчас.　

И вот тогда раздаётся телефонный звонок. Из миллиона моментов судьба выбрала именно этот. Хотела бы я знать, почему.　

Мы оглядываемся, немного удивлённые, потому что звонок нам не знаком. Гостиничный телефон надрывается простуженной трелью.　

Я краснею, а Макс смешно дёргает бровями, и мы думаем об одном и том же.　

— Кто-то пожаловался на крики среди бела дня. Ох, и влетит же нам! Крикунья! — смеясь, Макс повторяет прозвище, данное мне Димой.　

— Возьми трубку! — Я ближе к телефону, чем Макс, но отстраняюсь и с головой залезаю под одеяло. — Ты во всём виноват.　

— Давай-ка поподробнее, в чём именно я виноват! — хохочет Макс, закидывая руки за голову.　

Нехотя, я вылезаю из-под одеяла и поднимаю трубку, готовясь услышать рассерженный голос администратора. Макса ужасно веселит моё стеснение.　

— Отомщу! — шепчу ему и самым вежливым голосом говорю в трубку: — Слушаю вас!　

— Насчёт мести мы поговорим позже, а сейчас мне бы очень хотелось увидеть мою жену. Жду тебя в машине у входа в гостиницу. У тебя десять минут, чтобы избавиться от любовника, одеться и взять паспорт. Иначе вы оба умрёте, болезненно. А потом я займусь твоими родителями и сестрой.　

Как ответить, если я не могу сделать вдох? Если гортань сжалась настолько сильно, что всё тело отзывается болью. Не стану лгать: эта боль мне привычна, ничего нового в ней нет, однако, за последние несколько дней я успела о ней забыть.　

— Ммм… — мычу. Это — самый внятный из ответов, которые я способна предложить Олави.　

— Мычание — знак согласия, — мерзко хохочет он. — Кстати, Лара. Если хочешь, снова захвати красный диплом.　

Он сбрасывает звонок под громкий хохот других мужчин.　

Олави приехал не один.　

Прижимаю трубку к уху, чтобы Макс не услышал гудка.　

— Простите, шум больше не повторится. — Выдавив эти слова, я вешаю трубку и откидываюсь на грудь Макса, скрывая парализованное ужасом лицо.　

— Ты чего? — волнуется он. — Обиделась, что ли?　

— Нет, конечно. — Фыркаю, механически глажу его колено и пытаюсь придумать, как именно от него избавиться. Послать за едой? За тестом на беременность? Сказать, что мне плохо?　

Нет, это не сработает. Думай, Лара, думай!　

— Знаешь, что? У меня появилась идея. — Голос звонкий, как будто сейчас запою. На самом деле это — паника. Гортань всё ещё в спазме, и каждое слово даётся с трудом.　

— Звучит многообещающе, — хитро улыбается он. — Какая?　

— Я хочу показать тебе моё самое любимое место.　

— Ммм… а я уже нашёл своё любимое место, — он подтягивает меня ближе и проводит рукой по бедру.　

— Я серьёзно.　

Макс заинтригован, он поднимается на локтях и заглядывает мне в лицо. Я держу себя в руках, потому что вспомнила, для чего я лгу ему в этот раз: я защищаю его жизнь.　

— Прямо сейчас?　

— Почему бы и нет? Прошу тебя, Макс, пожалуйста! Вот только смою с себя всякую всячину, и пойдём! Ты тоже прими душ.　

Не знаю, что Макс увидел в моих глазах, но он сдался.　

Я чуть ли не пинками выталкиваю его из номера, включаю душ, хватаю паспорт и бегу. Перескакиваю через ступени, умоляя судьбу, чтобы десять минут ещё не истекли.　

Белый внедорожник с затенёнными стёклами пускает меня внутрь и срывается с места.　

— Здравствуй, дорогая, — фальшиво улыбается Олави с переднего сиденья. Кроме него, в машине — шофёр и двое незнакомых мужчин.　

Всё это время я очень надеялась на удачу, на то, что Олави действительно меня отпустил. Решил не искать или побоялся ехать в Россию. Глупый, преступный самообман. На самом деле удивительно, что я продержалась так долго. Нужна я ему или нет, он не собирался меня отпускать.　

В последние дни я набиралась смелости, чтобы сказать Максу всю правду. Чтобы признаться, что до сих пор не спаслась, что боюсь, болею и страдаю. Но я опоздала, а теперь, когда он узнает правду от других, то никогда меня не простит. Как сказал папа: «За некоторые вещи простить нельзя, незачем впустую переводить слова».　

Олави — мой муж.　

Я так и не отпустила прошлое, потому что в глубине души знала, что он меня найдёт.　

Не Макс, а Олави.　

Макс — подарок судьбы, а Олави — сама судьба.　

Несколько лет назад Олави надоело скитаться по Европе, таская меня за собой, и он решил осесть в Финляндии рядом со своей семьёй. Оказалось, что у таких существ, как Олави, имеются родители, братья и сёстры. Они справляют Рождество, дарят друг другу подарки, возятся с племянниками и искренне желают добра. Друг другу и даже мне. Я так и не узнала, откуда они родом, хотя почти все они говорят по-русски.　

— Лара, мы попытаемся начать сначала, — приказал Олави. Именно приказал. — Я хочу детей и нормальной жизни. Найдём врача или психолога, чтобы ты восстановилась, и забудем о прошлом. Расскажешь им о травмах и насилии, но обвинишь незнакомцев. Придумай что-нибудь подходящее, чтобы объяснить свои страхи. Помни: если ты хоть словом обмолвишься о нашем прошлом, я убью твоих родных, а тебя запру в психушку. Или тоже прикончу. Я чист, у властей на меня ничего нет. Занимаюсь торговлей, много путешествую — и всё. Ляпнешь хоть слово　

— не поздоровится только тебе. Очнёшься в закрытой клинике и будешь вспоминать нашу жизнь, как сказку.　

За годы скитаний я настолько привыкла к его угрозам, что перестала на них реагировать. Я так и не сумела взбунтоваться и не поверить. Олави держал меня взаперти, выпускал на улицу только в своём сопровождении и постоянно носил с собой поддельные медицинские бумаги. У меня не было ни занятий, ни нормальных знакомых. Даже друзья Олави смотрели на меня с жалостью.　

— Избавься от неё, — таков был их неизменный совет моему тюремщику. Мужчины, которые похищают и уничтожают женщин, жалели печальную рабыню и её свихнувшегося хозяина.　

Но он не избавился. Олави хотел нормальной жизни. Со мной. Поэтому он увёз меня от прошлого и вернулся домой.　

Показывая финскому таможеннику паспорт, я слышала зловещий шёпот Олави: — Только посмей вякнуть, убью всех.　

Это — его коронные слова, на таможнях, на вечеринках, в магазинах.　

И я ему верила. Вернее, во мне не осталось сил, чтобы даже задуматься об альтернативе.　

Глядя на мой паспорт, таможенник прыснул и тут же смущённо замахал рукой:　

— Простите, простите, мне очень неудобно. Наверное, многие так реагируют, и вам уже надоело.　

Быстро проставив нужные штампы, он протянул паспорт и, в ответ на мой недоумевающий взгляд, пояснил:　

— Как в фильме, да?　

— Да, — натужно улыбнулся Олави и толкнул меня вперёд. А я в ужасе смотрела на паспорт, принадлежащий Ларе Крофт.　

Так я узнала настоящее имя Олави.　

Хайге Олави Крофт.